– Вам помочь? – предложил Урусов, чуть ли не вплотную приблизившись к девушке.
– Извольте, раз вам угодно, – ответила Груша, пожав плечами и ощутив, что от близости его большого тела ей не по себе.
Она вновь опустилась к розам. Видя, как девушка отвернулась от него и начала копать ямку, князь опустился на корточки рядом. Он взял за ствол черенок, как показала Груша, удерживая его в небольшой ямке.
– При условии, что вы научите меня, я смогу стать хорошим садовником, – вымолвил он спустя минут пять, когда они принялись уже за второй куст.
Груша удивленно воззрилась на него и улыбнулась уголками губ, оценив шутку. Она не представляла этого надменного вельможу, каким он предстал перед ней вчера, в роли садовника.
– Я не уверена, что эта роль подойдет вам, – ответила Груша, начиная закапывать саженец в землю. Спустя минуту, ладошками прихлопнув землю, она взяла лейку, которая стояла рядом, и полила посаженный розовый куст.
– Вот и все, – сказала девушка и выпрямилась. Константин так же поднялся на ноги вслед за ней. И вдруг стремительно придвинулся и выпалил:
– Позвольте?
Не дожидаясь ответа девушки, князь схватил руку Груши, испачканную землей, своей широкой ладонью и, склонившись, поднес ее кисть к своим губам. Она так испугалась, что не смогла двинуться с места. Его губы очень нежно и долго поцеловали пальчики девушки, и лишь спустя некоторое время Урусов медленно выпрямился и устремил на ее лицо взгляд своих сверкающих серебристых глаз. Его взор невольно утонул в ее ярких фиолетовых очах. Константин замер, ощущая, как сердце забилось в бешеном темпе.
– Вам кто-нибудь говорил, что у вас колдовские глаза? – спросил он проникновенным голосом, так и не выпуская кисти девушки из своей ладони. – Глаза, от которых невозможно отвести взор…
Груша напряглась, отчетливо видя, как князь склоняется ближе. Она занервничала.
– Зачем вы? – испуганно спросила Груша и попыталась выдернуть руку из его сильных пальцев.
– Не вырывайтесь, – властно произнес Урусов и глухо добавил: – Что же вы больше не улыбаетесь? Или я сказал что-то не так?
Груша, смущенная, испуганная и нервная, резко высвободила руку из ладони князя.
– Извините, мне надо срочно к Татьяне Николаевне, – немедля придумала предлог девушка, чтобы избавиться от общества князя. Быстро обойдя Урусова, она бросила через плечо: – Совсем забыла, она просила меня к одиннадцати прийти в музыкальный зал.
Груша почти бегом покинула оранжерею, желая поскорее оказаться подальше от князя, который явно намекал на свое расположение.
Урусов огорченно обернулся ей вслед и проводил стройную фигурку Груши хмурым взором, размышляя, что же он сделал не так, и отчего девушка попросту сбежала. Женщинам всегда нравились его внезапность и напор, которые в сочетании с красотой и мужественностью помогали ему легко завоевывать представительниц прекрасного пола.
Хмуря брови и размышляя над всей этой ситуацией, Константин медленно вышел из оранжереи и направился в сторону дворца. Он напряженно думал о девушке, которая только что была рядом, но не захотела оставаться в его обществе. Увидев Грушеньку вчера, сначала на дороге, а затем в золотистой зале Константин ощутил в душе небывалый трепет. Страстное волнение и жгучее вожделение еще вчера вечером завладели его существом.
Весь облик девушки: необычайная чарующая красота ее лица, невероятный фиолетовый манящий взор, алые спелые губы, нежные щеки, светлые локоны, изящный силуэт с приятными округлостями, ее волшебный голос, а более всего ее наивность, юность и неподдельное смущение. Жажда обладания этой искусительницей, которая так неожиданно появилась в его жизни, завладела всеми мыслями князя. Поэтому сегодня поутру он намеренно разыскал ее в оранжерее и попытался вновь приблизиться и показать свой интерес.
Урусов понимал, что Груша являлась его крепостной. И оттого он мог просто приказать девушке прийти в его спальню. В детстве Константин часто видел, как отец поступал с горничными именно таким образом. Но князь не хотел принуждать девушку и уже тем более с позиции силы и власти заставлять ее подчиняться его желаниям. Отчетливо сознавая свою мужскую привлекательность и стать, он намеревался завоевать благосклонность вполне достойным способом. Он решил ухаживать за Грушей, полагая, что вскоре она сама предложит ему свои прелести.
С того дня Урусов начал тонкую, затейливую игру с объектом своего вожделения. Все свое время он старался проводить в обществе Груши. Днем Константин присоединялся к ней и Татьяне на прогулке, после обеда заходил в оранжерею или в библиотеку, где находилась в тот момент Груша, а каждый вечер после ужина оставался на долгое время с девушками в голубой гостиной. Урусов вел с Грушей длительные беседы, призывно улыбался и постоянно подолгу страстным проникновенным взором заглядывал в ее пленительные очи. В ответ же на все его порывы Грушенька стыдливо смущалась и опускала взгляд, делая вид, что не понимает намеков Урусова. Константин хотел блеснуть перед девушкой своими знаниями и талантом и все вечера напролет в уютной гостиной оливкового цвета рассказывал всевозможные истории из жизни европейского общества или вспоминал о давней военной службе. Часто он играл на рояле забавные легкие вещи из репертуара Штрауса или Листа, и Татьяна с удовольствием ему аплодировала. Груша же не проявляла никаких восторгов, чувствуя, что за всем вниманием князя скрывается какое-то темное желание, непременно касающееся именно ее.
