Бог судил мне быть исповедником. Житие священноисповедника Романа Медведя

В отличие от политиков и экономистов отец Роман видел главную причину бедствий в нравственном состоянии русского народа. Свидетельство тяжелого нравственного положения в стране он видел в том насилии, которым сопровождалась жизнь людей и которое стало едва ли не привычным состоянием общественной жизни. Исходя из этого, он пришел к выводу, что причину всех бедствий следует искать в самих себе. И это тем более справедливо, что созидателями несчастного строя жизни являются сами православные русские люди, поскольку православие еще оставалось верой большинства русского народа.

«Но кто же такие мы сами? – спрашивал отец Роман. – Я член своей семьи, член своего прихода, член своей епархии, член Российской Православной Церкви, член Церкви Вселенской. Сообразно с этим на мне, кроме моих личных, лежат еще и обязанности соответственно возвышающихся организаций. На мне лежит ответственность не только за характер моей личной жизни, но и за характер жизни моей семьи, моего прихода и так далее до Церкви Вселенской включительно.

Исключительно личного „я“ в Церкви нет, так как оно переходит в „я“ всё высшего порядка, оканчиваясь Церковью Вселенскою как одним живым организмом, одним лицом, имеющим название Невесты Христовой.

Каждый христианин получает право говорить не только о своей вине, но и о винах общецерковных, так как границы между тою и другою виновностью точно провести невозможно. <…>

Но, прежде чем продолжать свое исследование, мы считаем необходимым ответить на следующее недоумение: имеем ли мы право искать вин у матери нашей Святой Православной Церкви, непогрешимой носительницы истины Христовой?

Если бы, говоря о вине Церкви, я бы имел в виду подвергнуть ее публичному позору, то, конечно, мой поступок напоминал бы известное всем деяние второго сына Ноева; но если эта речь имеет в виду отыскание средств для общего освобождения от вин, то, очевидно, это дело носит глубоко нравственный характер, потому что, несомненно, на нашей обязанности лежит каяться в своих винах и к тому же побуждать других.

Что касается святости нашей Церкви Матери, то относительно неё возможны два суждения.

Если эта святость такова, какою была Божественная святость Христа, то она всемерно должна побудить Церковь принять на себя вины других, как Спаситель понес на себе грехи мира.

Если же святость Поместной Русской Церкви гораздо низшего порядка, т. е. есть святость относительная, то, очевидно, Церкви повинить себя в своих собственных винах глубоко необходимо, как необходимо и всем вообще приносить покаяние в своих прегрешениях.

Что касается непогрешимости Церкви, то обычно относят это свойство только к Церкви Вселенской, а так как нам предстоит речь о Церкви Российской, то и с этой стороны поле для нашего исследования остается свободным.

В Православной Церкви в деле церковного устроения на первый план выступает епископское служение, за ним следует пресвитерство с прочими членами клира и, наконец, народ. Сообразно с этим распределяется и церковная ответственность: большая на епископах, меньшая на священниках, еще меньшая на народе.

Но, так как в Церкви нет овец бессловесных, а все овцы – словесны, ответственность народа может бесконечно возрастать в те моменты, когда епископство и пресвитерство оказывается не на высоте своего служения. В Церкви нет и не может быть такого закона, который заставлял бы народ слушать епископов и пресвитеров более Христа Спасителя, слепо им подчиняться независимо от того, оправдывают ли они свое служение смиренных преемников Христовых или нет. Носителем Христовой жизни является решительно всякий духовно рожденный, поэтому и на страже интересов Христовых в Церкви обязан стоять всякий, тем более в трудные минуты, когда многие епископы и пресвитеры оказываются ниже своего положения.

Да и помимо того, ни епископство, ни пресвитерство не могут ставить Духу Святому препятствий воздвигать из среды народа таких духоносцев, которые своею высотою превосходили бы всех епископов и пресвитеров, взятых вместе. С этой стороны все положения и все служения в Церкви являются уравненными, и от личных подвигов каждого зависит привлечь к себе и большее освящение.

Поэтому, нисколько не отрицая относительной ответственности в Церкви епископства и пресвитерства, нельзя забывать о нравственной ответственности за всю Церковь решительно каждого ее члена, причем виновность первых не только не освобождает от вины последних, но, наоборот, требует с их стороны повышенной ревности о славе Церкви».

