Ресторан «Венецианский карнавал»

Взял его за грудки да и вывел, несмотря, что генерал. Ну, хорошо. Приезжает полицеймейстер.

«Вы Алексей Моргунов?» – «А тебе какое дело?» – «Такое, говорит, что на вас жалоба». – «Один дурак, говорю, жалуется, другой слушает». – «Отступитесь, говорит, Алексей Дмитрич. А то, говорит, добром не кончится». – «Чего-с? Ах ты, селедка полицейская». – «Прошу, говорит, не выражаться, а то взвод городовых пришлю и дело все закончу». – «Присылай», – говорю. Схватил его за грудки да в дверь. Ну, хорошо. Приезжает взвод, ружья наголо – прямо ко мне!.. Сердце мое замерло…

Я знал храбрость этого молодца, был уверен в его диком, неукротимом мужестве и свирепости, но страшные слова «ружья наголо» и «взвод» потрясли меня. Я посмотрел на него с тайным ужасом, замер от предчувствия самого страшного и захватывающего в его героической борьбе с генералом, но в это время скрипнула дверь… вошел отец. Он был суров и чем-то расстроен…

– Вот ты где, каналья, – проворчал он. – Мне это надоело. Целые дни валяешься по диванам, воруешь папиросы, а на столах в ресторане на целый палец пыли. Получай расчет и уходи подобру-поздорову.

Сердце мое оборвалось и покатилось куда-то. Я вскрикнул и закрыл лицо руками… Вот оно! Только бы не видеть, как этот страшный безжалостный забияка будет резать отца, так неосторожно разбудившего в нем зверя. Только бы не слышать стонов моего несчастного родителя!

Алексей спрыгнул с дивана, выпрямился, потом наклонился и, упав на колени, завопил плачущим голосом:

– Вот чтоб я лопнул, если брал папиросы. Чтоб меня разорвало, если я не стирал пыли нынче утром! Только две папиросочки и взял! Что ж его стирать пыль, если все равно уже неделя, как никто в ресторан не идет! Простите меня – я никогда этого не сделаю! Извините меня!

О чудо! Этот сокрушитель генералов и полицеймейстеров хныкал, как младенец.

– Я исправлюсь! – кричал он, бегая за отцом на коленях, с проворством и искусством, поразившими меня. – Я и не курю вовсе! Да и пыли-то вовсе нет!

– Э, все один черт, – устало сказал отец. – Я закрываю ресторан. Наторговались.

Глава 5

Ликвидация

…Ряд столов, с которых были содраны скатерти, напоминал аллею надгробных плит… Драпировки висели пыльными клочьями – впрочем, скоро и их содрал бойкий, чрезвычайно разговорчивый еврей. Уже не пахло так весело и обещающе замазкой и масляной краской – в комнатах стоял запах пыли, пустоты и смерти.

В темной столовой наша семья доедала запасы консервов и паштетов, какие-то мрачные, зловещие, выползшие из неведомых трущоб родственники с карканьем пили из стаканов вино – остатки погреба «Венецианского карнавала», а в кухне повар Никодимов сидел на табуретке с грязным узелком в руках и шептал саркастически:

– Все это не то, не то и не то!..

Посуда была свалена в кучу в темном углу, а Мотька сидел верхом на ведре и чистил картофель – больше для собственной практики и самоуслаждения, чем по необходимости.

Я бродил среди этого разгрома, закаляя свое нежное детское сердце, и мне было жалко всего – Никодимова, скатертей, кастрюль, драпировок, Алексея и вывески, потускневшей и осунувшейся.

Отец позвал меня.

– Сходи, купи бумаги и больших конвертов. Мне нужно коекому написать.

Я оделся и побежал. Вернулся только через полчаса.

– Почему так долго? – спросил отец.

– Да тут нигде нет! Все улицы обегал… Пришлось идти на Большую Морскую. Прямо ужас.

– Ага… – задумчиво прошептал отец. – Такой большой район, и ни одного писчебумажного магазина. А… гм… Не идея ли это? Попробую-ка я открыть тут писчебумажный магазин!..

– А что, – говорил я Мотьке вечером того же дня. – А отец открывает конверточный магазин.

– Большая штука! – вздернул плечами этот анафемский поваренок. – А моя матка отдает меня к сапожнику. Сапожник, брат, как треснет колодкой по головешке – так и растянешься. Какой человек слабый-то и сдохнет. Это тебе не конверты!

И в сотый раз увидел я, что ни мне, ни отцу не угнаться за этим практическим ребенком, который так умело и ловко устраивал свои делишки…