Мой израильский дневник

– Здесь номер телефона начальника отдела кадров текстильного завода в Кирьят-Гате. Его зовут Пиня. Позвонишь ему в последних числах месяца. Работу тебе предложат у станка, потому что нет в Израиле должностей для всех приехавших из СССР инженеров, – сказал чиновник и пожал мне руку.

Пиня назначил мне место встречи в Беэр-Шеве. Там в 8 утра, у комфортабельного автобуса, он сам встречал горожан, которые изъявили желание работать в его трудовом коллективе. На завод с Пиней отправились 42 претендента. Здесь ответственный за технику безопасности служащий провел общий для нас вводный инструктаж. После этого он вычитывал из списка фамилии пяти-семи человек и исчезал с ними в находившемся рядом производственном корпусе.

Я и здесь не в шутку разволновался, потому что в конце остался один в опустевшем помещении. Мне казалось, что и здесь окажется камнем преткновения мой предпенсионный возраст. Но в этот раз служащий вернулся и за мной. В пути он разъяснял мне назначение цехов, чрез которые мы проходили. В ниточном и прядильном цехах кондиционеры нагнетали приятную прохладу. За то станки здесь гремели невыносимо. В красильном цехе было тише, но очень жарко.

– А это «ашпара», – сказал мне служащий, когда мы вошли в просторное помещение.

Здесь оказалось не настолько шумно, сколько жарко. Над крупногабаритными станками каждый раз появлялись белые облака пара, которые разгоняли мощные вентиляторы. Они были закреплены на трубчатых фермах под высоким потолком. У станка, который парил особенно сильно, меня представили немолодому сухощавому мужчине. Он опирался на руль велосипеда и всматривался в ткань, которая быстро перемещалась по слабо подсвеченному экрану. К нему было приковано и внимание энергичного молодого человека в форменной рабочей одежде. Ему что-то беспрерывно втолковывал мужчина у велосипеда.

– Давид, – обратился к нему служащий – побеседуй с человеком, которого я привел.

«Ашпара», в переводе с иврита, означает «улучшение, усовершенствование». Давид являлся начальником этого цеха. Здесь производили окончательную отделку тканей. Станок, у которого я увидел Давида, выполнял финишную операцию. После нее ткань отправляли на приемку контролерам склада готовой продукции. Давид рассказывал мне это уже в своем маленьком кабинете.

– Я хотел бы видеть за этим станком, – сказал он, – серьезного и ответственного человека именно твоего возраста. Но он должен не только нажимать на кнопки запуска и остановки машины. Главная задача оператора – уметь обнаружить на бегущей по экрану ткани даже точечного размера дефект, не говоря о полосах и пятнах в случаях неравномерной окраски.

Из той же беседы я понял, что при обнаружении таких явлений, надо остановить станок и доложить сменному мастеру. Давиду было известно о моей работе на швейной фабрике до приезда в Израиль из разговора с Пини. Мне он еще посоветовал обратить особое внимание на важность понятия «честь заводской марки». Она была слишком дорога для коллектива, который уже не первое десятилетие поставляет около 90% своей продукции (шерстяные и джинсовые ткани) очень авторитетным оптовым фирмам Западной Европы.

Будильник отныне поднимал меня с постели ровно в полпятого утра. Через 20 минут я уже ожидал прибытия заводского автобуса на условленной остановке. Она находилась в трех минутах ходьбы места моего проживания. Остальных моих сотрудников водитель автобуса подбирал еще в нескольких микрорайонах города. Ровно в шесть мои глаза прикипали к экрану с бежавшей по нему тканью. На протяжении первой недели моим наставником являлся молодой человек, который раскачивался у экрана в день моего появления на заводе.

Он был вольнонаемным рабочим из Чили. Отвечать на мои вопросы он не хотел, ссылаясь на незнание иврита. Чилиец находился в Израиле всего четыре месяца.

