Сидим мы, молчим оба – грустные-прегрустные.
– Что ж теперь делать? – спрашиваю. – Может, плюнуть пока на эти расчеты и поступить к вам тысяч на десять!.. А там видно будет.
– А контракт на 3 года? Ведь по уставу нашего общества мы без контракта не можем.
Вздохнул я. Ушел.
И так вот до сих пор хожу я к нему. Поговорим, поговорим и разойдемся.
И мне хочется служить, и ему страх как хочется, чтобы я поступил. И прошло уже с тех пор три недели. И масло уже 180, ботинки вчера жене купил – 7000, значит, наш расчет по маслу был верен, а поступить все не могу!..
Сойдемся оба и чуть не плачем.
* * *
Голова рассказчика уныло свисла на грудь.
– А я, собственно, не понимаю, – заметил я, – почему вам было не подписать контракт на эти 4 биллиона? Получали бы вы 4 биллиончика в месяц, а ботинки стоили бы тогда биллиончика три…
– Мы-то оба понимаем, но главное – перевозка! Да наем сухого железобетонного сарая, да сторожа, да счетчики, да кассиры… Инженер Пятеркин – светлейшая голова – он уже все высчитал!
Да… Страшные, леденящие кровь драмы совершаются около нас каждый день, а мы проходим себе мимо, как дураки, и ничего не замечаем…
Борцы
На первом организационном собрании «Общества русских граждан, сорганизовавшихся для борьбы со спекуляцией» («Обспек») инициатор организации Голендухин говорил:
– Господа! Не только административными мерами нужно бороться со спекуляцией! На помощь власти должны прийти сами граждане, должна прийти общественность! Посмотрите на Англию (и все посмотрели на Англию): там однажды торговцы повысили цену на масло – всего два пиастра на фунт – и что же! Вся Англия встала на ноги, как один человек, – масло совершенно перестали покупать, всеобщее возмущение достигло такой степени, что…
– Простите… – поправил Охлопьев, – но в Англии пиастров нет. Там – пенни.
– Это все равно. Я сказал для примера. Обратите внимание на Германию (и все обратили внимание на Германию): там на рынке фунт радия стоит…
– Я вас перебью, – сказал Охлопьев, – но радий на фунты не продается…
– Я хотел сказать – на пиастры…
– Пиастры – не мера веса…
– Все равно! Я хочу сказать: если мы сейчас повернемся в сторону России (и все сразу повернулись в сторону России), то… Что мы видим?!
– Ничего хорошего, – вздохнул Бабкин.
– Именно, вы это замечательно сказали: ничего хорошего. У нас царит самая безудержная спекуляция, и нет ей ни меры, ни предела!.. И все молчат, будто воды в рот набрали! Почему мы молчим! Будем бороться, будем кричать, разоблачать, бойкотировать!!
– Чего там разоблачать, – проворчал скептик Турпачев. – Сами хороши.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать о нашем же сочлене Гадюкине.
– Да, господа! Это наша язва, и мы ее должны вырвать с корнем. Я, господа, получил сведения, что наш сочлен Гадюкин, командированный нами за покупкой бумаги для воззваний, узнал, что на трех складах, которые он до того обошел, бумага стоила по 55 тысяч, а на четвертом складе с него спросили 41 тысячу… И он купил на этом складе 50 пудов и продал сейчас же в один из первых трех складов по 47 тысяч.
– Вот-те и поборолся со спекуляцией, – вздохнул Охлопьев.
– Ловко, – крякнул кто-то с некоторой даже как будто завистью.
– Именно что не ловко, раз попался.
– Внимание, господа! – продолжал Голендухин. – Я предлагаю пригвоздить поступок Гадюкина к позорным столбцам какой-нибудь видной влиятельной газеты, а самого его в нашей среде предать… этому самому…
– Чему?
– Ну этому… Как его… остро… остра…
– Остракизму? – подсказал Охлопьев.
– Во-во! Самому острому кизму.
– Чему?
– Кизму. И самому острейшему.
– Позвольте: что такое кизм?
– Я хотел сказать – изгнание! Долой спекулянтов!
Встал Охлопьев:
– Господа! Конечно, мы должны бичевать спекулянтов, откуда бы они ни появлялись… Но вместе с тем мы должны и отдавать дань уважения тем коммерсантам, которые среди этого повального грабежа и разгильдяйства сохранили «душу живу». Я предлагаю послать приветствие оптовому торговцу Чунину, который, получив из заграницы большую партию сгущенного молока, продает его по 1100 р., в то время когда другие оптовики продают по 1500, и это при том условии, что сгущенное молоко еще подымется в цене!!
– А где он живет? – задумчиво спросил Бабкин.
– А вам зачем?
– Да так, зашел бы… поблагодарить. Отдать ему дань восхищения…
– Он живет: Соборная, 53, но дело не в этом…
Встал с места Турпачев:
– Предлагаю перерыв или вообще даже… Закрыть собрание…
– Почему?
– Да жарко… И вообще… Закрыть лучше. До завтра.
– Да! – сказали Грибов, Абрамович и Назанский. – Мы присоединяемся. Закрыть.