– Остальные члены труппы без проблем поплыли дальше, – хмыкнул он, провожая взглядом порхающую по кухне Асю. – Страшно представить, что за женщина эта Тюри!
– Змея, – ответила я, усердно начищая казан. – Она безостановочно хает все, что видит. Еду, мебель, обстановку, расположение окон…
– А еще прислугу, то есть… ее внешний вид и руки в цыпках и с заусеницами, – сипло пожаловалась наша пышечка, всыпая муку в миску.
– Ты не прислуга, а помощница, и руки у тебя ухоженные, – поправила я ее и пояснила полыхнувшему глазами кровопийце. – Ася вызвалась помочь Алиссии с купанием, но вместо благодарности получила лишь упрек… кучу упреков. – Посмотрела на красные глаза девушки, покачала головой: – Так что решено, впредь с этой медам разбираться буду я.
– Почему через «ме»?
– Потому что коза драная! – в один голос объяснили мою позицию девочки и тихо рассмеялись.
– Так, может, мне подняться и спинку ей потереть? Если муженек рожки ей еще не обломал, я сделаю это с радостью… – предложил свои услуги Гилт.
Ася перестала вымешивать тесто и в испуге обернулась к нему.
– Не стоит! Госпожа Тюри не любит, когда прерывают ее подготовку к пению. Она запустила в Рисю пудреницей!
– Что?! – вот тут уж не вампир, а я возмутилась первая. – Когда дело было? Почему мне не сказала?
– Ну… так гостья… важная персона… и певица лучшего столичного театра Вдовии… – Рися втянула голову в плечи и тихо шмыгнула носиком. Тоненькая, как тростиночка, хрупкая как скальник, и взяла-то я ее не для уборки, а в преддверии больших снегов, чтобы за полтора месяца затишья нашить постельного белья с вышивкой, которая получается у девчушки на удивление тонкой, невесомой.
– И когда это произошло? – спросила мягко, чтобы еще больше не напугать.
– Я вино принесла, а она…
Окончания фразы я не услышала, потому что наверху грянул романс в исполнении незабвенной Алиссии:
В лунном сияньи снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-дон, динь-дон, динь-дон, дон!
Колокольчика звон.
Тороп зажмурился, девчата схватились за уши, вампир исчез, а я лишь поморщилась, уже четко представляя, как ликвидирую мерзавку, если она сейчас же не заткнется. Теперь понятно, почему члены труппы отказались заселиться в харчевню, они берегли свое здоровье. Звенело все. Стаканы в шкафу, тарелки на полках, казаны и чугунки, стекла в окнах, а еще неприятно звенели натянутые струны в моей душе.
Этот звон, этот звук,
Словно сердца стук,
Уносит счастье мое-е-е-е-е!
Вот на этом протяжном и явно издевательском «е» мое терпение кончилось. Столичная коза допрыгалась! Шваркнув скребком о пол, я направилась вначале в кладовую, а оттуда, сжимая в руках бесценную маленькую баночку, прямиком в апартаменты, временно сданные певичке. Но ни достучаться, ни докричаться, ни попросту вломиться в дверь, открытую запасным ключом, я не смогла.
– Чтоб ее!.. – выругалась в голос и чуть не завизжала, когда из воздуха рядом со мной соткался вампир. Пригрозила ему кулаком и покачала головой, когда он начал что-то на пальцах показывать. – Не понимаю!
Гилт сообразил и объяснился в перерывах между словами романса.
– Она забаррикадировалась. Дверь подперла креслом… окно закрыла… ставнями… и в ванной стоит. – Другими словами, Алиссия к выступлению подготовилась основательно и до нее не добраться, пока сама медам выйти не соизволит.
– Вот тварь! – в бессилье я двинула по двери ногой. Сказал бы кто, что мне придется ломиться в собственную спальню, ни за что бы не поставила такую прочную дверь и обязательно продумала бы секретный проход в свои покои. А сейчас… что же делать?
Я с сожалением посмотрела на бутылочку в руке, вздохнула.
– Не кипятись… я могу ее придушить… дай только разрешение… – предложил в перерывах кровопийца.
– Так нельзя, – отмахнулась я, но, дослушав очередное пронзительное: «Уносит счастье мое-е-е-е-е!», сообразила, как поступить. – Так ты можешь туда пройти? – Гилт кивнул и коварно улыбнулся, получив в руки дурман и указание: – Четверть капли во все, что она может выпить для увлажнения горла.