К счастью, об обучении новичков позаботилась заводская администрация. У нас в цехе она это поручила служащему Леониду, мужчине среднего роста с коротко остриженной бородкой. Он разговаривал по-русски и являлся ответственным за изготовление образцов новых тканей. Меня приятно удивляло его умение самостоятельно настраивать станки для обработки 10-12 метровых лоскутов своих образцов. В моих глазах это была вершина профессионального мастерства.

Леонид придавал большое значение своевременной чистке гладильного барабана: налипавшие на нем твердые включения и нитки являлись причиной вмятин и отпечатков, которые понижали сортность ткани. Важные подсказки Леонида помогли мне быстрее сориентироваться в новой для меня профессии. Леонид приехал из Москвы, с женой и двумя дочерями, годом раньше меня. Там, еще в конце семидесятых, ему предложили уйти с должности старшего научного сотрудника текстильной лаборатории института.

Это было связано с получением отказа в его ходатайстве на выезд в Израиль. До 1989 года Леониду пришлось работать часовым мастером. Руководство завода в Кирьят-Гате признало диплом Леонида и доверило ему ответственный участок работы. А профессия часовщика ему пригодилась и здесь. Когда у многих из репатриантов цеха советские часы не выдерживали жары и влажности, Леонид оказывал нам свои услуги, но только безвозмездно. Мой новый «Салют» он ремонтировал несколько раз, пока я не заменил его «вечными» часами западного производства.

К нему я относил и наш завод, хотя сначала здесь я не все принимал на ура. Так большая часть рабочих завода работала в две смены продолжительностью 12 часов. Нормированная продолжительность рабочего дня составляла девять часов, вместо привычных для репатриантов восьми. По семь часов работали здесь и в пятницу. Так что, вместо пятидневной, рабочая неделя являлась шестидневной. Таким образом руководство завода как бы обеспечивало достойный заработок рабочим – за счет повышенной оплаты сверхнормативных и ночных часов.

Численность рабочих ашпары в одной смене составляла 25-30 человек. В период трехмесячного обучения я работал только в утренних сменах. В связи с этим на протяжении одной недели я присматривался к работе неразговорчивого чилийца Сантоса. Всю вторую неделю я едва успевал выполнять команды не умолкавшего еврея Моти. Уроженцу Румынии было лет тридцать. В цехе он представлял «еврейское меньшинство», которое не превышало 10% до нашего приезда. Остальную часть работников завода составляли жители Газы и Хеврона.

Из-за обострения палестинского террора в 1987 году руководство предприятия взяло курс на сокращение арабских рабочих с территорий. Их заменяли рабочими, которых приглашали из, Пуэрто-Рико и Чили. Массовая замена тех и других новыми репатриантами из СССР началась в 90-х годах. 30 летний Тайсир из Газы приходился отцом шестерым детям (от одной жены). На содержание второй супруги у него пока не было времени и денег. В разговорах со мной он не скрывал недовольства тем, что из-за нас «русских» остались без работы его отец и два брата. Махмуд и Набиль выражали свое недовольство иначе. Проходя мимо нас, они произносили арабское ругательство, что позднее я выяснил у Тайсира.

Мне больше хотелось работать в смене Моти за его полное доверие мне, новичку. По истечении всего одной недели он заправлял в станок очередную партию ткани и исчезал «на перекур» на 30–40 минут. А я таким образом быстрее научился самостоятельно управлять станком. Обратив внимание на это, мой наставник исчезал и на трехчасовые «перекуры». От этого кипели от злости сменный мастер Марко и начальник цеха Давид. Но этого и хотелось Моти. Так он добивался «увольнения с работы по решению администрации».

Это давало бы Моти право на получение накопившейся у него за 12 лет компенсационной суммы. Правило не распространялось на работников, которые увольнялись с работы по своей инициативе. Моти все же домучил начальство, чтобы найти работу с лучшими условиями оплаты труда в отраслях машиностроения или электроники. Это явление обретало массовый характер на заводе. Поэтому его руководство взяло курс на трудоустройство работников возраста 45+.

