Число такое-то.
Мое место на углу Невского и Владимирского оказалось настолько интересным и доходным, что уже две собаки предлагают купить его за бараний череп и половину дохлой крысы…
Уже почти все собаки клянчат по углам милостыню.
Развратила нас коммуна.
Теория Эйнштейна и теория Ползункова
(a la совдеп)
Дело происходило в полуразвалившейся избушке одного из оазисов дикой Совдепии…
Туземцы, одетые в звериные шкуры и в башмаки из невыделанной кожи дохлой лошади, обступили туземца, одетого довольно прилично и только что вернувшегося из служебной командировки в Европу. Исступленное любопытство было написано на всех лицах…
– Ну что? Ну как там? Есть что нового? Привезли что-нибудь свеженькое?
– Да, да, – глубокомысленно кивнул головой приехавший. – Есть масса любопытного. Вы ведь совсем дикарями сделались, от Европы отстали, а там жизнь бьет ключом.
– То есть кого бьет? – испуганно поежился скелетовидный совдепец.
– Никого. Сама по себе. Ах, какие открытия! Какие изобретения! Слышали вы, например, об открытии Штейнаха и о теории Эйнштейна?..
– Где уж нам!
– То-то и оно. Плесенью вы тут покрылись. Есть такой немец – Штейнах, – и открыл он, что всякого человека можно обмолодить как угодно. Скажем, сколько тебе лет? 50? Пожалуйте – вам уже 25 лет! Вам, молодой человек, 80? Чик, чик ножичком – извольте получить – вам уже 18 лет…
– Да как же он это делает, немецкая морда?
– А очень просто: железы старикам вырезывает.
– Которые железы?
– А черт его знает. Ему уж это видней.
– Как же он дошел до этого?
– Ну как обыкновенно ученые доходят: взял человека, вырезал ему железу, а тот – глядь-поглядь, – глаза закатил да и помер. «Давайте другого, – кричит Штейнах, – не туда ножиком заехал». Пожалуйте вам другого. Резанул другого, по другой железе – икать стал старичок. Опять не туда! «Третьего давайте!» На восьмом, не то на девятом дошел до настоящей железы.
– То есть, как дошел?
– А вот этак: вырезал он старичку одному железку, а тот как вскочи, да сестру милосердия за талию: барышня, пойдем мазурку танцевать. «Матчиш, – испанский танец, шальной и жгучий!..» Мне, – говорит, – теперь двадцать лет, и я хочу безумств!» Вырвался из рук и пошел по всей палате козла выкидывать. Ну конечно, кое-как успокоили и в среднее учебное заведение определили!
– До того обмолодился?
– До того. Но, конечно, еще более заковыристая штука – теория Эйнштейна. Я читал – прямо за животики брался. И ведь все верно, все верно, не уколупнешь!
– Он, что же, скажите: тоже насчет старости?
– Нет, почище будет; всю геометрию распотрошил! Всю математику к чертям собачьим размотал.
– А именно-с?
– Помилуйте! «Вы, – кричит, – говорите тут, что между двумя точками прямая линия самая короткая, а я вам говорю, что это брехня! Может, кривая линия короче прямой!» Начинает доказывать – и верно! Кривая короче прямой. «Вы, – кричит, – говорите, что геометрическая линия не имеет толщины, ан нет! Имеет она толщину!» Ученые глядь-поглядь – действительно имеет. «Какой осел сказал вам, что параллельные линии, сколько бы мы их не продолжали, не сойдутся?!» Ученые, действительно, попробовали, построили параллельные линии – и что же! На шестисотом километре сошлись! «Я, – говорит, – вам все докажу! По-вашему дважды девять – восемнадцать, а по-моему, может, двадцать девять». Очень строгий мужчина! Такого накрутил, что теперича все заново нужно переделывать – и математику, и геометрию, и геодезию всякую!
– Виноват, как, вы говорите, это называется?
– Чего-с? Это? Теория Эйнштейна.
– Так-с. Слушали мы вас, слушали, а теперь вы нас послушайте! У вас теория Эйнштейна, а у нас теория Ползункова. Изволили знать Ивана Егорыча Ползункова?
– Нет-с, не знаю.
– То-то и оно. Мы, правда, от Европы отстали, но и Европа-матушка от нас отстала – корпусов на двадцать!
– Был, изволите видеть, у нас такой человек, Иван Егорыч Ползунков, по бывшему его местоположению – учитель географии в уездном училище, а по нынешнему – при рубке дров состояли, саночки на себе возили… И додумался этот русский Эйнштейн до такой теории: «Ребята, – говорит он. – Есть нам окончательно нечего, а есть надо. Шишек же еловых и сосновых в лесу сколько угодно. Африканские обезьяны их очень обожают. Если вы их сразу начнете жрать, то все передохнете в одночасье… То есть, не обезьян жрать, а шишки. Наука же говорит, что постепенно можно приучить свой организм к чему угодно. И делайте, говорит он, вы так: выдается вам хлеба в день 24 золотника, а вы съешьте 23 золотника и одну еловую шишку; на другой день введите внутрь организма 22 золотника хлеба и 2 еловые шишки, потом 21 золотник и 3 шишки. Через 24 дня уже хлеб вам не нужен – его вытеснит порцион в 24 еловые шишки, что и требовалось доказать. Так же и насчет одежды. Скоро, говорит, у вас ее совсем не будет, и вы обмерзнете, как какие-нибудь дураки! А поэтому надо завести постепенно собственную шерсть. Я, говорит, братцы, читал в «Смеси», что если лысый человек сидит в холодном помещении без шапки, то у него на голове очень просто начинают расти волоса». Вот по этой, значит, теории Ползункова и нужно постепенно приобретать волосяной покров, вроде собачьего меха. Срежьте один рукав на руке, выставьте ее гольем на холод – она через месяц обрастет, и ей будет тепло; срежьте другой рукав, обрежьте левую штанину, потом правую, на спине кус вырежьте – да через полгода вас родная мать не узнает: что это, мол, за горилла – здравствуйте вам, – по лесу ходит, еловые шишки запросто жует?! Вот оно как, товарищ приезжий из Европы!
– Вы, собственно, что же этим хотите сказать?
– А то-с. У вас там теория Эйнштейна, а у нас теория Ползункова! И наш Ползунков всегда вашего Эйнштейна крыть может, и некуда немцу будет от ползунковских козырей деваться, потому ихняя кишка, супротив нашей, – дюже тонка-с!!
Мурка
Несколько времени тому назад во всех газетах была напечатана статья советского знатока по финансам т. Ларина – о том, что в Москве на миллион жителей приходится около 120 000 советских барышень, служащих в советских учреждениях, а среди массы этих учреждений есть одно – под названием «Мурка»…
– Что это за учреждение и что оно обслуживает, – признается откровенно Ларин, – я так и не мог ни у кого добиться…
* * *
Есть в Москве Мурка, а что такое Мурка – и сам Ларин не знает.
А я недавно узнал. Один беженец из Москвы сжалился над моим мучительным недоумением и объяснил мне все.
– Что же такое, наконец, Мурка? – спросил я со стоном. – Спать она не дает мне, проклятая!
– Ах, Мурка?! Можете представить, никто этого не знает, а я знаю. И совершенно случайно узнал…
– Не тяните! Что есть – Мурка?!
– Мурка? Это Мурашовская комиссия. Сокращенно.
– А что такое – Мурашов?
– Мой дядя.
– А кто ваш дядя?
– Судебный следователь.