«Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Значит: не следует отлучать от Церкви даже таких еретиков, которые в гордыне своей изобретают “своего бога”, бога “не христианскаго”, и которые остаются слепы и глухи для исповедывания Христа…

Та к вот какие у нас есть “верные сыны Церкви!” Они хотят быть милостивее Самого Господа Бога, любвеобильнее матери-Церкви, хотят насильно спасать души еретиков и вводить их в Царство небесное… Едва ли с такими богословами можно вести какия-либо рассуждения: пожалуй, еще введешь их в еще больший грех противления Церкви самосмышлением…

И грустно, и больно за родную нашу Церковь, за нашу многострадальную Русь…

Послесловие к моему дневнику за минувший год

Первый год издания “Троицкаго Слова” можно считать законченным: выходит – 50-й. Слава Богу за все! Апостол Христов заповедует: задняя забывая в предняя простираться. Если позволительно оглянуться назад, то разве только для того, чтобы отметить свои же недостатки, а их было немало. И по немощам моим, и по множеству дел по епархии и Г. Совету, я не имел возможности откликнуться на ту массу писем, которыя получаю ежедневно со всех концов родной Руси православной, и на все те явления в церковной и общественной жизни, которыя больно отзывались в русском сердце. Мало было отраднаго; несравненно больше скорбнаго. Отрадно разве то, что есть еще на Руси грешной немало скорбящих душ, и верится, что Господь, некогда утешивший пророка Илию, жаловавшегося на то, что он остался один непреклонившим колена пред Ваалом, – Он, милосердый, утешит и сих скорбящих откровением, что они не одиноки и что если тогда нашлось до семи тысяч душ, Ему верных, то и в наше многогрешное и многоскорбное время найдется их не меньше на Руси, и ради сих-то избранных Он сократит дни великих скорбей, которыя длятся и, кажется, еще продлятся по грехам нашим.

Итак, слава Богу за все!

Мои дневники

1911 год

№ 51

Бог зовет нас к покаянию грозными явлениями в природе

С Новым годом, читатели мои, с новым даром Божия долготерпения к нам грешным! Еще дается нам отсрочка для достойнаго приготовления к вечности – велика ли – не знаем: может быть, целый год, а может, и месяц, а кто знает, может быть, иному и несколько дней или часов… Все в руце Божией, и да будет воля Его святая над нами!

Для Новаго года душа просит побеседовать на вечно старую тему. Есть вещи, о коих недостаточно говорить и писать: надо бы проповедовать о них на кровлях, взывать на улицах и перекрестках, потому что, по слову Христову, если мы умолчим, то камни возопиют, бездушная природа не в силах будет молчать. Мы привыкли мерить все сущее в мире своею меркою, мерою своего маленькаго ума, и забываем, что для всесовершеннаго Ума Божия существуют иныя меры, на наши непохожия. Так, мы делим природу на одушевленную и неодушевленную и полагаем, что неодушевленная природа неспособна действовать разумно, повиноваться сознательно, что она повинуется только раз навсегда данным ей от Творца физическим и химическим законам, повинуется с необходимостью, сама о том не ведая, не сознавая. Но, думая так, мы забываем Божие всемогущество, Божию премудрость и благость, мы как бы ограничиваем сии совершенства Божии в своем сознании, мы опускаем из виду, что вся неразумная тварь создана для того, чтобы разумные существа чрез нее прославляли сии совершенства Божии. Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь. И это – не только чрез наше созерцание тварей Божиих, Божией премудрости в их устройстве, но и в непосредственном выполнении ими воли Творца. Для Него – Всемогущаго все возможно: и природа бездушная повинуется Ему, столь же “разумно” исполняя Его повеления, как и разумныя существа… То й рече и быша, повеле и создашася. И ныне Он повелит – и природа исполняет Его веления, и мы, волею или неволею, являемся свидетелями, а иногда и участниками таких явлений в природе, в коих не можем не признать, если только не ожесточились, не ослепли духовно, не умертвили в себе совесть, не можем, говорю, не видеть всесильную Руку Божию, властно повелевающую природе. Да, природа так же повинуется Творцу, как и разумныя твари, и, действуя неразумно, дает урок послушания самому венцу творения – человеку!

Мы переживаем грозныя времена. Невольно вспоминается слово псалмопевца: время действовать Богу, ибо разорен закон Твой, Господи! (Пс. 118). И Господь действует… Человек, разумное создание Божие, безумствует, бунтует против своего Творца, и неразумная природа, мановением Божиим, вразумляет безумца. Вспомните всемирный потоп, вспомните гибель Содома и Гоморры, поезжайте в Италию, посмотрите на раскопки в Помпее, и, если у вас достанет самопонуждения, если вы не убежите оттуда, гонимые чувством стыда и негодования, то узнаете, за что погибли Помпея и Геркуланум… Но для верующаго христианина еще более поразительны те знамения, что совершались в час смерти Господа нашего на кресте. Читайте в Евангелии от Матфея: и се завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго, и земля потрясеся, и камение распадеся, и гроби отверзошася… (Мф. 27, 21–22). Если бы современные христиане не забросили тех поучительных книг, что называются житиями святых, книг, в коих начертаны дивные образы сынов царствия Божия, если бы русские люди почаще заглядывали в страницы родной истории, в наши безценныя летописи, то увидели бы, как дивная десница Божия руководила судьбами народов, вразумляя их грозными знамениями в неодушевленной природе. Разоряли люди закон Божий, и действовал Бог, вразумляя разорителей, и по мановению Его сама природа вступалась за нарушенный нравственный закон. Для верующаго нет сомнений в том, что законы естественные действуют в союзе и полном согласии с законами нравственными.

