Играй

Переплута колотило. Он то разрастался, загораживая собой потолок и тусклую лампочку, то сжимался до почти младенческого размера. Под капюшоном вспыхивали глаза-угольки, тут же блекли. Из-под пол хламиды и рукавов повалил, густея и шипя, едкий дым, какой бывает, когда тушишь костер ведром воды. Чадное марево заволокло камеру. Дым забил глаза, ноздри, завалил горло. Теряя голос в кашле, Тимур кричал в едкую завесу:

– Верни!

Теряя сознание, сжал кулак с угольком еще сильнее. Вспышка боли пробежала по телу, отрезвляя.

– Ладно, – донеслось слабое, почти плачущее.

– И отсюда выпусти… Меня.

Где-то лязгнуло, по полу пробежала полоса блеклого света. Ползком Тимур двинулся на свет. Через миг из дыма проступили очертания двери. Собравшись, из последних сил кинулся в проем.

Вылетел в тусклый холл. За пультом мирно похрапывал дежурный полицейский, сложив руки на автомате. Не оборачиваясь, Тимур побрел к выходу. Шаги давались тяжело. Снова налетел тяжелый кашель, руки нестерпимо жгло, от запаха паленого мяса, собственного паленого мяса, к горлу подкатывал ком, драл небо и кислил рот.

Мутнеющим взглядом нашел дверь, ведущую на улицу, навалился всем телом. Дверь поддалась с легкостью, отскочила в сторону.

Тимур вывалился на свет, рухнул на землю, больно ударившись о гранитный приступок. Попытался встать. Не смог. Пополз.

Мир вокруг застыл. Гребя по асфальту обгоревшими культями, Тимур полз, стремясь выбраться как можно дальше, пока боль не съела последнюю каплю сознания.

Впереди показался высокий кованый забор. Жизнь за ним постепенно проступала, начинала шуметь проезжающими машинами и редкими прохожими.

Подползая к забору, Тимур разжал пальцы. В скрюченной опаленой ладони чернел, сливаясь с жженым мясом, крохотный уголек.

– Тимур!

Он поднял трясущуюся голову. За забором показался знакомый силуэт. Женин.