Шестнадцатого мая Урусовы были приглашены к трем часам в Дольское к Лопухиным на спектакль. Князь Павел Петрович Лопухин, большой театрал, часто для помещиков соседних вотчин утраивал представления в своем небольшом усадебном театре, где выступали и играли роли крепостные.
В Дольское надо было прибыть к трем пополудни.
Оправляя свою легкую шаль, Груша, уже собравшись, вышла на крыльцо дворца и огляделась, Татьяны еще не было. Заслышав ржание лошади сбоку от себя, девушка непроизвольно повернула голову влево и быстрым взором прошлась по князю Константину, который уже сидел в седле, облаченный в красно-синюю гусарскую форму. Урусов чуть приблизил своего вороного жеребца к крыльцу, где стояла Груша, и спросил:
– Татьяна скоро спустится?
– Она надевала шляпку, когда я заходила к ней четверть часа назад, Константин Николаевич, – почтительно ответила Груша. Урусов опять отъехал от крыльца, ласково похлопав по гриве нетерпеливого жеребца.
На крыльце стояли Агафья и Проша, и девушка приблизилась к ним. Агафья обернулась к Груше и, ласково улыбнувшись ей, поинтересовалась:
– Когда вернетесь-то, Груня?
– Не знаю, нянюшка, как Татьяна Николаевна захочет, – ответила Груша и ответила открытой улыбкой.
– Не забудь после на кухню к нам прийти, рассказать, – попросила Проша, которая была одной из крепостных горничных в поместье Урусовых.
– Конечно, зайду, – ответила Груша.
Константин то и дело исподлобья бросал страстные горящие взоры на светловолосую девушку, стоявшую с бабами на крыльце, и нервно кусал губы. Грациозно изящная, хорошенькая в своем платье из легкого атласа яркого солнечного цвета, в соломенной легкой шляпке, Груша казалась ему невероятно юной и прелестной. Уже десять дней Урусов пытался вызвать у девушки ответную реакцию на свои порывы. И ощущал, что с каждым часом его плотское желание к этой соблазнительной нимфе становится все сильнее. Но Грушенька никак не реагировала на все знаки внимания и, если нечаянно оказывалась с ним наедине, проворно удалялась, стараясь избежать его общества. Такое поведение девушки озадачивало Урусова, он никак не мог понять, что делает не так и отчего она не желает узнать его ближе.
Теперь же, видя, что Груша совсем не смотрит в его сторону, Урусов задумал показать свою удаль и стать, ведь он изрядно поднаторел в искусстве обольщения женщин. Быстро дав команду своему вороному жеребцу, он пустил его парадным шагом, и конь послушно начал высоко поднимать копыта, а затем, чуть пришпорив, Константин заставил его перепрыгнуть через большую лужу.
– Хорош, князюшка! – воодушевленно произнесла Агафья, любуясь величавой подтянутой фигурой князя в гусарском мундире, уверенно сидящего в седле. – И кому ж такой подарок-то достанется?
Груша невольно подняла глаза на Урусова.
– Да уж, поговаривают, что Константин Николаевич знатный баловник по части женского пола. Говорят, этой весной, – тихо заметила Проша, наклоняясь к Агафье, но так, чтобы слышала и Груша, которая перевела на нее удивленный взор. – Он всего на пару месяцев заезжал в столицу, но тамошние самые изысканные дамы прямо в восторге остались. Поговаривают даже, что сама княжна Щербатова страдала по нему. А она все же первая столичная красавица. А еще сказывают, что он со всеми барышнями заигрывает да ухаживает, но ни с кем никак не обручается.
– Ты-то откуда это знаешь? – усмехнулась Агафья.
– Так моя сноха работает в доме князей Куракиных, а к ним многие ездят, даже иногда сам император. Так она много чего мне сказывает.
Груша безразлично слушала Прошу и, вдруг о чем-то вспомнив, произнесла, обращаясь к Агафье:
– Пойду найду Андрея Прохоровича. Он не уехал еще в город?
– Вроде нет, – ответила Проша, обернувшись к ней.
Груша спустилась по лестнице и направилась к хозяйственным постройкам, решив, пока не спустилась княжна, быстро переговорить с Елагиным, так как еще с утра придумала предлог, чтобы увидеть молодого человека хотя бы на миг.
– Вот повезло Груне-то, – начала завистливо Проша, провожая взглядом девушку. – И чего это покойная барыня выбрала именно ее в компаньонки к своей дочери?
– Дак сирота она. И пригожая еще с детства была. А ты чего завидуешь, что ли? – удивилась Агафья.
– А кому бы не хотелось бездельничать, да еще в красивых платьях ходить?
– Зря завидуешь, – пожурила ее Агафья. – Несчастная доля у нее.
– Вот бы всем такую тяжелую долю, – съехидничала Проша.
– Так это ты, простая девка, выйдешь замуж за мужика, нарожаешь ему деток, да и радость тебе будет, – начала Агафья. – А Груня-то воспитана больно по-барски, языки всякие знает, играет на пианинах. Куда она с такими образованиями и красотой за мужика-то? Не сможет же спокойно жить. А за барина ей никогда не выйти, крепостная как-никак.
– Вот бы осерчала на нее Татьяна Николаевна да сослала ее на кухню, – злобно прошептала Проша.
– А ты не желай зла другим, грех это! – сказала наставительно Агафья. – К тому же молодая барышня души в Груне не чает, а чтобы ей рассердиться на Грушу, никогда такого не было.