Анализируя нравственное и религиозное состояние российского общества, состояние Поместной Российской Церкви, которая, как любая Поместная Церковь, не является носительницей всей полноты истины Христовой, ибо Невеста Христова – это только Вселенская Церковь, а каждая из Поместных Церквей, живя в том или ином обществе, страдает немощами и болезнями этого общества и в иных случаях далеко не является носительницей высоких идеалов Христовых, – отец Роман попытался увидеть причины современных ему церковных и общественных болезней. Его выводы звучали как приговор. «Церковь, – писал он – в отличие от личности как явления в земной жизни преходящего, есть существо высшего порядка, проходящего через лица и поколения, но ими не исчерпываемая. Хотя в данный определенный момент судьбы Церкви часто являются сосредоточенными в лице даже одного, стоящего во главе ее управления епископа, но этот епископ отойдет, а Церковь останется. Отношение Церкви к деятельности первого по власти епископа может быть разное. Церковь может ее усвоить, но может и не усвоить, и сообразно с этим характер нравственности этого епископа на Церковь переходит или остается принадлежностью этого епископа. Если Церковь усвояет добродетель данного лица, общая нравственная атмосфера церковной жизни повышается; если усвояется порок, эта атмосфера понижается.

Представим себе следующее положение. Порок церковных правителей одного поколения Церковью Поместной был усвоен; последующие поколения от этого порока не только не освободились, но, усвоив его, прибавили к нему еще нечто и от своих немощей. Если практика церковного управления в этом духе продолжится в течение целого ряда поколений, то, очевидно, жизнь церковная придет в крайнее расстройство, потому что эти закоренелые грехи распространят во всей Поместной Церкви такую мертвящую атмосферу, в которой истинному христианину нельзя будет ни жить, ни дышать.

К глубокому сожалению, приходится сознаться, что в таком именно положении находится наша Поместная Российская Церковь. Старые исторические грехи тяжелым гнетом лежат на ее совести и довели современную церковную жизнь до совершенно расслабленного, полупараличного состояния».

Учитывая справедливость поставленного отцом Романом диагноза и то, что последствия болезни, которая охватила церковную жизнь, могут явиться крайне тяжелыми, так как нравственное состояние церковного общества со временем только ухудшалось, можно представить, сколько требовалось внутреннего напряжения и усилий, чтобы нравственно не погибнуть в то время. Только для мучеников был открыт свободный и прямой путь на пажити Христовы, в Царство Небесное.

16 ноября 1907 года состоялось очередное собрание священно-церковнослужителей военного и морского духовенства, на котором первым выступил протопресвитер Александр Желобовский, сообщив о чрезвычайной важности, по его мнению, событии – увеличении вдвое жалования священнослужителей, прослуживших двадцать лет. «Обеспеченность для каждого и особенно для семейного человека имеет великое значение, и моральное, и служебное, – сказал он. – Я разумею не роскошь, не корыстолюбие, а относительное довольство. При отсутствии горькой нужды спокойствие душевное дает возможность работать и усердно и полезно».

Он напомнил, что военное духовенство этим почти целиком обязано настоятелю Санкт-Петербургского святителя Спиридона Тримифунтского Адмиралтейского собора протоиерею Алексию Ставровскому, потратившему много сил и времени, чтобы это решение наконец состоялось. Отец Александр сообщил, что было увеличено жалование и псаломщикам. «Я глубоко сочувствую обеспечению меньших сослуживцев, – сказал он. – Как сын псаломщика, я знал всю тяготу церковной службы и материальную наших церковнослужителей и в течение двадцати лет заведования военным духовенством хлопотал об улучшении их быта и сердечно рад за них».

Немалый успех имела и деятельность отца Романа Медведя по благотворению семьям священнослужителей, потерявшим своего кормильца. «Его Высокопреподобие, отец председатель настоящего собрания, изволил высказать свою радость по поводу успешного развития дел кассы, – сказал отец Роман. – Мы принимаем с глубокой благодарностью этот лестный отзыв, но считаем своим долгом не скрывать перед общим собранием и тех отрицательных сторон, которые в деятельности кассы существуют».

Об отрицательных сторонах деятельности кассы помощи семьям почивших священнослужителей сделал доклад протоиерей Георгий Шавельский. До этого такой же критике деятельность кассы помощи подверг протоиерей Евгений Аквилонов. Суть состояла в том, что в параграфе устава этого учреждения было записано, что всякий член кассы, не сделавший ни одного взноса в течение трех месяцев со дня кончины последнего почившего священнослужителя, должен быть исключен, и соответственно его семья не могла уже получить пособие. Однако на практике это не соблюдалось. «Правление за все три года ни разу не прибегало к этой мере, – сказал отец Роман. – Почему? В первый год существования кассы, пока военное духовенство еще не привыкло к новому учреждению и судьба кассы могла внушать опасения, требовалась особая осмотрительность и возможная мягкость к членам кассы, чтобы слишком жесткое отношение к членам кассы не оттолкнуло военное духовенство от молодого учреждения. Затем началась война с Японией. По случаю военных действий для многих членов кассы, находившихся на театре военных действий, сношения с кассой стали затруднительными…»

