Рассказы для выздоравливающих

– Вот что… Я подписываюсь на ваш журнал на целый год! Могу даже сейчас внести деньги… А?

– Я не знаю, как мне уверить вас, что это нам безразлично, что это не имеет для нас никакого значения…

– Не имеет значения? Ну, а если я, скажем, покупаю у вас сразу сто номеров журнала с этими стихами…

– Да черт возьми! – злобно сказал я. – При чем тут сто номеров, когда у нас десятки тысяч идут каждую неделю! Можете вы понять или не можете, что просто ваши стихи не нужны. Хоть вы тысячу номеров купите, хоть все издание! И ответьте вы мне: почему вы так хотите всучить их нам? Кому, в конце концов, интересен ваш Голоротов, который чем-то вас там обидел и которому вы хотите насолить?

Дама утерла слезы, с достоинством взглянула на меня и сказала:

– Я не насолить хочу, а стремлюсь к тому, чтобы негодяй хоть каким-нибудь образом понес заслуженное наказание… Суд с ним, конечно, ничего поделать не может. Пусть хоть печать. Приехала, стратилась…

– А знаете что? Напечатайте это в ряжской газете… – посоветовал я.

– О, там-то уж наверно не напечатают. Побоятся… Нет, я уж прямо ехала к вам. Была уверена, и вдруг!.. А? Приехала, стратилась…

Она призадумалась, притихла. Потом положила свою руку на мою и попросила:

– Разве вот что: вы их немного сократите, а? Там можно будет выбросить то место, где сказано о его проделке с дровами для городской столовой. И еще насчет его поступка с бонной. Вот это место:

Все тихо спит. Не спит жена.
Лишь тихо крадется она.
И, видя мужа своего
У бонны в комнате, стыдит его…

– Нет, – решительно сказал я. – Тут уж сокращать не стоит. Все стихотворение не подходит.

Она поднялась, убитая горем; на ее лице была написана такая тоска, такая безысходная мука, что мое суровое, ожесточившееся в стычках с начинающими авторами сердце дрогнуло. И я не мог найти в себе мужества сказать то, что следовало: что стихи никуда не годятся, что их нигде не возьмут и что самое лучшее – сейчас же выбросить их на улицу, купить билет и уехать обратно в Ряжск.

– Неужели я даром проехалась? – скорбно прошептала посетительница. – Думала как, мечтала. Собралась, приехала, стратилась… На тебе! Скажите – ну, если не в ваш журнал, то куда их можно пристроить?

По скверной петербургской манере я обрадовался возможности сплавить ее с рук на руки и поэтому, не задумываясь, сказал:

– Я думаю, в газете вам будет легче пристроить эти стихи. Это, так сказать, газетная тема. Голос из провинции… Зайдите в «Вестник жизни» или «Ежедневное обозрение». Они нуждаются в материале и гм… того…

Она неторопливо свернула рукопись, с благодарностью пожала мне руку и направилась к дверям…

Вдруг вернулась и снова приблизилась ко мне, причем на губах ее сияла улыбка, а в глазах сверкали искорки:

– Вы можете себе представить, что сделается с этим вором, с этим негодяем, когда он увидит воздаяние себе по заслугам!.. О, тогда мы с сыном можем спокойно заснуть, потому что послужили не только себе, но и ряжскому обществу!..

II. Человек с испорченными часами

Усевшись поудобнее в кресло, он осмотрел меня и, удовлетворенный, сказал:

– Вот вы какой!

– Да, – скромно улыбнулся я.

– Давно пишете?

– Четыре года.

– Ого! А я тоже думаю: дай-ка что-нибудь напишу!

– Написали? – полюбопытствовал я.

– Написал. Принес. Хочу у вас напечатать.

– Раньше писали?

– Нет. Другим была голова занята. А нынче с делами управился, жену в имение отослал, ну, знаете ли, скучно. Эх, думаю, попробую-ка что-нибудь написать. Вот написал и притащил – хе-хе! Печатайте новоявленного Байрона.

– Хорошо-с. Одну минутку… кончу корректуру и тогда к вашим услугам.

Это был длинноносый немолодой человек, в черном сюртуке и с бриллиантом на худом узловатом пальце.

Он осмотрел свои ногти и, улыбнувшись, сказал:

– А приятно, когда везет.

– Кому?

– Да вот, например, вам. Пишете, зарабатываете деньги, вас читают.

– Трудно писать, – рассеянно сказал я.

– Ну, как вам сказать. Я, например, сел, и у меня это как-то сразу вышло.

Я отодвинул неоконченную корректуру и сказал:

– Где ваша рукопись?

– Вот она. Условия: пятнадцать копеек строка. А следующие вещицы – по соглашению. За дебют можно и подешевле…

– Ладно. Ответ через две недели.

Я бросил косой взгляд на начало лежавшей передо мной рукописи и сказал:

– Кстати, нельзя писать: «Солнце сияло на закате небосклона».

– Ну, ничего, – добродушно усмехнулся он. – Исправите. Это первые шаги. Ну – я пойду. Не буду отнимать у себя и у вас драгоценное время.

Он вынул часы, взглянул на них и сказал с досадой:

– Вот анафемские! Опять стали.

– Испортились? – спросил я.

– Да. Давал чинить – ничего не выходит.