Увидев меня, распоряжающимся рыбой только при помощи вилки, всякий сразу бы понял, что все предыдущие слова и действия были только чудачеством пресыщенного аристократа.
Поэтому я очень обрадовался, когда хозяин вышел из карточной комнаты и пригласил всех к столу.
III
Я сел очень удачно: напротив хозяйки и наискосок от девицы, которая знала меня за добродушного чудаковатого старика.
Я ловил на себе их презрительные, сердитые взгляды и думал: «Ничего, миленькие. Светское воспитание не в том, что я заговорил насчет женихов или там хотел помочь хозяйке по хозяйству! А вот нож для рыбы, хе-хе… Посмотрим, многие ли из вас будут обходиться „без помощи ножа…“
Скажу прямо и откровенно: это был мой единственный ресурс, единственная надежда исправить первое неудачное впечатление, которое я иногда произвожу на людей.
От закуски я отказался и, напустив на себя манеру № 3 (сдержанный аристократизм), стал ожидать рыбы.
После закуски подали какую-то зелень и жареных птиц.
Мой сосед, отставной полковник, спросил меня:
– А вы почему же не кушаете?
– Спасибо, не хочется. Вообще, знаете, эта бурная светская жизнь утомляет…
– Да-а, – сказал полковник.
– И потом, мы, светские люди, прямо-таки окружены условностями. Того нельзя, этого нельзя. Вы знаете, до чего дошла светская изощренность?..
– До чего?
– Немногие это знают, но это верно: вы можете представить, что рыбу теперь едят только одной вилкой…
– Да это уже всем известно! – возразил полковник.
Я тонко улыбнулся.
– Не всем-с. Вот посмотрим-с, когда подадут рыбу.
– Да ее сегодня, вероятно, не будет, – возразил полковник. – Смотрите, уже подают пломбир.
Я побледнел.
– Как? Значит, рыбы не будет?
– Не знаю, – пожал плечами полковник. – Разве что вам ее подадут после пломбира.
Сердце мое упало.
«Господи, – подумал я, – стоит ли знать все тонкости и ухищрения светской жизни, если их нельзя применить. К чему моя воспитанность, мой лоск? Все пошло прахом!»
Расстроенный, я отказался от пломбира, извинился перед хозяевами («аристократ» и отчасти «меланхолик») и, не досидев до конца ужина, ушел.
* * *
Теперь шумиха светской жизни не привлекает меня.