Правление в соответствии с пожеланием протопресвитера Александра Желобовского пошло еще дальше – до последней возможности оно не лишало материального пособия семьи почивших священнослужителей, даже в том случае, если сами почившие были неисправными должниками. Все члены кассы изначально записывали себя в тот или иной разряд, который зависел от суммы, внесенной в первый раз, а также суммы последующих взносов. Но бывало так, что внесший большой взнос вначале затем переставал платить, а внесший вначале меньший продолжал вносить и далее, а после их кончины семья почившего, который почти ничего не платил, получала значительно больше, чем семья того, кто платил регулярно. В результате третьеразрядные аккуратные плательщики внесли на дело общей благотворительности в четыре раза больше, чем перворазрядные. Бывали случаи, когда уже взрослый сын покойного священнослужителя начинал настоятельно требовать выплаты всего пособия, хотя его отец числился должником. В этих случаях отец Роман всегда склонялся в сторону благотворительности и милосердия, и пособие выплачивали полностью, хотя многие из почивших были недоимщиками и совокупный их долг вырастал до немалой по тем временам суммы – трех тысяч рублей.

Отец Роман обратил внимание собравшихся и на то, что «отцу казначею и отцу делопроизводителю приходится работать по кассе очень много, и три года оба они трудятся безмездно. Я находил бы справедливым, – сказал он, – положить им жалование по меньшей мере по 300 рублей в год и начать выдачу его с настоящего же ноября месяца.

При условии оплаты труда своих основных работников Правление получает возможность свободнее располагать их трудом для пользы кассы. Жалование переводит нас из сферы благотворения в область деловых обязательств, а в этой последней часто можно ввести через затрату труда такое улучшение, над которым при благотворительной постановке дела приходится задуматься, потому что улучшение вводится за чужой счет.

Хотя касса и страдает еще неизлеченным недугом недоимочности, но выгоды кассы несомненны. Мы начинали дело с одной тысячи, а теперь их у нас почти двадцать одна; каждый год дает по несколько тысяч. Поэтому новые расходы в несколько сотен касса понесет совершенно свободно».

Затем отец Роман прочитал заявление священника Антония Мшанецкого, который предлагал ввести в устав новый параграф, позволявший тратить уже имеющиеся средства на постройку и ремонт церквей. Но это предложение категорически было отвергнуто, так как не соответствовало благотворительным целям учреждения, направленным на помощь семьям священнослужителей.

На собрании состоялись выборы членов Правления и ревизионной комиссии на следующий год. Председателем Правления был вновь избран отец Роман, председателем ревизионной комиссии – протоиерей Евгений Аквилонов, а одним из членов ревизионной комиссии протоиерей Георгий Шавельский. В конце собрания протопресвитер Александр тепло поблагодарил отца Романа и его сотрудников за их труды, принесшие в столь краткий срок обильные плоды.

Став священником, отец Роман всего себя посвятил приходской деятельности, и этот напряженный труд через несколько лет сказался на его здоровье: он заболел туберкулезом, туберкулезом заболела и его супруга, и дальнейшее их пребывание в климате Санкт-Петербурга врачи сочли нежелательным.

3 октября 1908 года архиепископ Варшавский Николай (Зиоров) назначил отца Романа настоятелем Николаевской церкви в городе Томашове Петроковской губернии и законоучителем местного Александровского 4-х классного училища. На очередном собрании военного и морского духовенства, состоявшемся 17 ноября 1908 года, протопресвитер Александр Желобовский сообщил, что священник Роман Медведь по слабости здоровья переходит на службу в епархию на родине. Он поблагодарил отца Романа за добросовестность, усердие и рачительность, с которыми тот вел дела благотворительности. «За четыре года своего существования, – сказал отец Александр, – касса имеет уже капитала до 25 тысяч рублей, и за эти же годы выдала пособий 16 тысяч рублей. Мне и в голову не приходило, чтобы это дело дало такой блестящий результат».