Их считали неперспективными на предприятиях с усложненным технологическим процессом. Еще в день моего поступления на работу Давид мне разъяснил, что рабочие завода миллионов не зарабатывают, но и голодающих среди них нет. Такой подход не устроил большинство из 42 беэршевцев, которых Пини собрал в первую поездку. Спустя полтора месяца нас, заодно с несколькими старожилами,

стали возить на работу и с работы в десятиместном транзите. Представлю и вам самых стойких текстильщиков.

Подобный мне по возрасту и росту Алик в советском прошлом был директором пивоваренного завода в Москве. Сейчас ему предстояла упорная борьба за должность заправщика ниток на ткацких станках. Второй москвич Вениамин был высушен, как вобла. Он не расставался с сигаретой и согласился на уборку цеха и его общественного туалета. В Москве он якобы работал в киноискусстве, поэтому здесь за ним закрепилась кличка "Кинокритик". Жена Вени осталась в Москве, где продолжала работать скрипачкой в оркестре. Так что ему было труднее нас еще из-за одиночества.

Нашим четвертым попутчиком являлся маленький ростом угрюмый старожил Ихезкель. Он ребенком приехал в Израиль из Индии. В отличие от нас, Ихезкель не знал, что такое жилищная проблема. В годы его абсорбции в Израиле строили много социального жилья. Ему раньше всех нас доверили самостоятельную работу ткача. После этого он сразу стал добиваться 12-часового рабочего дня. А вот я и мои коллеги новые репатрианты на том этапе заметно скисли. Нам, специалистам с дипломами о высшем образовании, было нелегко начинать с учеников.

Как мы тогда завидовали ездившему на работу вместе с нами высокому чернокожему Моше. Он приехал из Эфиопии всего на три года раньше нас. Ему тоже еще удалось воспользоваться правом на получение социального жилья. Правда, к тому он приходился кормильцем семьи с 4-я маленькими детками. Моше работал в самом трудном джинсовом цехе. Добрую улыбку на лице Моше я тоже связывал с тем, что на нем не висели заботы по оплате дорогого жилья.

Не знал этого и Ицык, выходец из Марокко, на тех же основаниях. Он сидел рядом с Ихезкелем и был его ровесником – лет 40 с небольшим. На заводе Ицык работал лет 10. За эти годы он дослужился до начальника маленького вспомогательного участка. Тот и другой тоже являлся многодетным отцом. Даниель и Шмуэль подсаживались в наш транзит редко. Они относились к недосягаемой для нас категории заводских служащих. Первый, выходец из Румынии, приветливый, но мало разговаривающий. Шмуэль, наоборот, разговаривал много и часто срывался с равновесия по поводу и без него. Он приехал в Израиль из Черновцов более 10 лет назад.

В компании не расположенных к доброте и юмору мужчин можно было бы умереть от скуки. Нас выручало то, что в одном из самых бедных районов города водитель транзита подбирал двое недавно принятых на работу местных уроженок. Они были очень молоды, а поэтому еще более обаятельны. Обворожительная улыбка брюнетки Батшевы растапливала даже ледяной взгляд Ихезкеля. Голубоглазая Сима пленяла своей доброжелательностью и энергичностью всех нас. Она была на шестом месяце беременности.

Ее укачивало и тошнило. Поэтому за ней было закреплено отдельно стоявшее переднее кресло. Усаживаясь в него, Сима пристраивала на коленях большой термос с круто заваренным кофе. Как только транзит трогался с места, она начинала разливать кофе в картонные стаканы. Мы их передавали во все уголки автосалона. Удивительный аромат напитка сам по себе располагал к задушевному разговору. Кстати, и его затевали необыкновенные девушки.