И вот сие самое мы видим и со страхом наблюдаем в наши дни. Со страхом: ибо совесть наша свидетельствует, что грядет и наша чреда понести гнев Божий на себе за нераскаянность нашу. И у нас на Руси свили себе гнездо непримиримые враги Христа, враги Церкви, враги нашего отечества – масоны, и вот разоряется всюду закон Божий, слышатся повсюду глумления, издевательства над заветными святынями нашего русскаго православнаго сердца, оскорбление сих святынь, а мы остаемся равнодушны ко всему этому или же ограничиваемся скорбными газетными статьями, телеграммами по начальству, громкими речами и протестами… А на себя-то самих и не думаем смотреть: лучше ли мы от всего этого становимся? А грозы Божия ходят по вселенной и все ближе и ближе подходят к нам…[12 - Эти строки уже были набраны, как газеты принесли известия о страшном землетрясении в г. Верном: это уже в пределах нашего отечества, в Семиреченской области, убито до 40 человек, ранено больше 100. Осталось без крова несколько сот семейств. Ходят слухи о гибели города Пржевальска, на месте котораго, говорят, образовалось озеро. Сообщают о страшных разрушениях в городе Пишпеке. По объяснениям ученых, такого землетрясения никогда и нигде не наблюдалось. Все грандиозныя землетрясения последних столетий ничто в сравнении с туркестанским (“Колокол” № 1427).]

Кто не помнит, несколько лет тому назад, страшную гибель острова Мартиники? Непроницаемой тайной покрыты и доселе все обстоятельства этой гибели.

Об этом позаботились те, кому это было нужно, чтоб оглашение сих обстоятельств не пробудило совести христианской, не заставило задуматься верующие умы, – ведь известно, что всемирный европейско-масонский союз захватил все главныя телеграфныя агентства, главныя газеты всех стран, всех народов, и мы узнаем лишь то, что найдут для себя полезным, или по крайней мере, безопасным наши же враги. А между тем, вот что узнаем мы частным путем, уже несколько лет спустя после потрясающаго события, оповещеннаго по всему миру на другой же день. “Дивный клочок земли, пишет газета “Колокол”, райский уголок, не отравленный обычными бичами юга – змиями, скорпионами и прочей ядовитой тварью, остров Мартиника давно уже перешел всецело в руки масонства, подобно Алжиру, столь же прекрасному. В городе Сен-Пьере, стертом с лица земли разгневанным Господом, иудеи и масоны торжествовали. Та м уже шла постройка новаго “храма Соломонова”. Мне пришлось встретиться с немкой, говорит автор, прожившей 15 лет на Мартинике и покинувшей Сен-Пьер за два дня до катастрофы. Ее спас вещий сон,[13 - См. подобное событие при гибели Мессины в моей книжке “Чем жива наша русская душа”.] который, конечно, назовут неверующие случаем, хотя подобныя сонныя видения побудили несколько тысяч человек спешно покинуть Сен-Пьер, оставляя свои дела и имущество. Моя знакомая, например, уехала, не успев продать своего дома. И многие поступили так же. За последние полгода существования Сен-Пьера количество уезжающих оттуда христиан было так велико, что пароходныя компании удвоили число отходящих судов, и все эти суда уходили переполненныя пассажирами. Бежали люди всех классов и состояний, от богатых землевладельцев до бедных рабочих. Не все бежавшие были верующими христианами. Все они знали, уезжая, что больше не увидят Сен-Пьера, что столица масонства, в которой открыто существовало капище сатаны, где люциферианство, или сатанизм, признавалось в качестве разрешенной религии, – осуждена на погибель. Всех уезжающих гнало вон нестерпимое чувство тоски и ужаса, многих же – видения, одинаковость которых была прямо поразительна. Моя знакомая, уехавшая чуть ли не на последнем судне, говорила мне, что все ехавшие вместе с нею 45 пассажиров постоянно видели в последние дни устрашающие сны, одинаковые при всем разнообразии подробностей. И когда на третий день пути на горизонте, в стороне Мартиники, показалось огненное зарево, а море заволновалось, несмотря на полное отсутствие ветра, все в один голос вскрикнули: “Сен-Пьер горит!” Тогда же на палубе была совершена месса католическим священником, уехавшим из Сен-Пьера с священными сосудами из своего храма. Но ведь вас могут заподозрить в преступлении? “ – сказал ему кто-то. – “Нет, – спокойно ответил священник – я повиновался воле Господней… Слишком ясно она была указана мне грешному”. Объяснения этих загадочных слов он дать не захотел, но последние беглецы из Сен-Пьера поняли его и без объяснений. В первом же порте, Джордтаун, они узнали страшную судьбу Сен-Пьера и тут же, под открытым небом, упав на колена, возблагодарили Бога за свое спасение. Насколько была сильна уверенность всех этих беглецов в том, что ждать нельзя было ни минуты долее, доказывается тем, что они уехали с первым же отходящим парусным судном буквально куда попало, только бы не оставаться на Мартинике. И они были правы. Следующее судно, отходившее в Северную Америку три дня спустя, либо не вышло, сожженное в порту, либо погибло у берегов Мартиники, подобно многим другим. Должно обратить особенное внимание на то, что вся европейская печать упорно замолчала подробности даже такого чудовищнаго события, как гибель города с 43 000 населения в каких-нибудь пять минут. Беглецов из Сен-Пьера насчитывают до 3 000. Вернувшиеся в Европу уже не скрывают, что там происходило, но газеты усиленно молчат, благо Мартиника так далеко от Европы, что люди, отвыкшие самостоятельно думать, легко могут объяснить это молчание отсутствием документов, всеобщей гибелью и т. п. Можно ли поверить, что в наше время так жадно гоняющиеся за сенсационными известиями газеты не сообщили всего, что только было бы можно узнать о гибели Сен-Пьера? Но раз это не угодно масонам и иудеям – оне молчат… (“Колокол” № 1417).

