– Так как же, а? Вы не бойтесь. Вам, как врачу, не грозит никакая ответственность.
Доктор встал, протянул литератору руку и сказал:
– Плюньте!
И ушел во внутренние комнаты.
– Порядки! – размышлял Бондарев, трясясь на извозчике по направлению к Когтю. – Тут, пожалуй, и пистолетов не дос танешь…
Коготь встретил Бондарева радостно.
– А-а!.. Литератор! Звезда! Садись. Чаишки хотите?
– Спасибо, – сказал Бондарев. – Я, собственно, насчет выработки условий…
– Условий? Которых?
– По поводу дуэли.
– Какой дуэли?
– Да вчера же! Перекусалов вызвал вас, и вы приняли вызов.
– Юморист вы, – сказал одобрительно Коготь, – вечно у вашего брата заковыки.
– Какие заковыки? Есть случаи, когда полагается быть серьезным. Надеюсь, вы не отказываете от дуэли?
– Вы… в самом деле?
Коготь загрохотал, обрушился на диван, закашлялся от стремительного хохота и заболтал мясистыми ногами.
– Зарезал литератор! Уморил! Так Петька меня на дуэль вызвал? Го-го!
– В чем дело? – закричал Бондарев.
– Вот – голубчик: режьте меня, жгите – буквально-таки, ни капелюшечки не помню!! Где, когда, что? Правда, пили мы, как носороги. А скажите, милый… Мы… не дрались?
– Нет, – сухо сказал Бондарев. – В таком случае, прощайте.
Злой, поехал Бондарев к Перекусалову. Тот еще лежал в кровати.
– Скажи, – спросил сердито Бондарев, – ты помнишь, как вчера вызвал господина Когтя на дуэль?
– Неужто вызвал? – удивился Перекусалов. – За что, не помнишь?
– Это тебе лучше помнить! – закричал Бондарев. – Это ты заставил меня сегодня дурака валять, ездить к доктору, к твоему противнику, который тоже решительно отперся от всякой дуэли. Как это глупо, как пошло!
– Ты… доктора ездил приглашать? – дико посмотрел на литератора Перекусалов. Закрыл голову одеялом и захохотал стонущим, охающим смехом.
– О-ой, не могу! О-ой, смерть пришла!
Бондарев злобно ударил его по голове, выбежал на улицу и вскочил на извозчика.
– На вокзал! Или нет… Постой… Ты знаешь, где Стамякин живет? Вези к ним.
Стамякина не было дома. Красавица вышла к Бондареву, кокетливо кутаясь в розовый капот и щуря темные глаза.
– Кого я вижу! Какой вы милый, что заехали!
– Настя! – сказал страдальчески Бондарев, целуя ее руки. – Я только сегодня понял, среди какого ужаса, среди какой тины и пошлости ты живешь! Настя! уедем со мной…
Она высвободила свои руки, погрозила ему пальцем и мягко, как кошечка, опустилась на диван.
– Ответьте мне на один вопрос…
– Спрашивай все, что угодно. Милая!
– Сколько вы зарабатываете в год?
– Зачем тебе? Тысяч пять-шесть…
– Ну, будем благоразумны… Вы предлагаете мне уехать с вами. Вы, не спорю, мне нравитесь… Но что же будет!! Положение всеми уважаемой жены известного в городе человека я переменю на какое-то жалкое, двусмысленное положение – любовницы человека, который ведь может меня и разлюбить. И – что такое 6 тысяч? Мы здесь проживаем восемь, а в Петербурге – чтобы жить так, нужно двенадцать. Ну, милый… Ну, не сердитесь же! Будьте рассудительны…
– Настя! – закричал в ужасе Бондарев. – Грежу я, что ли? Где же вчерашнее?!
Она погрозила ему пальчиком.
– Вчерашнее? Не нужно было подливать мне так много вина за ужином.
V
Хотя Бондарев старался уехать из Плошкина незаметно, но провожать его собралась вся вчерашняя компания. В буфете пили вино. Общество оживилось.
– Милый Николай Алексеич, – сказал любовно инспектор Хромов, – по-моему, несправедливо, что министерство путей сообщения берет с таких людей, как вы, деньги за проезд. Таких людей нужно возить бесплатно, в купе первого класса.
– Эх! – простонал Перекусалов, опуская голову. – Он хоть и вторым классом поедет, но едет на красивую, интересную жизнь. Ах, братцы, если бы вы знали, как я тянусь к красоте!!
– Красота – это страшная сила! – подтвердил Коготь, выпивая залпом вино.
Красивая Стамякина нагнулась к Бондареву, чокнулась с ним рюмкой и шепнула:
– Скажите на прощанье что-нибудь такое, отчего мне было бы хорошо… Что скрасило бы мою глупую жизнь.
– Могу! – громко засмеялся Бондарев. – Господа! Пейте больше! Много пейте! Как можно больше…