Уголовный мир царской России

– Как ваша фамилия?

– Коллежский советник Прутянский,?– бросил он небрежно.

Будучи уже взбешенным необычайно наглым тоном моего посетителя да услышав еще фамилию известного, зарегистрированного шулера, я потерял всякое самообладание и, стукнув изо всей силы кулаком по столу, крикнул:

– Вон! Сию минуту вон, нахал этакий! Да я тебя, шулера, не только из кабинета, но и из Москвы немедленно выставлю! Вон, говорят тебе!

И, встав из-за стола, я стал наступать на него. Нахалы обычно бывают не менее трусливы, чем наглы. Это вполне подтвердилось на Прутянском. Забыв на столе фуражку, он кинулся к выходу и пугливо на меня оборачиваясь, стал царапаться и ломиться в шкаф, стоящий у стены, рядом с дверью.

– Куда в шкаф лезешь? Казенное имущество ломаешь! – крикнул я, притопнув.

Наконец, коллежский советник выбрался из кабинета, оставив на паркете следы своего необычайного волнения.

Гуляка

Ночью вдруг меня будит телефон.

– Алло, я вас слушаю,?– проговорил я хрипло.

В трубке послышался полупьяный голос:

– Позвать ко мне главного начальника всей сыскной полиции Москвы и… и ее уездов!

– Он самый у телефона. Что вам угодно?

– С вами говорит коллежский регистратор Семечкин.

– Очень приятно!

– Мне то-о-же!..

– Что вам от меня нужно?

– Да как же? Помилуйте! Это Бог знает что?! Я говорю чеку, чело-о-веку: «Подай еще графинчик водки». А он заявляет: «Поздний час, господин, из буфета не отпускают». И что значит «поздний час», когда, строго говоря, ранний… Да, наконец, опять же Лелечка… он меня компер… коммер… компрометирует в ее глазах. Это же не порядок… Как вы находите?

– Конечно, конечно! Вы правы. А где же это вас так компрометируют?

– Как?.. Неужели вы не знаете, а еще главный начальник всех сыскных уездов?! Странно!!

– Представьте, знал, да забыл!

– В «Слоне», в «Слоне», стыдитесь!

– Где же вы там: в общем зале или в кабинете?

– Что за вопрос?! Конечно, в зале! Моя Лелечка не станет шляться по кабинетам. Сидим справа от входа: я, Лелечка да приятель, Ладонов… Только он напрасно думает… Ничего у него с Лелечкой не выйдет!..

– Хорошо! Вы погодите немного, а я прикажу сейчас хозяину отпустить вам графинчик.

– Хорошо. Я этой услуги вам не забуду! Мерси!

По моему приказанию один из агентов тотчас же направился в ресторан «Слон» и, арестовав Семечкина, водворил его на остаток ночи в полицейскую камеру. На следующее утро мы встретились.

Семечкин оказался консисторским служащим, вспрыскивавшим вчера в «Слоне» свой первый, только что полученный чин. Это был добродушнейший и безобиднейший человек, лет двадцати пяти, скромный, конфузливый.

– Ради самого господа, господин начальник, не оглашайте моего глупого проступка: и со службы-то меня выгонят, и жена съест живьем! А как же это вы, господин коллежский регистратор, решились столь бесцеремонно беспокоить меня, да еще среди ночи. Видит бог, был пьян, пьян, как стелька!.. Да разве трезвый я бы посмел?!

Пожурив его еще немного, я отпустил Семечкина на все четыре стороны и, конечно, не возбудил о нем дела.

Радость Семечкина была безбрежна.

Недостойный иерей

Как-то в 1907 году в Петроградскую сыскную полицию обратился сенатор X.?Начальник полиции В.?Г.?Филиппов отсутствовал, и я, в качестве помощника, заменяя его, принял сенатора.

Ко мне вошел старик лет шестидесяти, весьма почтенного и благообразного вида и, сев в предложенное кресло, с опаской огляделся и негромким голосом заговорил:

– Я обращаюсь к вам по весьма щекотливому и, разумеется, совершенно секретному делу. В моей семье произошло несчастье, и, быть может, вы сможете если и не ликвидировать его совсем, то, по крайней мере, ослабить его печальные последствия.

– Я к вашим услугам, ваше превосходительство.

Сенатор, беспокойно взглянув на меня, продолжал:

– Видите ли, у меня сбежала дочь,?– и он сделал паузу. Затем: – Это бы еще куда ни шло! Мало ли бывает: молодость, романы, любовь и подобные бредни. Но несчастие в том, что выбор моей дочери пал черт знает на кого. Ну, будь там какой-нибудь корнет, гусар, адвокат, артист, наконец, готов примириться на длинноволосом студенте, а то, подумайте,?– кучер! Грязный, неопрятный мужик, с дегтем, кислятиной и вшами!

Какая муха ее укусила,?– ума не приложу.

Во всяком случае, ни воспитание, ею полученное, ни среда, ее окружающая, не могли привить подобного вкуса. Я просто теряюсь в догадках, что это: эротическое помешательство или желание опроститься по рецепту Толстого? Быть может, я выжил из ума, отстал от века, впал в детство, но решительно отказываюсь понимать поведение моей Наточки.

Лошадиный Ромео умчал ее куда-то, и вот уже несколько дней, как об ней ни слуху ни духу. Я очень, очень прошу вас: помогите мне разыскать мою девочку. Но, ради бога, никакой огласки, никакого скандала – это так важно и для ее чести, и для моей репутации.

Я успокоил как умел старика, обещав немедленно приняться за поиски.

Отыскать Тимофея Цыганова не представляло труда, так как имя его нам дал сенатор, а улицу, дом и квартиру – адресный стол. Я решил вызвать его в сыскную полицию и поговорить сначала по-хорошему.

Ко мне в кабинет вошел здоровенный малый, краснощекий, с длинной черной бородой лопатой и волосами, обильно смазанными деревянным маслом и подстриженными в скобку.

– Здравствуй, Тимофей!

– Здравия желаю, господин начальник!

– Послушай, братец, что ты там затеял?

– Это вы насчет чего же изволите?

– Полно, Тимофей, притворяться! Сам знаешь, что насчет сенаторской дочки говорю.

– Ах, эвона про что!