А вот еще ближе к нашему времени совершилась гибель Мессины, и только благодаря присутствию русских судов у ея берегов христианский мир узнал неопровержимые факты самаго отвратительнаго святотатства, кощунства, административнаго преследования и печатнаго глумления над верой Христовой, на которое громовым ответом послужило губительное землетрясение… И море, и недра земныя сотрясаются от негодования при виде богопротивных деяний человеческих…

А эти необъяснимые даже естественными законами наводнения во Франции, Лондоне, Австрии? Эти бури и тайфуны на море и суше, как например, в низовьях нашей кормилицы Волги? Эти болезни-эпидемии, как холера, тиф и, особенно, эта “черная смерть”, чума, которая, в четырнадцатом, например, веке, опустошала буквально целые города на Руси и которая теперь медленно, но верно ползет к нам снова и с юга и с востока, из далекой Азии?

Люди старые удивляются, с тревогой говорят, что и природа-то стала как будто ныне не та, что лет 60–70 назад: тогда и дожди были благорастворенные и благовременные, а ныне или засуха безпощадная, или ненастье безпрерывное; тогда и урожаями Бог благословлял, а ныне – то ненастье, то засуха, то саранча, то какие-то черви губят хлеб еще на нивах… “Да за что нас и миловать Господу Богу? – говорят старые умные люди. – От грехов людских стоном стонет мать-сырая земля. Будто последния времена настали. Люди совсем Бога забыли. Мало того, что забыли: еще богохульствуют!”…

Да, аще мы, пастыри, молчим, то камение – бездушная природа вопиет против беззаконий наших, против нераскаянности нашей. И солнце, и воздух, и море, и суша, и ветры, и все стихии уже жалуются на нас Богу, уже готовы исполнить повеление Божие, чтобы совершить суд Божий над нечестием людским. Но еще и еще ждет всемилостивый Господь покаяния нашего, еще и еще дает нам отсрочку: смоковницу имяше некий в винограде своем всаждену, и прииде ища плода на ней, и не обрете. Рече же к винареви: се третие лето, отнелиже прихожду, ища плода на смоковнице сей, и не обретаю: посецы ю убо, вскую и землю упражняет? Он же отвещав рече ему: Господи, остави ю и се лето, дондеже окопаю окрест ея, и осыплю гноем. И аще убо сотворит плод: аще ли же ни, во грядущее посечеши ю (Лк. 13, 6–9).

Господи! Остави и нас на се лето, аще и не три уже лета, а все дни и лета жития нашего ищеши плода от нас и не обретаеши… Призри на немощь естества нашего, вразуми нас имиже Сам веси судьбами, обрати сердца наши к Тебе, Солнцу правды, и оживотвори нас благодатию Животворящаго Духа Твоего, да принесем плоды достойные покаяния и да не возрадуется о нас враг Твой и наш, но да прославится всесвятое имя Твое! Аминь.

№ 52

Наше крещение и наш крест

Скоро исполнится тысяча лет с того благодатнаго дня, как наша Русь просвещена Святым Крещением, все мы имели счастие сподобиться сего великаго таинства еще в первые дни своего земнаго странствования: но многие ли вдумывались в глубокий смысл самаго слова: крещение? Гд е корень этого слова? И в греческом, и во всех европейских языках это понятие обозначается словом погружение, омовение чрез погружение в воду. Но наши мудрые первоучители христианства, наши предки-славяне для обозначения благодатнаго таинства, вводящаго человека в новую жизнь, избрали другое слово, корень котораго есть слово крест. Мудрое избрание, знаменательное слово!

