Весь апрель никому не верь

«Нарочно! Тетя Оксана прищепила ядовитого краба нарочно», – догадался Матюша и заговорил, бегая глазами, не находя в отчаянии, на чем остановиться. Он говорил, что – да, была тетя Оксана, давняя знакомая папы и дяди Кости, просто пришла проведать, она – стюардесса, летает везде, а как прилетит издалека – заходит проведать, правда, редко, и то надолго не задерживается… Матюша заикался, но говорил без остановки, без точек и пауз, проклиная свое косноязычие и половинчатую правду. Снова лепетал: «Стюардесса, бортпроводница», будто эти слова были магическими и могли что-то изменить, что-то исправить в неминуемом крахе дома. Всей душой и даже кожей Матюша чувствовал, как рвутся лепестки цветка, взращенного с бережной надеждой и, сбившись наконец, пробормотал, что тетя Оксана вообще ни при чем. Вика – лучшая из тех, с кем дружит папа. Самая лучшая.

Вика сняла очки. Нос у нее покраснел, и выражение лица было такое, будто замерзла, хотя батареи жарили вовсю.

– Вот как… Много у папы подруг?

– Нет! Нет! – испугался Матюша. – Он с ними раздружился…

– Почему? – спросила она, странно морщась.

– Потому что… потому что у нас теперь есть ты.

– Я и тетя Оксана?

– Я не люблю ее, – сказал Матюша тихо. – Я люблю тебя, Вика.

Она слабо улыбнулась:

– Смешной…

Тогда он еще не сознавал, что первый раз в жизни признался в любви женщине, но отчетливо, со жгучей обреченностью понял – Вика больше не придет.

…Дядя Костя дважды подогревал ужин и звонил папе на работу. Трубку там не брали. Папа, с хмурым лицом, разя пивом, ввалился в дом к ночи. Вынул из-за пазухи бутылку водки, бросил куртку на пол и, не разувшись, прошагал в кухню. Матюша осмелился подступиться с вопросом о Вике, – ни о чем не мог думать, только о Вике, – было все равно, что глаза у папы злые и вид больной.

– Пожалуйста, ни о чем не спрашивай, – процедил папа, почти не разжимая губ. – Твой разговорный лимит закончился на сегодня. Ты сегодня все сказал.

– Не срывайся на ребенке, – обронил дядя Костя. – Сам виноват.

Папа вскинулся, обвел окно, шкафы, мойку тяжелым взглядом, не видя сына в упор.

– Не маленький! Должен соображать, о чем можно трепать языком, а о чем нельзя.

– Я не хочу врать Вике, – сказал Матюша.

– Правильно, нечего обманывать женщин. – Дядя Костя подвинул к папе тарелку с котлетами, достал из холодильника салатницу с остатками сыра и семги. Нескончаемой розовой семги.

– Существует такая штука, как солидарность, – мотнул головой папа.

– Ты о какой солидарности, Мишка, мужицкой или в общем?

– В общем…

Дядя Костя положил руку на Матюшино плечо.

– Матвей, ты ел?

– Ел.

– Прошу тебя, побудь в своей комнате, ладно? – рука легонько подтолкнула к двери. – Почитай, посмотри мультики. Передача «Спокойной ночи, малыши!» еще не кончилась.

– Я не малыш.

– Мы с папой хотим поговорить вдвоем, – вздохнул дядя Костя устало.

Матюша закрыл дверь кухни, привалился к углу и сполз на корточки. В голове было туманно и пусто, как давеча в потолочной бездне. Нежилое пространство, ни мысли, ни слов. Безответные слова остались за дверью, где слышался звон приборов. Чпокнула пробка бутылки.

– За любовь, – убитый тон, в голосе безнадежность. Это папа.

– За любовь.

– Любовь редко приходит.

– А уходит часто.

Матюша подумал: зачем они постоянно повторяют слова друг за другом? Звякнули рюмки.

– Погоди, может, не все потеряно.

– Все. Она позвонила в конце рабочего дня и высказала это «все». Я сразу к ней, слонялся у дома, как мальчишка. Звонил с автомата… без толку… Потом сидел в баре, пока он не закрылся. Вика – не Оксана.

– Да… Не Оксана.

– А я ведь согласился встретиться с Оксаной, чтобы сказать то же самое. Все.

– Почему дома, не в каком-нибудь кафе?

– Настояла. Не отвязалась бы, ты знаешь. Я решил – ладно, в последний раз…

– Что – в последний?..

– Все-таки столько лет…

– Вспомни, сколько лет тебе! Без трех сорок!

Бульканье воды. То ли чай, то ли водка. Точно водка: стук бутылки о стол, звяк-звяк «чокнутых» рюмок.

– Вика-чечевика… Такая девушка! Наконец-то, думал, хоть тебе повезло.

– Люблю ее… Любил.

Матюша запутался, кто что говорит. Разговор – не песня, в разговоре голоса братьев были похожи.

– Любил, ага. Стоило опять увидеть Оксану и…

– Это был просто секс, Костя.

– А с Викой – любовь.

– Любовь.