Богом дарованную свободу мы вправе употреблять лишь на служение Ему – Богу правды

После кончины протопресвитера армии и флота Александра Желобовского на эту должность 7 мая 1910 года был назначен протоиерей Евгений Аквилонов, придерживавшийся во многом взглядов своего предшественника. Будучи сам ученым богословом, он был ценителем высшего богословского образования и старался привлекать на службу в ведомство военного духовенства священников с академическим образованием. Через неделю после своего назначения протоиерей Евгений исхлопотал возвращение отца Романа в военное ведомство и 14 мая 1910 года назначил его настоятелем построенного в 1857 году обширного Адмиралтейского собора в Севастополе, вмещавшего до восьмисот человек, освященного в честь святителя Николая Чудотворца. К собору были приписаны храм святого равноапостольного князя Владимира и церковь Черноморского флотского экипажа во имя святого Ростислава, вмещавшая до тысячи человек, построенная для матросов, которые жили на берегу, и для обучавшихся новобранцев. Причт собора размещался в расположенном рядом с собором каменном двухэтажном доме. 20 июня 1910 года отец Роман был возведен в сан протоиерея и назначен благочинным над Севастопольскими неподвижными военно-морскими храмами Черноморского флота.

Еще в 1905 году командование Черноморским флотом было обеспокоено религиозным и нравственным состоянием моряков. Командование видело главным средством воспитания команд их духовно-нравственное развитие, проведение бесед для противодействия влиянию сектантов и антиправительственных агитаторов. Однако при массе живущих в Севастополе моряков их религиозные пожелания удовлетворить было почти невозможно. Имеющийся в Севастополе небольшой штат морского духовенства при существовавших трех храмах морского ведомства едва мог удовлетворить религиозные потребности офицеров и их семей. Сами храмы могли вместить лишь небольшую часть моряков, на судах находилось всего два священника, и потому большая часть моряков не только была лишена духовного руководства, но и лишена возможности посещать богослужения. По этой причине командование Черноморского флота просило штаб флота увеличить число штатных священнослужителей, добавив к двум имеющимся восемь священников, по числу флотских экипажей. Или хотя бы даже трех – на два экипажа по одному священнику. Командование просило назначить священников «достаточно подготовленных, обладающих даром слова и могущих относиться к делу не с официальной лишь стороны, а вложить в него все свои силы и способности».

Назначение отца Романа благочинным явилось благоприятным для созидательной деятельности флотского духовенства. В конце 1910-го и в начале 1911 года был проведен ряд собраний берегового духовенства и офицеров Черноморского флота под председательством командующего флотом вице-адмирала Ивана Федоровича Бострема. На этих собраниях духовенство дружно свидетельствовало о низком религиозно-нравственном уровне моряков, причем именно тех, кто уже служил некоторое время во флоте. Нравственное состояние новобранцев, по мнению духовенства, было вполне удовлетворительно. Отец Роман сообщил, что доля новобранцев, не пораженная добрачным сожительством и развратом, была от 60 % до 90 %, зато старослужащие были задеты различными формами разврата от 90 % до 99 %. Причины этого он видел, в частности, в неблагоприятных условиях служения духовенства на флоте. Например, литургии на кораблях совершались только в двунадесятые праздники, и для ведения бесед с нижними чинами священникам флотским начальством времени не предоставлялось. Только во второй половине 1911 года в связи с широким распространением сектантства и по инициативе вице-адмирала Бострема духовенству было разрешено собраться на совещание, которое привело наконец к практическим результатам: «Стали более точно соблюдаться статьи морского устава относительно богослужений, то есть чаще стали совершаться обедни и всенощные бдения; священнику было предоставлено два часа в неделю для бесед с командой; было назначено по одной копейке с человека для приобретения и бесплатной раздачи командам брошюр и листков религиозно-нравственного содержания…»

После назначения командующим Черноморским флотом вице-адмирала Андрея Августовича Эбергарда к этим положениям добавились новые: «Благочинные, сначала судовой, а потом флагманский, получили права непосредственных докладов командующему флотом; те суда, где не было священников, были распределены между наличным составом духовенства; не осталось ни одной части флота, которая не была бы поручена духовному наблюдению того или другого священника; священники стали вести беседы не только на тех судах, на которых числились, но и судах, им приписанных; было вменено в обязанность командам судов, не имеющих своих священников, посещать богослужения в береговых морских храмах, и главным образом во Владимирском соборе». Морякам наконец была дана возможность соблюдать пост и приготовиться к исповеди и принятию Святых Христовых Таин. Хотя результаты этих мер и получились утешительными, но, однако, недостаточными в сравнении даже с тем, что было тогда в армейских частях.

