На поле свой Нуриев, Павлова своя,
От чёрного Пеле до светлого Стрельцова:
То румбу, то трепак, как дружная семья,
Ногами наций отбивают образцово.
Для англичан футбол – по-своему балет.
С сигарой длинной не проскочишь в Ковент-Гарден.
Пусть пиво и бекон упрятаны в пакет –
Ты будешь всё равно там слишком «авангарден».
А здесь, в «Уэмбли», зал в сто тысяч мест,
Репертуар не мал, всегда одни премьеры,
И сцена меж трибун попала под арест
Поклонников страстей непримиримой веры.
Наполнен стадион, все с нетерпеньем ждут.
Выходит рефери (не втиснешь в смокинг летом).
Он дирижёр в трусах, за ним рысцой бегут
Солисты и состав всего кордебалета.
В руках у рефери из кожи реквизит –
Как любят все его, но норовят ударить –
Простой и круглый мяч летит или лежит,
Готовый сам страдать, чтобы других забавить.
Публичный мазохизм: стараются в лицо
Мячу ногой заехать в бутсах, не в пуантах,
И в то же время, как любимой письмецо,
Собой укрыть спешат с отвагой дуэлянтов.
А рефери – не поп-расстрига, не монах,
Что со свистком неведомых чертей гоняет;
Его короткий свист, как дирижёрский взмах,
И всё на поле и трибунах замирает.
Таким остался в памяти моей
Тот «Уэмбли» стадион в разгар футбольной драмы.
И я, как в юности, в компании друзей
На Нижней Масловке, а, значит, на «Динамо».
2012 г.
Нью-Йорк
«Нью-Йорк… Какая утра нежность…»
Нью-Йорк… Какая утра нежность,
Бульваров, авеню безбрежность,
Фонтанов звонкая капель
И соловья спросонья трель.
Здесь по деревьям белки скачут,
Утята на прудах судачат,
И с океана свежий бриз
Росу роняет на карниз.
Причудливость любых фантазий,
Религий – рой многообразий.
Нью-Джерси это иль Бродвей –
Ты здесь не негр и не еврей,
Ты не мулат, не мексиканец –
Ты просто здесь американец.
Не выделяется никто:
В чалме, кроссовках иль манто.
Здесь всё громадно, всё – размах,
Бескрайность побеждает страх
И притупляет боль и чувства
Непревзойденностью искусства –
Искусства жить, творить, блистать,
Искусства под знамёна встать
Капитализма и прогресса,
Предпринимательского стресса.
Лифты снуют по небоскрёбам,
Портье склоняются к особам,
Скрываясь в зеркалах дверей
Под глянцем собственных ливрей.
Звучит признательность в приветах,
А чаевые – не конфеты,
И не желание урвать,
Ведь с них нельзя налоги брать.
Но старый теоретик Маркс
Мечтал об обществе для масс
И поголовно общем счастье,
Ну, скажем, с самого зачатья.
Он думал, знал и предрекал,
Когда с кухаркой сладко спал,
Не по законам раввината,
О роли пролетариата.
Известно, что труд стоит денег,
Не важно, центов иль копеек,
А Маркс, возможно, смел шутить,
Желая деньги отменить
И всё свалить на богатеев,
Экспроприаторов – злодеев.
Рождён ты, скажем, от доярки –
Тебе готово место в банке.