Мы, бывшие кабинетные работники, падали мешками на мягкие сидения транзита по окончании смены. Я больше уставал не от работы, а от непривычной обстановки. Батшева и Сима понимали и это. Они изо всех сил старались помочь нам вжиться в новую реальность. Вероятно, такой была их женская суть. Что только для этого не придумывала будущая мамочка. Однажды она растолкала задремавшего в отключке Алика, взяла его за руку и приложила к своему животу.

– Чувствуешь, как бьется ножкой неугомонный мальчишка? – спросила Сима смутившегося от неожиданности бывшего директора пивоваренного завода. – И этот будущий гражданин Израиля не собирается сгибаться перед временными трудностями. Верит и он, что все вместе мы их обязательно одолеем.

Такие разговоры действительно ободряли. По крайней мере, я перед выходом из транзита собирался духом. Перед своей семьей в нашей съемной квартире я появлялся с улыбкой. После короткого отдыха я убегал на вечерние инженерные курсы. Занятия заканчивались в 22–00. Мои молодые соученики здесь чествовали себя уверенно. Они не теряли надежду, что справки об окончании курсов помогут им пробиться на инженерные должности. Мне пришлось сделать окончательный выбор между заводом и курсами, когда нас перевели на двухсменную работу.

Глава 3

А поток прибывавших из СССР новых репатриантов нарастал. По данным местной прессы, только в 1990 году в Израиль въехало более 185 тысяч человек. В конце ноября мы принимали в своей съемной квартире Лилю, дочь двоюродной сестры Майи. Из Ленинграда она прилетела с мужем и взрослой дочерью. С этого дня и мы начинали вносить свою лепту в исключительно важное дело приема новых репатриантов. Немного позже Майе позвонила из Холона ее школьная подруга Сара Белогловская.

Лиля, Саша Михаэль (из более поздних

снимков)

– Завтра из Винницы прилетает наша одноклассница Алла Винер с мужем и дочерью-студенткой. Они нацелились на Беэр-Шеву. Не примете ли вы их на первое время?

Винничан мы поселили в комнатке, которая предназначалась для семьи нашей дочери. Из нее лишь два дня тому съехали ленинградцы. Они с трудом сняли крошечную квартирку в одном из проблематичных микрорайонов, которые мы еще браковали. Буселям вообще не удалось найти ничего, и они уговорили Майю на совместное проживание до весны. Так и «наши квартиранты» включились в почти ежевечерние посиделки за чаем в салоне, который из-за этого теперь уже не казался таким большим.

Кетти, Майя, семья ее одноклассницы Аллы Бусель

Из гостей, которые разговаривали по-русски, к нам чаще других заходили родители Димы Пиглянского из Полтавы. С ним Мишу познакомила госпожа Эгер. Вечерами в ресторане гостиницы он неплохо наигрывал на рояле мелодии популярных советских песен. По профессии Дима был строителем. В Полтаве он успел зарекомендовать себя в качестве подающего надежды архитектора. В Беэр-Шеве сразу подхватят и его волны строительного бума, подстегнутого нашим приездом. Позднее Дима возглавит солидную службу в городском муниципалитете.

С Борисом и Женей Межеровскими Майя познакомилась на вечерней прогулке. С ними нас сблизили общие винницкие корни. Сколько людей, столько непохожих судеб. Борис мой ровесник. В своей винницкой молодости он был заводилой местных пацанов. Они к нему прислушивались. Родители Бори пророчили сыну карьеру начальника. Когда Боря женился на Жене, найти подходящую работу в Виннице им было трудно. И тогда Боря принял предложение дальнего родственника – возглавить передвижную «цирковую бочку». Так называли сооружение для езды мотоциклистов по вертикальной стене. С ними и Женей Боря разъезжал по Зауралью и Средней Азии на протяжении нескольких лет.

Попадись Боря в руки милиции, когда он отвозил рейсовым самолетом чемодан денег своему шефу в Одессу, он заработал бы не меньше 10 лет тюрьмы. Вот почему супруги Межеровские быстро поняли, что рискуют больше каскадеров. По совету друзей из Воркуты они направляются туда, в поисках достойной жизни. Там Женя стала работать лаборанткой в больнице. Деньги она получала небольшие, зато Борис быстро освоил должность удачливого снабженца. В нелегких условиях севера выросли дочь и сын Межеровских. Там появилась на свет первая внучка.