В самом деле: что такое крещение для христианина?

Это есть духовное возрождение в благодатную жизнь. Как оно совершается? Чрез смерть для греха и воскресение для Христа Господа. Неужели не знаете, говорит Апостол Павел, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни…, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам уже не быть рабами греху, ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним (Рим. 6, 3–8). Но Христос умер на кресте, следовательно, смерть со Христом есть крестная смерть, а крещение и есть сораспятие Христу, спогребение Ему. Вот почему при крещении иерей вопрошает крещаемаго: отреклся ли еси сатаны? сочетался ли еси Христу? – Если же ты сочетался со Христом, ради тебя распятым, то и пребывай Ему верным, не отлучайся от Него, и тогда Он воскресит тебя с Собою, и твой крест, воспринятый тобою при Святом Крещении, обратит тебе в крылья, чтобы вознести тебя ими на небо и спосадить с Собою одесную Отца.

Итак, крест есть неотъемлемый залог нашего спасения во Христе Иисусе. Кто не несет креста, кто старается сбросить его с себя, убежать от него, – скажу больше: кто не распинается со Христом на кресте, тот не христианин. Христианин есть живой член тела Христова, которое есть Церковь. Если Глава сего таинственнаго тела – Христос страданиями вошел в славу Свою, Он, Агнец невинный, взявший на Себя грехи мира, то как же членам Его тела, верующим в Него, не сострадать Ему, не соучаствовать Ему в страданиях, хотя бы в той ничтожной мере, какая будет по силам каждому члену Его тела? Ведь только при том условии, аще с Ним страждем, с ним и воцаримся. Что за похвала, пишет св. Апостол Петр, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если делая добро и страдая терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны: потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его (1 Петр. 2, 20–21). Как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явлении славы Его возрадуетесь и восторжествуете (4, 13). – Видите, как крест неразлучен с истинным христианином? Крест, скорби, страдания – это радость для вернаго последователя Христова. Читайте Деяния св. Апостолов, читайте их послания: везде они радуются скорбям, какия им приходилось нести за имя Господа Иисуса. Да и как им было не радоваться, когда Сам Господь сказал им: радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 6, 12). Они не только с радостью терпели все скорби, но и на смерть шли, как на брачный пир. С тою же радостью несли свой крест и все святые Божии. При всей скорбности для немощной плоти, они ликовали духом, когда Божиим попущением приходили скорби.

Мне скажут: то были скорби за имя Христово, а наши-то скорби – от нас самих, от грехов наших.

Так. Но вот послушайте, что пишет Апостол Павел Евреям: вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам как сынам: сын мой, не пренебрегай наказания Господня и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь кого любит, того наказывает; бьет же всякаго сына, котораго принимает (Притч. 3, 11–12). Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, котораго бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы незаконныя дети, а не сыны (Евр. 12, 4–8). Господь “бьет нас”, по сильному выражению Апостола, значит, еще любит нас, значит, мы еще не потеряны для Царствия Божия. Он очищает нас, исправляет яко детей Своих; возблагодарим же Его благость, наказующую нас не по мере беззаконий наших, а по мере любви Своей безконечной! По немощам нашим и малое наказание кажется нам тяжким, но ведь и Апостол пишет: всякое наказание в настоящее время кажется не радостию, а печалию; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности (ст. 11). Вот почему все верныя чада послушания, верные Господу Его рабы, смиренно всегда благодарили Господа за все скорби, и Господь укреплял их в терпении. Они знали по опыту, какое великое благо тот “мирный плод праведности”, о коем говорит Апостол. Они знали и сладость креста, возлагаемаго Господом на Своих последователей. Еще ветхозаветный праведник с умилением сердца взывал к Господу: благо мне, яко смирил мя еси, Господи, да научуся оправданием Твоим! (Пс. 118).

Хочешь ли ты, сораспятый Христу во Святом Крещении, чтобы Он понес с тобою твой собственный крест? Хочешь ли, чтобы сей крест обратился для тебя в лествицу, возводящую на небо? Воздохни к Нему из глубины твоей души, скажи Ему: Господи! Ты лучше меня знаешь, что мне полезно: твори надо мною волю Твою святую! Ты ведь знаешь и немощи мои, я верую, что Ты не попустишь мне искушения сверх сил, но при искушении подашь и облегчение, чтобы я мог понести (1 Кор. 10, 13). Та к молись в скорби души твоей, так отдавай себя в руки Божии, как дитя отдает себя на руки матери, и в этом самопредании Богу ты обретешь не только силы для несения твоего креста, но и великое утешение. Ты поймешь всю радость сострадания крестнаго со Христом. Ты почувствуешь, что Он с тобою, Он несет за тебя твой крест, и сей крест уже обращается для тебя в крылья, возносящие тебя над этою землею, над ея суетными радостями, которыя покажутся тебе такими ничтожными… И радость освобождения от сетей суеты земной будет тебе наградою за это самопредание Господу. Говорят, что христианство есть религия радости. Да, но той радости, к которой путь один – чрез Голгофу, радости, которая рождается в сердце от участия в страданиях Христовых!

