И было в этой фразе столько тревоги, что вспыхнул Димка и принялся уверять, что не скажет.
– Жигану разве!
– Это с которым вы бежать собирались?
– Да, – смутившись, ответил Димка. – Вот и он, кажется.
Засвистел соловей раскатистыми трелями. Это Жиган разыскивал и дивился, куда это пропал его товарищ.
Высунувшись из дыры, но не желая кричать, Димка запустил в него легонько камешком.
– Ты чего? – спросил Жиган.
– Тише! Лезь сюда… Надо.
– Так ты позвал бы, а то на-ко… камнем! Ты б еще кирпичом запустил.
Спустились оба в дыру. Увидев перед собой незнакомца и темный револьвер на соломе, Жиган остановился, оробев.
Незнакомец открыл глаза и спросил просто:
– Ну что, мальчуганы?
– Это вот Жиган! – И Димка тихонько подтолкнул его вперед.
Незнакомец ничего не ответил и только чуть наклонил голову.
Из своих запасов Димка притащил ломоть хлеба и вчерашнюю колбасу.
Раненый был голоден, но сначала ел мало и больше всего тянул воду.
Жиган и Димка сидели почти все время молча.
Пуля зеленых прохватила человеку ногу; кроме того, три дня у него не было ни глотка воды во рту, и измучился он сильно.
Закусив, он почувствовал себя лучше, глаза его заблестели.
– Мальчуганы! – сказал он уже совсем ясно. И по голосу только теперь Димка еще раз узнал в нем незнакомца, крикнувшего Головню: «Не сметь!» – Вы славные ребятишки… Я часто слушал, как вы разговаривали… Но если вы проболтаетесь, то меня убьют…
– Не должны бы! – неуверенно вставил Жиган.
– Как, дурак, не должны бы? – разозлился Димка. – Ты говори: нет, да и все… Да вы его не слушайте, – чуть ли не со слезами обратился он к незнакомцу. – Ей-богу, не скажем! Вот провалиться мне, все обещаю… Вздую…
Но Жиган сообразил и сам, что сболтнул он что-то несуразное, и ответил извиняющимся тоном:
– Да я, Дим, и сам… что не должны значит… ни в коем случае.
И Димка увидел, как незнакомец улыбнулся еще раз.
…За обедом Топ сидел-сидел да и выпалил:
– Давай, Димка, гвоздь, а то я мамке скажу, что ты койбасу воробушкам таскал.
Димка едва не подавился куском картошки и громко зашумел табуреткой. К счастью, Головня не было, мать доставала похлебку из печки, а бабка была туговата на ухо. И Димка проговорил шепотом, подталкивая Топа ногой:
– Дай пообедаю, у меня уже припасен.
«Чтоб тебе неладно было, – думал он, вставая из-за стола. – Потянуло же за язык».
После некоторых поисков выдернул он в сарае из стены здоровенный железный гвоздь и отнес Топу.
– Большой больно, Димка! – ответил Топ, удивленно поглядывая на толстый и неуклюжий гвоздь.
– Что большой? Вот оно и хорошо, Топ. А чего маленький: заколотишь сразу – и все. А тут долго сидеть можно: тук, тук!.. Хороший гвоздь!
Вечером Жиган нашел у Онуфрихи кусок чистого холста для повязки. А Димка, захватив из своих запасов кусок сала побольше, решился раздобыть йоду.
…Отец Перламутрий, в одном подряснике и без сапог, лежал на кушетке и с огорчением думал о пришедших в упадок делах из-за церкви, сгоревшей от снаряда еще в прошлом году. Но, полежав немного, он вспомнил о скором приближении храмового праздника и неотделимых от него благодаяниях. И образы поросятины, кружков масла и стройных сметанных кринок дали, по-видимому, другое направление его мыслям, потому что отец Перламутрий откашлялся солидно и подумал о чем-то, улыбаясь.
Вошел Димка и, спрятав кусок сала за спину, проговорил негромко:
– Здравствуйте, батюшка.
Отец Перламутрий вздохнул, перевел взгляд на Димку и спросил, не поднимаясь:
– Ты что, чадо, ко мне или к попадье?
– К ней, батюшка.
– Гм… А поелику она в отлучке, я пока за нее.
– Мамка прислала. Повредилась немного, так поди, говорит, не даст ли попадья малость йоду. И пузырек вот прислала махонький.
– Пузырек… Гм… – с сомнением кашлянул отец Перламутрий. – Пузырек что?.. А что ты, хлопец, руки назади держишь?
– Сала тут кусок. Говорила мать, если нальет, отдай в благодарность…
– Если нальет?
– Ей-богу, так и сказала.
– Охо-хо, – проговорил отец Перламутрий, поднимаясь. – Нет, чтобы просто прислать, а вот: «если нальет»… – И он покачал головой. – Ну, давай, что ли, сало… Старое!
– Так нового еще ж не кололи, батюшка.
– Знаю и сам, да можно бы пожирнее… хоть и старое. Пузырек где?.. Что это мать тебе целую четверть не дала? Разве ж возможно полный?
– Да в нем, батюшка, два наперстка всего. Куда же меньше?