Царская дочь

И поаплодировали, как же без этого!

Сестра Михайлова ещё не выучила пасторшу, и приняла за неё громогласную, громадную бабу в нелепой, модной у старух, шляпке. Она, кряхтя, залезла в старый джип и крикнула:

– Кому на станцию – садитесь!

Позже выяснилось, что в тёплое время года пастор добирался в церковь на… велосипеде, а в холодное – на автобусе. Ему, как многодетному отцу, полагался бесплатный проезд.

– Что же вы не сели с ними, доехали хотя бы до площади! – укоризненно покачала головой какая-то сестра.

– Мне туда не нужно.

В модных «сникерсах» с их внутренними каблуками ужасно неудобно спускаться с покрытой первым снегом «горы», оставленной в древности сошедшим ледником, а «очень хорошая дублёнка» оказалась тяжёлой, неудобной, и не согревающей при такой сырости. Но довольно элегантной.

За Катей увязался седой знакомый из автобуса, брат Владимир:

– А откуда они узнали? – как ей показалось, с издёвкой спросил он.

Михайлова же не могла знать, какое положение он занимает в церкви! Здесь, как и у детей Божьих, были свои звёзды, какие-то Варгузовы.

– Я просила их меня поздравить.

Катя вспомнила, как после богослужения он допытывался до каких-то тёток:

«А давайте пойдём сейчас все в Ферзёво пешком!»

«Нет, Володя, иди один куда хочешь! Это мы в молодости ходили…»

До «границы», но это только от ближайшей остановки, было пять километров.

Жил же брат Володя в соседнем Королькове, в посёлке Ткач.

– А что же вы у себя не ходите? – спросила Михайлова, чтобы заполнить паузу.

– Мы раньше ходили. И в «Восход» ходили.

Михайлова нашла статью Ульяны Скойбеды о «ребцентрах» в архиве «Комсомолки». Очень интересно, но всю картину портило хамство: журналистка называла спившегося участника войны в Нагорном Карабахе «алкашом». Катя подумала, что пишет малолетка, которой добрая мама утром перед работой мажет хлеб маслом, но это была уже женщина в возрасте, удостоенная отдельной статьи в Википедии!

Принимая Владимира за фанатичного брата, Михайлова «призналась»:

– А я до вас ходила к детям Божьим. Но бабки решили, что я много съела, и выгнали меня.

– А я один раз был у них в Мыльниках.

– Вам дали после служения бутерброд?

– Нет, наверное, чужим не дают.

– Ещё как дают, просто обед в соседнем корпусе! Должны были пригласить…

А может, сейчас уже не кормят, денег нет?

И Михайлова поняла, что Владимира не интересовала религия, просто он чувствовал себя одиноко. Куда ещё пойдёшь, как не в church? Это самое мудрое, называть эти американские «церкви» на их родном языке – «чёрчь». За всё время их разговора Владимир ни слова не сказал о Боге и Библии. Он её и не открывал, наверное.

Старик увязался провожать Катю, всё хотел вычислить её дом. Но они спокойно прошли мимо её девятиэтажки. Она довела Владимира до дороги, и он опять хотел вернуться. Но телефон Михайлова ему оставила, так как была до того одинока, что была рада даже такому собеседнику.

– Надо же, вам можно просто позвонить! – поразился «брат». – С Новым годом там поздравить…

А дома была, как всегда, гнетущая обстановка. К Оксане подходить было страшно. Она вежливо спросила:

– Екатерина, а у вас нет чёрных ниток? Мне надо куртку Серёге зашить, а свои я после переезда найти не могу.

И хозяйка принесла ей не только нитки, но и модные бело-голубые джинсы и кофточку с крошечными пуговками из ассортимента Раисы Михайловны:

– Я осенью торговала вразнос, – соврала Катя, – а это то, что осталось от моего «бизнеса». Видите, с ценниками, никто не носил! А мне мало.

– Надо же, с кружевами! – восхитилась Оксана.

У хозяйки день рождения, а она, заискивая, подарки дарит!

Квартирантка зашила сожителю куртку, вернула катушку и сердечно поблагодарила.

Позвонил Владимир, и Катя обрадовалась.

– У кого-то сегодня день рождения! – своим усталым, старческим голосом, напомнил он. – Как будешь праздновать?

– Никак. У меня никого нет.

Наверное, он думал, что Михайлова будет отмечать шикарно, как знаменитость, как ему недоступно. Коттедж на пару дней снимет, или ресторан. Как говорят в Дагестане, чужой цыплёнок кажется индюком, а свой индюк – цыплёнком.

– А давай я к тебе приеду! Мне так приятно…

– Я никого не принимаю. У меня нет евроремонта.

Вот это было правдой. «Княгиня никого не принимают…»

– Да я не смотрю! Мне лишь бы было, на чём посидеть! Я помогу убраться! Или давай погуляем…

– Так у меня же муж есть!

Но она всё равно искала себе по-настоящему близкого человека.

***

Вечером Михайлова пошла в воскресную школу.

У неё сложилось впечатление, что здесь собираются только свои, избранные, куда посторонним вход воспрещён. Хотя здесь просто все были из одного храма.

Нервная девица в узких джинсах и платке, исчезла, зато семейная пара из Ферзёво, с девочкой, приезжала каждый раз. Мужчине, строчащему в ежедневнике, Родиону, лет сорок восемь, и его жене, Тане, тоже хорошо за сорок. А может быть, она специально себя старила, чтобы выглядеть «поправославнее». Только представьте себе чёрные грубые волосы, собранные в жалкий хвостик, безобразную чёрную юбку, персиковую кофту из ужасного, будто резинового, волокна, и апофеоз – вещевой мешочек на плече, в каких советские школьники носили сменную обувь.