Господь хочет, чтобы мы, сочетавшись с Ним в крещении, были живыми членами тела Его и, следовательно – чтобы были причастниками и страданий Его, дабы быть потом причастниками и славы Его. И наши скорби, наши кресты не есть юридическое наказание за наши грехи: если и наказание, то лишь отеческое вразумление любви Божией к нам. Для искупления наших грехов достаточно было одной капли крови Сына Божия, а ея пролиты целые потоки, – но нужно наше личное, живое участие в жизни Главы нашей, а это и совершается, с одной стороны, – доброделанием, когда Христос в нас и чрез нас исполняет Свои заповеди, а с другой – самопреданием Ему в скорбях наших, восполнением в нас, по выражению Апостола, скорбей Христовых в плоти нашей. И начало всему этому полагается в Святом Крещении, в знамение чего и возлагается на нас крест… Таков смысл слова крещение.

№ 53

Новый закон о расстригах

Полтора года назад Государственная Дума, почти накануне летних каникул, вырвала из представленных ей правительством законопроектов те статьи, которыя касались лишенных священнаго сана или же лишаемых онаго по собственному желанию, что в сущности, есть попрание сана ради земных расчетов, сочинила из этих статей свой законопроект и передала его в Г. Совет. Здесь этот законопроект рассматривался больше года в особой комиссии, выработан взамен его новый, который и рассматривался в Г. Совете, во второй половине декабря. К глубокому сожалению, несмотря на сильнейшия возражения как со стороны правых, так и со стороны докладчика и председателя комиссии, законопроект принят Г. Советом, большинством, впрочем, только в 4 голоса, в редакции почти тождественной с тою, какую предложила Г. Дума. Таким образом, расстриги получили почти все те права, каких для них добивалась Г. Дума. Можно ожидать, что теперь их будут выбирать и в самую Думу, о чем так заботились левые думцы, и гг. Петровы, Семеновы и им подобные явятся в качестве законодателей для Русской несчастной земли.

Некоторые читатели мои просят меня сообщить, что я говорил 15 декабря в заседании Г. Совета. Привожу свою речь по сему делу по стенографической записи.

“Я не юрист, и, конечно, не мне судить о достоинстве той или другой законодательной меры в области государственной жизни, но в настоящую минуту Г. Совет обсуждает закон, близко касающийся монашествующаго духовенства, коего представителем являюсь я здесь. Потому прошу позволения сказать откровенно с этой кафедры о том, какое впечатление произвел на меня, думаю, что и на моих собратий, монашествующих, предложенный законопроект. Законопроект Г. Думы так и озаглавлен: об отмене ограничений… следовательно, речь идет о свободе и о правах. Согласен, что все эти несчастные – иначе мы не можем назвать их – заслуживают сожаления, имеют право на свободу и на права. Но, ведь, закон, прежде всего, должен иметь в виду благо всего государства, а потом уже и отдельных лиц, а потому и должен принимать во внимание правоспособность этих лиц, определяемую не одними бумажными документами, а – главным образом – их нравственными качествами. А об этом-то и намека не имеется в думском законопроекте. Предполагается, само собою, что раз они когда-то учились в школе, имеют ярлык об окончании курса, и довольно: могут поступать на службу – государственную или общественную, когда угодно. И вот получается впечатление, как будто законопроект для того и сочинен, чтобы дать, как говорится, теплое местечко этим несчастненьким. Он не проявляет ни малейшей заботы о том, чтобы служебныя должности замещались непременно людьми не только по образованию правоспособными, но и нравственно крепкими, на коих бы можно положиться. А эта забота, по нашему монашескому мнению, должна быть положена во главу угла всякаго законодательства, от недостатка такого мерила кандидатов на должности страдает вся наша государственная и общественная жизнь, не говорю уже о церковной. Мне скажут: к чему я об этом говорю? Отвечаю: душа изболелась при виде чиновников – политических развратников, учителей – безбожников, служителей Церкви – о коих слово Божие говорит: проклят всяк творяй дело Божие с небрежением! Я 30 лет прожил в монастыре, да вот уже семь лет имею дело и с монахами и с белым духовенством в качестве архиерея и могу сказать, что все эти лишаемые сана духовнаго или монашества по суду – люди потерянные для какой бы то ни было службы, слабые волею, часто зараженные пороками, которые много забот доставляют нам, архиереям, по их увещанию, исправлению и от которых – буду откровенен до конца: мы рады бываем избавиться. Добровольно слагают сан большею частию те, которыя меняют благодать священства на прелести женския. Среди таковых, конечно, бывают и способные к службе. Но ведь закон должен по всей справедливости озаботиться прежде дать место тем правоспособным и нравственно крепким лицам, которые ничем себя не опорочили, которые не проявили склонности изменять своим торжественным обетам в угоду своим страстям. Мне невольно вспоминается мудрый поступок отца императора Великаго Константина – Констанция, который, вступив в управление Галлией, объявил, что все состоящие на службе христиане должны немедленно выйти в отставку, а когда слабые христиане отреклись от Христа, чтобы остаться на службе, то решил: кто не верен своему Богу, тот не может быть надежным слугою и земной власти, и приказал уволить всех отрекшихся от Христа, оставив при себе только верных христиан. Думаю, что и наш христианский закон должен при избрании лиц для службы государственной и общественной иметь в виду этот принцип и не спешить допущением на службу людей, изменивших своим обетам в служении Церкви. Вот почему мы, монашествующие, не можем не высказаться за ограничение прав лиц, как лишенных сана по суду, так и добровольно изменивших обетам священства и монашества, в отношении их общественной и государственной службы. Найдут они себе дело и на частной службе, хотя бы в торговых и промышленных предприятиях, пока кончится срок их правоограничения.