Приближалось смутное время, обнажавшее не только социальные, но и религиозные проблемы. «Таврические епархиальные ведомости» в 1911 году писали о них: «Злоупотребляя дарованной Высочайшим Манифестом 17 апреля 1905 года религиозной свободой, всюду в городах и в селах появились разного рода лжеучителя, которые под видом благочестия и проповеди о спасении во Христе стали распространять в народе пагубные ереси…

Город Севастополь в этом отношении является наглядным, весьма характерным, хотя и печальным примером. Здесь приютились и ведут деятельную пропаганду всякого рода сектанты. Здесь есть баптисты, „евангелические христиане“, адвентисты, есть хлысты, „новые израилитяне“, духоборы, толстовцы. Все эти сектанты враждуют друг с другом, в одном только они сходятся – в крайней вражде и ненависти к Церкви Православной».

Летом 1912 года восстали матросы на линейных кораблях «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Пантелеимон», «Синоп», «Три святителя», крейсерах «Кагул», «Память Меркурия» и корабле службы связи «Кронштадт». Восставшие предполагали убить офицеров и захватить корабли. После подавления мятежа были арестованы и предстали перед судом 143 человека. 17 человек было приговорено к расстрелу, 106 – к каторжным работам от 4-х до 8 лет. 20 человек было оправдано. Командующий Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард утвердил смертный приговор 10-ти из 17-ти приговоренных. Для оздоровления нравственной обстановки среди моряков отец Роман предложил командованию флотом употребить духовное средство – индивидуальную исповедь, дабы с помощью таинства Покаяния поднять дух моряков. Командование согласилось.

После ликвидации восстания адмирал Эбергард обратился к протоиерею Роману с вопросом, нужно ли вводить во флоте тайную полицию для выявления настроения моряков. Священник заверил командующего, что настроение моряков здоровое, и тайная полиция введена не была. По просьбе командующего протоиерей Роман написал и выпустил книгу о дисциплине и товариществе во флоте.

У отца Романа сложились прекрасные отношения с командующим Черноморским флотом, о чем протопресвитер Георгий Шавельский в свойственной ему желчной манере писал: почтение адмирала к протоиерею Роману таково, что во флоте стали говорить, что «флотом командует не адмирал Эбергард, а протоиерей Медведь».

В послепасхальные дни 1914 года адмирал Эбергард предложил отцу Роману совершить двухнедельное плавание по Средиземному морю на яхте «Алмаз». Отец Роман давно уже хотел познакомиться с деятельностью судовых священников на греческих военных судах, а учитывая, что российские военные суда из Черного моря выходили редко, это предложение было для него большой удачей. Во время плавания отец Роман исполнял обязанности судового священника. На «Алмазе» церкви не было, и отец Роман взял с собой всё необходимое для богослужения, в том числе и антиминс. С собой он взял несколько сотен листков религиозного и патриотического содержания и «Троицкие листки» для раздачи матросам. Испросил он разрешить ему взять с собой церковного сторожа, который был хорошим чтецом и певцом.

Знакомясь с постановкой дела религиозного просвещения на греческих кораблях, отец Роман выяснил, что на малых кораблях храмов не было вовсе, но зато на больших кораблях храмы были подобающим образом благоустроены – с резными иконостасами красного дерева и с лампадами, которые не гасились во всё время похода. Зато с церковным уставом греки не церемонились, и лишь присутствие русского священника их несколько сдерживало. На литургии после чтения Евангелия сразу следовала Херувимская, а после Херувимской – Символ веры. На военных больших кораблях дело было поставлено несколько лучше – здесь служили архимандриты, так как греки справедливо считали, что для флота хорошие священники имеют большое значение. Поскольку число священников было ограничено, то они служили поочередно на разных кораблях. Если корабли стояли вместе, то моряков перевозили на один корабль, где совершалось богослужение; если корабли были рассеяны, то команды шли в приходские храмы на берегу. Все священники вели по две беседы в неделю на евангельские темы, причем беседы проводились и на всех приписных кораблях и продолжались не менее часа. Обязательная общая молитва совершалась один раз в день, около 10 часов утра. На молитву собирались все – от адмирала до матроса. Молитва читалась священником, а если его не было, то церковником. Читались из утреннего правила только начальные молитвы, и затем сразу следовало окончание: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». Вечером молитва заменялась спуском флага и пением гимна, для чего присутствие священника считалось необязательным. Греки на кораблях строго постились в среду и пятницу, весь Успенский пост, последнюю неделю Рождественского поста, первую и последнюю недели Великого поста. Причащались моряки два-три раза в год. Священники исполняли на кораблях все требы, но платы за это не получали, так как имели жалование. Всенощных бдений на кораблях не совершалось, а только литургия, причем поскору. В общем религиозная жизнь на греческих кораблях и в греческих приходах произвела на отца Романа впечатление весьма неожиданное, которое еще предстояло обдумать.