– Скажите, Иван Харитонович, – обращаюсь я к нему после минутного молчания, – как же украли у вас паспорт? Вы ведь даже помните, где именно это произошло?
– В том-то и дело, что помню. Прекрасно помню, – охотно подтверждает Николов. – На вокзале, в ресторане. Но вот как это случилось, ума не приложу. Я уже все перебрал, буквально все. Хотя… – он нерешительно умолкает. – Пожалуй… после того, что вы мне сообщили…
– Что же после этого?
– Видите ли, в поезде, на пути в Москву, я познакомился с одним человеком. Весьма, кстати, приличным, я бы даже сказал, интеллигентным и солидным.
– Он ехал тоже из Пензы?
– Нет. Из Куйбышева. Тут произошла забавная история. Подхожу я к вагону, а около него с каким-то неизвестным стоит мой приятель, он вернулся из Куйбышева. Ну, обнялись, и он говорит: «Ваня, передаю тебе моего попутчика. Знакомьтесь. Скучать не будете». Вот так и получилось.
– А кто этот ваш приятель?
– Сева Страхович, мой сослуживец.
Я смотрю на Рогозина, и тот незаметно мне кивает. Взял, значит, на заметку этого Севу. А еще через минуту Рогозин выходит из кабинета.
– Ну, когда поезд отошел, мы разговорились, – продолжает между тем Николов. – Он всякие забавные истории рассказывал. Перекинулись в картишки, коньячок у него с собой оказался. Словом, все было весьма приятно. А поезд в Москву пришел среди дня. Ну и решили мы на прощание вместе пообедать, тут же на вокзале, в ресторане. Посидели мы там часа два, хотя ресторан, конечно, не ахти какой. И вот, понимаете, паспорт… Боже упаси, я ни на минуту не думаю на Михаила Александровича…
– Он так себя назвал?
– Да, да. Именно так. Я, повторяю, не могу даже помыслить, что он… Да и как, сами посудите? Не мог же он в карман ко мне залезть? Выпили мы, кстати, самую малость.
– А почему вы думаете, что паспорт украли? – спрашиваю я. – И именно в ресторане? Может быть, вы его в поезде потеряли? Или там его и украли?
– Нет, нет, – убежденно возражает Николов. – Перед самой Москвой мне проводница вернула билет, и я его положил в бумажник. Паспорт был на месте. Это и я хорошо помню.
– Скажите, – вдруг вмешивается Игорь, – а вы с этим Михаилом Александровичем не условились продолжить знакомство? Не обменялись адресами, телефонами?
– Ну как же! Обменялись, конечно.
– Он москвич?
– Нет, он тоже приезжий. Дал телефон, где остановится. Представьте, – Николов разрешает себе усмехнуться, – тоже у приятельницы. Сам же он из Одессы. Одесский адрес мне и дал.
– У вас при себе его адрес? – интересуюсь я. – И тот телефон?
– Да, да. Одну минуточку.
Николов торопливо достает старенькую потертую записную книжечку с алфавитом и начинает перелистывать густо исписанные странички.
– Забыл, знаете, его фамилию… Сейчас… сейчас… На какую же букву я его записал?.. – бормочет он. – Тут нет… Тут тоже… А, вот! Зурих Михаил Александрович, он самый…
Николов диктует мне одесский адрес своего случайного знакомого и номер его телефона в Москве.
– А свой московский телефон вы ему дали?
– Дал, – конфузится Николов. – И даже предупредил, что хотя всем говорю, что останавливаюсь в гостинице, – он называет ту самую, где жил по его паспорту Зурих, – но на самом деле это частная квартира. На что он почему-то сказал: «Очень удачно». Что тут, собственно говоря, удачного, я, признаться, не понял.
Но мы понимаем.
– Разрешите взглянуть вашу запись?
– Пожалуйста. Вот она.
Николов передает мне раскрытую записную книжку и пальцем указывает на последнюю строчку. Так я и думал. Запись эта сильно отличается от других. Почерк размашистее, крупнее, небрежнее. Они за обедом, видимо, хорошо выпили. И новый знакомый сумел каким-то образом вытащить у Николова паспорт. Но паспорт был в бумажнике, бумажник во внутреннем кармане пиджака, а пиджак… Они сидели в ресторане два часа, обильный обед, много выпито…
– Скажите, – снова спрашиваю я, – вы за обедом снимали пиджак, не помните?
– Да. Очень жарко было и душно невыносимо. Мы оба сняли.
– И отлучались куда-нибудь?
– Ну, куда же? – улыбается Николов. – А впрочем… помнится, действительно отлучались. По очереди. Извините, в туалет.
Вот все и стало на свои места.
– Еще один вопрос, – говорит Игорь. – Вы звонили Зуриху по тому телефону, что он дал?
– Кажется, нет… Нет, нет, не звонил, я теперь точно вспомнил. Это он звонил. Приглашал посидеть в ресторане. Но мы… в общем, не смогли.
– Больше он не звонил?
– Нет. Обещал написать.
Дальнейший разговор с Николовым ничего не прибавляет к нашим сведениям о неведомом гражданине Зурихе Михаиле Александровиче. Впрочем, подлинность и этой фамилии вызывает у нас серьезные сомнения, как и одесского адреса этого типа, не говоря уже о телефоне в Москве.
Мы прощаемся с Николовым.
– Смотрите, – напоследок говорю я, – в наших взаимных интересах, чтобы вы не очень болтали о состоявшемся разговоре.
Николов молитвенно прижимает руки к груди, и по глазам его я вижу: он надеется, что так же немы будем и мы.
– В этом вы можете быть абсолютно уверены, – горячо заверяет он.
– И если придет письмо от Зуриха, – добавляет Игорь, – не откажите в любезности, прежде чем ответить, показать его нам.
– Даже не сомневайтесь!
И Николов уходит, осторожно прикрыв за собой дверь. Отправляется получать новый паспорт.
А через некоторое время появляется Рогозин. Он уже успел побеседовать со Страховичем. Тот повторил рассказ Николова, сообщил, что с Зурихом он вместе сел в поезд в Куйбышеве, и того провожал на вокзале какой-то молодой худощавый мужчина, которого Страхович может в случае необходимости опознать, он его хорошо запомнил. В пути Зурих ничего интересного для нас Страховичу не сообщил.
Итак, командировка наша закончена. Дневным рейсом мы вылетаем в Москву. Мы везем пренеприятнейшие новости. Ни о чем другом мы сейчас просто не в состоянии думать.
– Спорить могу, – говорю я, – Зурих – это тоже обман. Никакой он не Зурих. И ты подумай, каков наглец! Украл у человека паспорт, живет по нему и еще осмеливается приглашать свою жертву в ресторан. Это же надо!
– Неспроста, – Игорь качает головой. – Припасает его для будущего. Подходящий человечек. К тому же архитектор, к строительству близок. Будет он просто так его приглашать, как же.