Теперь я скажу свое скорбное слово как архиерей.

Из доклада комиссии видно, что главным побуждением к тому, чтобы оставить в законе, хотя в меньшей мере, ограничение права жительства для священнослужителей иереев, все равно, как священников, так и монашествующих, было опасение соблазна для верующих, вверявших им тайны своей совести. Да, это опасение имеет гораздо большее значение, чем обычно думают. Вспомните, что и теперь многие интеллигенты избегают исповеди у своих приходских священников и говеют в монастырях. Ведь исповедь есть единственный в настоящее время момент, когда человек становится лицом к лицу пред всеведущим Богом, когда снимает с себя маску лицемерия, коею закрывается всю свою жизнь, когда может при помощи духовника видеть себя таким, каков он есть… А без этого – он постепенно перестает быть христианином, я сказал бы – человеком по образу Божию. И вот ради каких-то удобств для лишаемых сана или попирающих его ради женских прелестей, сбрасывающих с себя крест ради земных расчетов, – во имя моднаго принципа свободы совести подвергать верующих искушению – укрывать грехи на исповеди и тем ввергать их в смертный грех по суду Церкви – судите сами, гг. члены Г. Совета: допустимо ли это в христианском законодательстве?! Ведь это поведет не только к искажению, но и к вытравлению в душах той совести, о свободе которой ныне так мною говорят!

Я боюсь еще одной беды для Церкви в том случае, если закон снимет все правоограничения с белаго и монашествующаго духовенства при снятии с них сана. Я боюсь, что в духовное сословие ворвутся нежеланные кандидаты, которым нечего будет терять. При недостатке кандидатов священства нам, архиереям, еще труднее будет уберечь Церковь от таких лицемеров, вроде Гапона, Михаила и им подобных. Каждый проходимец, получивший среднее образование, легко может притвориться на время невинным агнцем, чтобы потом, получив благодать священства, сделаться волком, а в случае изобличения снова вернуться туда, откуда пришел. У нас есть епархии в 2–3 миллиона душ православных, с 1500–2000 церквами: возможно ли архиерею знать каждаго священника, иметь на все места достойных кандидатов? Священническия места пустуют иногда по полугоду, почти по году. Прихожане слезно умоляют прислать священника, а никто не подает прошения. Рад бываешь всякому кандидату, который на первый взгляд покажется порядочным человеком и выдержит пастырский экзамен. Снятие всяких ограничений поставит священника на одну доску с чиновником. Не дает архиерей лучшаго места – не хочу оставаться в сане. Подвергли какому-нибудь штрафу, выговору, не говорю уже о монастырском подначалии – то же. Конечно – худая трава из поля вон, но этой худой травы будет меньше, если сан священника в глазах закона будет стоять выше чиновника, если измена алтарю будет и государственным христианским законом считаться делом предосудительным, укоризненным.

Вот те главныя основания, по которым я считаю нужным поддерживать заключения нашей комиссии с теми поправками, какия вносит в них В. К. Саблер”.