К этому времени мама Жени узнает о более теплых и богатых витаминами местах. Это Израиль, в котором ее брату удалось обосноваться после войны. В конце 70-х Боря и Женя подали заявление на выезд в еврейское государство. То были короткие времена жеста свободы Брежнева по относительно евреев. Женя и Борис в число везунчиков не попали. Они «дожидались в отказниках» до 1990 года.

Везением не наделяли всех подряд и в Израиле. Борису, в частности, не долго пришлось изучать в ульпане иврит, который, якобы, открывал двери в новую жизнь. У него резко обострилась обретенная на севере глухота. Только он был не тем главой семьи, который мог допустить недоедание в своем доме. Наделенный смолоду большой физической силой, он подряжается рабочим по укладке асфальта на дорогах. Даже в таком статусе он не только не падает духом, но и покупает новый престижный японский автомобиль японской компании «Мицубиси». Не хотелось и Боре утратить право репатрианта на 40% скидку.

Жене повезло больше. Правда, сначала и она вымыла свои гектары полов на вилах старожилов. Но в Израиле оказалась востребованной профессия лаборантки. Трудолюбивую Женю принимают на эту должность в окружную больницу. А до этого она бесплатно ходила на работу на протяжении двух лет. Лишь после этого ей назначили неплохую зарплату. Вслед за этим Боря и Женя купили трехкомнатную квартиру «со вторых рук». Они были и в этом первыми среди тех из нас, возраст которых превышал 50. Чтобы своевременно возмещать долги банкам за квартиру и автомобиль, им пришлось оформить несколько ссуд,

– Это и есть конец нашей эмигрантской нищеты! – заявила Женя на одном из званых обедов в своем гостеприимном доме. – Я с Борей и здесь езжу на рынок в своей машине. И мы уже в состоянии покупать не один, не два, а целых пять килограммов куриных крыльев, пупков и сердец. Мы варим из них такое жаркое,

чтобы в нашем доме не остался голодным ни один гость, сколько бы их не пришло.

И это было именно так. И радоваться бы нам тоже новому образу жизни и новым прекрасным знакомым, если бы не характерная особенность еврейской страны. Здесь всем предстояло научиться дозировать волнения и радость. К этому нас подталкивала сама реальность, потому что сложные проблемы могли обрушиться на нас даже с далекой стороны. Судите сами. В разгаре лета 1990 г весь праведный мир возмутился вторжением Ирака в Кувейт. Его в июле Саддам Хусейн обвинил в незаконной добыче иракской нефти в последние десять лет.

В августе Ирак оккупирует Кувейт. Совет Безопасности ООН принимает резолюцию № 660, призывающую к немедленному выводу иракских войск из Кувейта. США, Великобритания и Франция тогда арестовали иракские счета в своих банках и ввели запрет на поставки оружия Ираку. Поддержка Хусейна Арафатом привела к тому, что государства Персидского залива резко сократили финансовую помощь Организации освобождения Палестины. Однажды на работе, в раздевалке цеха, я увидел в руках своего сотрудника Ясира израильскую газету «Маарив».

–Ты и читаешь на иврите? – удивился я. – Так осуждаешь ли ты действия Саддама Хусейна?

– Ты сошел с ума! – ответил мой сотрудник из Газы. – Я всего лишь любуюсь портретом красивой девушки на рекламе. Печатаемый же оккупантами бред меня не интересует абсолютно.

Напрасно я пытался напомнить Ясиру, что в Израиле он получает работу, которая кормит его шестеро детей. Он слушал только самого себя, и всякий раз выискивал новый повод для недовольства. Узкий кругозор Ясира постоянно менялся под воздействием идеологии террористических движений ООП, ХАМАС и «Исламского джихада».