Письма на воде

– Что это такое? – возопила она.

– Это материя, – ответила Саша.

Агния Богдановна нахмурилась.

– И что?! – фыркнула она. – Ты будешь это носить?

– Не исключено, – Саша уже теребила пальцами губу, как делала всегда, когда волновалась.

– Этот цвет тебе не идет! – постановила Агния Великая.

– А мне кажется… – встряла я, но меня немедленно заткнули. Я была младшей фрейлиной, и слова мне не давали.

– Мама, мне идет этот цвет. Он всем идет.

– Да ты с ума сошла! – вздрогнула Агния Богдановна. – Ты и так бледная как поганка, а с этим цветом у тебя вообще лица не будет!

– Мама, тут я дизайнер, ладно? – закипела Саша.

Они ссорились так долго и безнадежно, что я потихоньку ускользнула, и Саша отловила меня в дверях.

– Не уходи, – попросила она.

– Ужинать! – ударом гонга разлетелся вопль Агнии Богдановны. – Ты куда собралась?! – накинулась она на меня. – Я для кого все это готовила?!

Это была очень дружная семья. Они полюбили даже меня, которую видели три раза от силы. Агния Богдановна всегда слала мне приветы.

Но Саша больше не могла жить с ними. Мать мечтала превратить ее в комнатную собачку, которая дрожит при виде чужаков, а при мысли об открытых пространствах, где растет трава и светит солнце, писается под себя.

Но у Саши это не получалось. Она, как и Агния Богдановна, считалась только с собственным мнением.

– Ну, и что, он лучше Никиты? – поинтересовалась я, когда узнала о Мише.

– Это было неплохо, – Саша покачала головой.

– Что значит «неплохо»?

Саша задумалась.

– Наверное, я непривередлива, – произнесла она. – Ты же понимаешь, я бы не легла с ним в постель, если бы он мне не нравился.

– Кто знает? – пожала я плечами. – Всякое бывает.

– Да нет! – отмахнулась Саша. – Он умный, с ним хорошо… – она осеклась. – Но как-то… Не знаю даже. Наверное, с ним все понятно. Я тебе могу расписать наше будущее лет на триста вперед.

– А с Никитой ты не можешь точно сказать, во что превратится ваша жизнь через два часа, да?

– Это тоже нехорошо, – согласилась Саша. – Но ты ведь понимаешь, нам всего двадцать лет… Что можно ждать от наших отношений? Мы еще ничего в жизни не видели. Может, это нормально? Пусть он мне изменяет, я буду ему изменять. Надо же нагуляться.

– А зачем… нагуливаться рядом друг с другом? Может, надо это делать по отдельности?

– Так уже случилось. Что тут можно поделать?

В двадцать лет ты совершаешь много глупостей. В два часа ночи садишься в «БМВ» к незнакомому мужчине. Занимаешься любовью без презерватива. Пьешь абсент из горла. Одалживаешь подруге туфли. Даешь поводить папину машину пьяному другу без прав.

Саша, например, верила в любовь, которая пройдет через все испытания и станет крепкой, как алмаз. Наверное, именно поэтому возлюбленным и дарят бриллианты – как знак надежности и нерушимости отношений. Почему-то я долгое время считала, что если по бриллианту тюкнуть молотком, он не разобьется. Разобьется. Останется алмазная пыль, в которой прекрасно только название.

Миша делал все правильно. Он ухаживал. Дарил цветы. Но мне все равно казалось, что Саша собралась замуж за богатого араба, у которого где-то там есть гарем, а для Саши уже наняты евнухи и куплен хиджаб. Я ее хоронила.

О собственной жизни я знала только три вещи: в декабре начнется сессия, каждый час я хочу курить, на день рождения мне подарят шубу. Все остальное представлялось мне хаосом, космической туманностью.

Миша, казалось, лет с трех имел точный план. После школы он поступил в МГИМО, откуда перебрался в Оксфорд, получил там какой-то диплом по бизнесу и немедленно устроился в международную корпорацию. Он был тем самым человеком, которому действительно нравятся корпоративные вечеринки, тренинги и прочая офисная субкультура.

То, что он живет будущим, все время планирует что-то наперед и не совсем присутствует в настоящем, не вызывало симпатии.

Мне он казался не человеком – призраком.

Но Миша исполнял роль санатория для язвенников и людей со слабой печенью, в котором Саша, среди пенсионеров и нытиков, отходила после изнурительной болезни.

Если бы Никиту и Мишу можно было соединить в один организм – получился бы отличный любовник, но надо было выбирать, а Саша устала.

Миша стал докучать Саше очень скоро. Она чувствовала себя матерью, а его – нервным и сложным ребенком, который непрерывно требует внимания.

– Смотри, какой я хороший! – Ребенок подпрыгивает от возбуждения.

Он хороший! Он делает маму счастливой! Он – молодец!

– Ага… – фальшиво улыбается мать, которой хочется полистать журнал. – Иди погуляй, а? Поиграй с ребятами…

Никита вернулся и немедленно разругался с Сашей по какой-то надуманной причине. Он не хотел ее терять, но ему было стыдно.

Тогда нам казалось, что это чисто мужская манера – отомстить миру за то, что ты наделал глупостей.

У нас просто не было других подруг, которые поступали бы так же. Мы все, так или иначе, были хорошими людьми. Безалаберными, легкомысленными, у нас не было другой цели в жизни, кроме как получать удовольствие, но мы умели быть верными, умели сопереживать.

Саша быстро собрала вещички и перебралась к Мише.

Никита вышел из себя.

– Никита, ты просто примитивный мужлан, который не может вынести, что его бросили, – скармливала я ему свою нехитрую мудрость.

– О чем ты говоришь! – ужаснулся тот.

Я и не догадалась, что он страдает. Кто бы мог подумать, что без Саши Никите будет плохо? Он и сам не мог. Он понятия не имел, как много она для него значит.

Это была настоящая трагедия – он не хотел ничего менять, не мог отказаться от жизни, полной приключений, новых женщин, но ему было больно. Мужчины, и это совершенно точно, намного хуже женщин переносят боль.

У него открылась язва.