Как я сказал выше, все наши соображения большинством 4-х голосов – не православных – были отвергнуты. Не скрою, что решение такого важнаго в принципиальном отношении вопроса произвело на меня, да и не на меня одного, тяжелое впечатление. В чем сущность дела? В том, что государство ни во что ставит отречение лица, облеченнаго священным саном, от благодати священства, нарушение им иерейской присяги или монашескаго обета, лицемерно ссылаясь на то, что раз церковная власть якобы разрешает добровольное отречение, то оно, значит, не наказуемо, государство решает, что такое лицо не подлежит никакому ограничению. Но ведь нашими правыми ораторами было достаточно выяснено, что каноны церковные не допускают добровольнаго сложения сана, и то, что называется теперь разрешением добровольнаго сложения сана, есть, в сущности, только регистрация церковного властию самовольнаго попрания благодати и обетов, за что древняя Церковь подвергала отлучению и нынешняя вовсе не признает делом нравственно дозволенным и лишает таковых права оставаться в клире даже на низших степенях. Государство должно же принять во внимание, что таковые нарушители не заслуживают уважения наравне с людьми, ничем себя не опорочившими. В этом должно выразиться уважение государства к самой Церкви. Но в решении Г. Совета сего не усматривается, и вот вчерашний духовный отец, как это было недавно, ныне пускается в пляс на глазах своих бывших духовных детей, или открывает винную лавочку, или творит нечто иное, зазорное, смущает верующих, а государство, вместо того, чтобы пощадить совесть их и оградить от соблазна, дает ему право на общественную и даже царскую службу… Не приведет к добру это нежелание поддержать авторитет Церкви в глазах народа. Оно есть признак, что союз Церкви с государством надрывается, что для голосующих за таковые законопроекты безразличны интересы православных людей и дороже интересы расстриг, к которым народ относится, как к клятвонарушителям. В святом деле законосоставления должно принимать во внимание и мнение православнаго народа, как и мнение Церкви Православной. Будем надеяться, что впредь наши мужи государственные будут осторожнее и не будут поддаваться обаянию речей ораторов, стоящих на стороне врагов Церкви, – сознательно или безсознательно – это дело их совести.

№ 54

О тонком яде, проникающем в нашу духовную журналистику

Не могу я, за недостатком времени, следить за нашей периодической литературой, за газетами и журналами так исправно, как это было бы нужно по нашему времени, но и без того почти не проходит дня, чтобы не попадалось на глаза то или другое доказательство постепеннаго, так сказать, перевоспитания наших православных взглядов, а затем и понятий в нашем обществе – притом не том безбожном обществе, которое приходится причислить к культурным язычникам, а в среде людей, считающих себя, и ненапрасно, религиозными и православными. Бывало, лет десять-двадцать назад, если встретишь что-либо в духовном журнале, противоречащее православным воззрениям, то уже это “режет глаза”: смотришь, в том же или другом подобном журнале скоро появляется и опровержение такого уклонения от заветных преданий родной Церкви. А ныне – увы – если бы кто вздумал заниматься такими опровержениями, то у него не достало бы ни времени, ни сил на такой геркулесовский подвиг. Поневоле молчишь, по пословице: “На всякий роток не накинешь платок”. Одним словом – “свобода”! Чего же вы еще хотите? И пишут, и печатают все, кому только не лень, не справляясь ни с мнением Церкви, – хотя и именуют себя православными, – ни даже с здравым разумом…

Ко всему можно привыкнуть, но вот чего душа не выносит, вот что особенно бьет по сердцу – это когда человек, котораго привык уважать за его литературные труды, за его служение святой матери-Церкви художественным пером, когда такой человек, в унисон с иудействующими газетами начинает как бы подслуживаться духу времени и идти в разрез с прямым учением Церкви в вопросах веры или церковной дисциплины… Ради чего это?

Я прошу моих читателей прочитать вот эту выдержку из “Русскаго Паломника” (№ 52, 1910 г.):

“Теперь в этом Шамордине страждет одна женская глубокая душа. Она любила брата, инокиня Мария, в миру графиня Мария Николаевна Толстая. Она знала, как сильны были его религиозные чувства. И как отрицать их, когда в его произведениях написано столько вдохновенных страниц из церковно-православной жизни русскаго сердца? Я сам слышал от нея, как графа Толстаго и в годы его отрицания влекло к Церкви, как его можно было видеть потихоньку зашедшим к богослужению в московских церквах и простаивавшим службу, притаившись, до конца. И как противоречит этому богоборству это примирительное паломничество в Оптину! Но насилие над его душой окружающих не дало ему вернуться в Церковь! Будем верить, что между душой старца, осыпанной столь великими милостями Божиими, и его Богом, в последние часы догорающей жизни, неведомо ни для кого, произошла великая тайна, – что Бог, сторожащий душу человека и до последняго мгновения борющийся за ея спасение, призвал к себе эту скорбную мятущуюся душу, что радостно она прильнула к ногам Христовым и в том обрела себе покой и спасение”…