Еще один кивок, и он исчез, а я спустилась в кухню. Стерла сегодняшнее меню с доски и размашисто написала: «Готовим кофе для проснувшихся постояльцев», подумала и внесла поправку: «с коньяком». Сочетание двух дорогих напитков должно было умаслить всех потерпевших, во всяком случае, я на это очень надеялась. В то же самое мгновение в кухню ворвался всклокоченный, красноглазый директор театра. Потрясая руками, он что-то кричал, о чем-то молил и умолк удивленно, когда наверху стало тихо. Я была уверена, что он возмутится перерыву в песне и побежит спасать жену, но он поступил иначе.
– Сейчас будет ария, – простонал бледный Тюри, лег на пол и накрыл голову руками, не забыв при этом сообщить: – Спасайтесь…
– Кофе, – напомнила я помощницам и даже не вздрогнула, когда вампир-невидимка прошептал у самого уха:
– Звуковая помеха ликвидирована.
– Она хоть на кровати?
– Не доползла, – ехидно усмехнулся кровопийца и спросил: – Почему ее муж на полу лежит?
– Ждет арию. Кстати, скажи мне, баньши существуют?
– Только в мифах.
– Вампиры тоже оттуда, и ничего, – заметила я тихо и обратилась к директору театра: – Господин Тюри, продолжения не последует. Вставайте. Вы сейчас лично будете чашками раздавать извинения. – Тороп, – я перехватила взгляд вояки, предназначенный Тюри, – не надо его бить, лучше приведи с сеновала остальных беглецов. И скажи всем столпившимся в коридоре, что они удостоились чести прослушать романс «Анти-баньши», и абсолютно бесплатно.
– Чего?! – вопросили все, в том числе и директор театра.
– Это был романс, призванный отпугивать баньши, – объяснила я.
– Но их не существует. Это сказки! – возразил Тюри, поднимаясь с пола.
– Эванас, жить хотите? – вопросила строго. – Тогда слушайтесь меня и помалкивайте.
Не сразу, но нам удалось угомонить взбешенных «ранней» побудкой людей. С самыми агрессивными легко справился Гилт – одним взглядом, он же отправил спать Тимку, который не унимался, выспрашивая детали произошедшего. Затем кровопийца вернул мне баночку с дурманом, попрощался и отбыл в неизвестном направлении на весьма значительный срок. И уже Тороп, переняв у него грозный вид, распределил по комнатам измученных актеров, в том числе и непрестанно извиняющегося директора театра.
Бедолага уверял, что его супруга подобные концерты устраивает редко и только в случае крайнего расстройства. И я не могла с ним не согласиться. Ведь медам Тюри, звезде, сияющей на сцене лучшего столичного театра Вдовии, было с чего расстраиваться. И именно об этом она безостановочно вещала с момента появления в «Логове» и до последней секунды концерта. Бедняжечка попала в жуткое захолустье с дремучими представлениями о гостеприимстве, с неповоротливой прислугой, с ужасными постоялыми дворами и отвратительными владельцами харчевен, подающими с вином сушеные ягоды. Да, хоть Алиссия и была гадостью столичной, с огородом малознакомой, но обман распознала и ничуть не поверила в исключительный сорт высокогорной морщинистой смородины, которую я ей с вином подала. А может, последняя капля в чаше ее терпения пришлась на пудреницу, пролетевшую мимо Риси и расколовшуюся от соприкосновения со стеной. В любом случае с истеричной певуньей я решила разобраться завтра, а сейчас просто поспать.
Глава 4
Поспать не получилось, я два часа ворочалась на койке в комнате Тимки, прежде чем поняла, что же меня раздражает. Звук шагов из угла в угол, раздающийся над головой. Подумав, что кому-то в кофе не хватило коньяка или что-то иное нужно, я мышкой метнулась на кухню, достала бутыль, налила от щедрот своих полную чарку и пошла на скрип. Будь я менее уставшая и сонная, наверняка бы вспомнила завет Инваго и не открыла на втором этаже четвертую дверь справа. Но так как день был тяжелым, а скрип в покоях отчетливым, я нащупала запасной ключ, укромно хранящийся на притолоке, и без стука, как и без позволения войти, вторглась в выгоревшие покои. Несколько мгновений я стояла, не совсем понимая, куда пришла и зачем, но, присмотревшись к «обстановке», вспомнила, а различив у окна огромного жителя нижних чертогов, видимого лишь до пояса, вздрогнула и пролила несколько капель коньяка.
– Чтоб тебя!
Ужас рогатый обернулся, радостно оскалился во все клыки.
– О, Волчица!
– Демон… – пролепетала я, срываясь от страха на шепот, с трудом удерживая чарку в дрожащих руках. – Черный.
– Коньяк! – сверкнул глазами ополовиненный ужас и очутился в метре от меня. – Старый, – он облизнулся, показав раздвоенный язык. – Крепкий!
Будь моя воля, заверещала бы не хуже Алиссии, но что-то удерживало от крика, а вот от повторения нет.