Пишет это известный в духовной литературе автор, скрывающийся под псевдонимом Е. Поселянин. Откровенно говорю: от него-то, как стараго моего сотрудника по “Троицким Листкам”, я всего меньше ожидал таких рассуждений… Прежде, чем печатать эти размышления, ему подобало бы показать их хотя бы тем же Оптинским старцам, и – я уверен – они не благословили бы печатать этих строк. Довольно сказать, что в одной Вологде приходили ко мне на одной неделе три скорбныя души, возмущенныя сими нецерковными строками. Я начинаю уже получать письма и из разных концов святой Руси с выражением того же недоумения: как отнестись к этим немногим, но смущающим душу строкам? Один подписчик “Р. Паломника” даже заявил мне крайнее сожаление, что подписался на этот журнал. Я успокоил его, сказав, что нельзя же каждому печатному слову простаго смертнаго верить; не обязательно веровать в то, во что ему хочется веровать. Я не стану касаться тайны скорбящей души достопочтенной старицы, подвизающейся в Шамордине: ее, конечно, уже успокоили опытные старцы Оптиной пустыни, научив всецело предать судьбу несчастной погибшей души ея брата Богу милосердому и правосудному. Ведь всеконечно, она любит Господа Иисуса Христа несравненно больше, чем брата по плоти. Конечно, она помнит слова Господа: Мк. 9, 42–47. Несомненно, она с негодованием отвергает все хулы своего брата на ея возлюбленнаго Спасителя и Искупителя. Бог готов всех спасти, но не все свободною волею хотят принять спасение, а насильно и Всемогущий не спасает. Еще в Ветхом Завете Господь говорит чрез пророка Иезекииля: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был, обратитесь, обратитесь от злых путей ваших: для чего умирать вам, дом Израилев? Но Бог сколько милосерд, постольку же и правосуден. В чем застану, в том и сужу, говорит Он. Праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения его от беззакония своего… Когда Я скажу праведнику, что он будет жив, а он понадеется на свою праведность и сделает неправду, то все праведныя дела его не помянутся, и он умрет от неправды своей, какую сделал. – Те религиозные переживания, который отразились в прежних произведениях Толстаго, еще не представляют собою спасительных подвигов или добродетелей, совершаемых при помощи благодати спасающей: они могут только послужить ему же во осуждение. Нельзя же забывать его богохульство, или, как выражается сам автор, богоборство: ведь, все это, чего мы не можем даже повторить печатно, на что приходится указывать только намеками, ибо даже нынешняя свобода печати не допускает его мерзостных выражений в отношении святейших истин нашей веры, – все это было после тех немногих переживаний, которыя свойственны каждому верующему, но которыя он, как художник, умел лучше многих из нас изображать, – а в конце-то его жизни остается неопровержимым факт вражды к невесте Христовой Церкви и Самому Господу Иисусу Христу. В этом остался нераскаянным несчастный писатель… В свое время я уже говорил, что он метнулся было на минуту в сторону Церкви, в Оптину, но уже было поздно: милосердие Божие истощилось, он стал не способен к смиренному покаянию и потому затворена быша двери. “Насилие над его душой окружающих” не имело бы места, если бы не было на то Божия попущения по его же неспособности к покаянию. Да, он был “осыпан великими милостями Божиими”, но во-первых, ведь Господь сказал: кому дано много, от того много и взыщется, во-вторых, он ведь употребил сии дары не во славу Божию, особенно в последнюю половину своей жизни, а на служение сатане, и наконец, в-третьих, слово Божие нас учит, что вне Церкви нет спасения, а почтенный автор позволяет себе выдумывать какую-то новую теорию спасения, Церкви неведомую и ея учению противную. Церковь, согласно с словом Божиим, объявила Толстого еретиком, а святые отцы учат, что “быть еретиком значит быть отлученным от Бога” (слова преп. Агафона). “Спасается только тот, – говорит блаженный Августин, кто имеет главою Христа, а имеет главою Христа лишь тот, кто находится в Его теле, которое есть Церковь”. Она, и только она одна есть столп и утверждение истины, и кто не хочет быть ей покорным, тот пусть внимает грозному слову Христову: если и Церкве не послушает брат твой, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18,17). “Кто Церкви не слушает, говорит один св. отец, тот не есть сын Церкви; кто не сын Церкви, тому Христос не пастырь; кому Христос не пастырь, тот не Христова овца; кто не Христова овца, тот напрасно ожидает вечной жизни”. “Кому Церковь не мать, говорит св. Киприан, тому Бог не Отец!”

Таково учение Церкви о спасении нашем. Минуя Церкви, нет пути к Богу. Та к угодно Богу! И Бог не приемлет никого, кто презирает Церковь. Человек, умирающий в отлучении от Церкви, не может надеяться “радостно прильнуть к ногам Христовым и в том обрести себе спасение”. И мы не смеем инако веровать, инако надеяться, как только в согласии с учением Церкви, с учением Христа. И если позволим себе инако мудрствовать, то будем в великой опасности впасть в ересь и признать возможность спасения для всех анафематствованных Церковию еретиков, начиная с отлученных св. Апостолами, вселенскими соборами и кончая еретиками наших времен. Нет! Слово Христово непреложно: истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Несчастный писатель связан Церковию на земле: остается связанным и в будущей жизни; он не был разрешен, он не хотел быть разрешен на земле: нет ему уже разрешения и в будущей жизни! Это не мое слово, а слово – грозное слово – Самого Христа!

Если будем разсуждать иначе, то не нужна будет и Церковь, не нужны и таинства ея, не нужно и подвигов, и покаяния! Да не будет сего.[14 - Рекомендуем читателям прекрасную статью в “Моск. Вед”. 1910 г. № 239 “Духовные туманы у могилы гр. Толстого “.]