Град обреченный

– Кто это?! – пронзительно вскричал господин Цвирик, снова поворачиваясь к Андрею. – Кто этот человек?!

– Это господин Кэнси Убуката, – торопливо сказал Андрей. – Заместитель главного редактора… Кэнси, не надо никаких полномочий. Он же передал мне письмо от Фрица…

– Какого еще Фрица? – сказал Кэнси брезгливо. – При чем здесь какой-то Фриц?

– Резких движений! – воззвал Изя. – Умоляю вас, не делайте резких движений!

Цвирик вертел головой между Изей и Кэнси. Лицо его уже больше не лоснилось, оно медленно заливалось багровым.

– Я вижу, господин Воронин, – произнес он наконец, – ваши сотрудники не очень хорошо представляют себе, что именно произошло сегодня!.. Или наоборот! – Он все возвышал голос. – Представляют, но в каком-то странном, извращенном свете! Я вижу здесь горелую бумагу, я вижу угрюмые лица, и я не вижу никакой готовности приступить к работе. В час, когда весь Город, весь наш народ…

– А это кто? – перебил его Кэнси, указывая на типов с карабинами. – Это что, новые сотрудники?

– Представьте себе – да! Господин БЫВШИЙ заместитель главного редактора! Это новые сотрудники. Я не могу вам обещать, что они…

– Это мы еще посмотрим, – незнакомым скрипучим голосом произнес Кэнси и шагнул к Цвирику. – На каком основании…

– Кэнси! – сказал Андрей беспомощно.

– На каком основании вы здесь испаряетесь? – продолжал Кэнси, не обращая на Андрея никакого внимания. – Кто вы такой? Как вы смеете так себя вести? Почему вы не предъявляете документы? Вы просто вооруженные бандиты, которые проникли сюда с целью ограбления!..

– Заткнись, желтожопый! – дико завопил вдруг Цвирик, хватаясь за кобуру.

Андрей качнулся вперед, чтобы стать между ними, но тут его сильно толкнули в плечо, и перед Цвириком оказалась Сельма.

– Как ты смеешь выражаться при женщинах, сволочь! – заорала она. – Зараза ты толстожопая! Бандюга!

Андрей совсем потерялся. Разом ужасно закричали и Цвирик, и Кэнси, и Сельма. Мельком Андрей заметил, что типы в дверях, неуверенно переглядываясь, стали брать карабины на изготовку, а возле них вдруг оказался Денни Ли, держа за ножку тяжелый редакторский табурет с железным сиденьем, но страшнее и невероятнее всех была шлюшка Амалия, которая, как-то хищно сгорбившись и выставив длинные белые зубы, очень жуткие на осунувшемся, как у мертвой, лице, крадучись подбиралась к Цвирику, занося над своим правым плечом, словно клюшку для гольфа, дымящуюся кочергу… «Я тебя, сук-киного сына, запомнил! – неистово кричал Кэнси. – Ты деньги для школ разворовывал, стервец, а теперь в коадъюторы вылез?!» – «Я вас всех с дерьмом смешаю! Дерьмо у меня будете жрать! Враги человечества!..» – «Молчи, б…ская харя! Молчи, пока цел!..» – «Резких движений! Умоляю!..» Андрей, как зачарованный, не в силах пошевелиться, следил за вздымающейся кочергой. Он чувствовал, он знал, что сейчас произойдет ужасное и непоправимое, и это ужасное уже не остановить.

– На фонарь вас! – налившись кровью, дико вопил младший адъютор, размахивая огромным автоматическим пистолетом. За всем этим гамом и шумом он успел как-то вытащить свой пистолет и теперь бестолково им размахивал и беспрерывно пронзительно орал, и тут Кэнси подскочил к нему, схватил за отвороты пальто, а он стал отпихиваться обеими руками, и вдруг грянул выстрел и сразу же другой и третий. Бесшумно мелькнула в воздухе кочерга, и все замерли.

Цвирик один стоял посредине кабинета, лицо его из багрового быстро делалось серым. Одной рукой он потирал ушибленное кочергой плечо, другая, трясущаяся, все еще была вытянута вперед. Пистолет валялся на полу. Типы в дверях, одинаково разинув рты, стояли с опущенными карабинами.

– Я не хотел… – дребезжащим голосом произнес Цвирик.

Громко ударился об пол выпавший из руки Денни табурет, и только тогда Андрей понял, куда все смотрят. Все смотрели на Кэнси, который как-то странно, медленно-медленно, закидывался назад, прижимая обе ладони к нижней части груди.

– Я не хотел… – повторял Цвирик плачущим голосом. – Видит бог, я не хотел!..

Ноги у Кэнси подломились, и он мягко, почти беззвучно повалился около камина в кучу пепла и золы и, издавши невнятный мучительный звук, с трудом подтянул колени к животу.

И тогда Сельма, страшно вскрикнув, впилась ногтями в толстое, лоснящееся, грязно-белое лицо Цвирика, а все остальные с топотом кинулись к лежащему, заслонили его, сгрудились над ним, а потом Изя выпрямился, повернул к Андрею неестественно перекошенное, с удивленно задранными бровями лицо и пробормотал:

– Он мертвый… Убит…

Грянул телефонный звонок. Ничего не соображая, Андрей, как во сне, протянул руку и взял трубку.

– Андрей? Андрей! – Это был Отто Фрижа. – Ты жив-здоров? Слава богу, я так за тебя беспокоился! Ну, теперь все будет хорошо. Теперь Фриц, если что, нас в обиду не даст…

Он говорил еще что-то – про колбасу, про масло, – Андрей больше его не слушал.

Сельма, сидя на корточках и обхватив голову руками, плакала навзрыд, а младший адъютор Раймонд Цвирик, размазывая по серым щекам кровь из сочащихся глубоких царапин, все повторял и повторял, как испорченный механизм:

– Я не хотел… Клянусь богом, я не хотел…

Часть четвертая

ГОСПОДИН СОВЕТНИК

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вода лилась тепловатая и гнусная на вкус. Воронка душа была расположена неестественно высоко, рукой не достать, и вялые струи поливали все что угодно, только не то, что нужно. Сток, по обыкновению, забило, и под ногами поверх решетки хлюпало. И вообще было отвратительно, что приходится ждать. Андрей прислушался: в раздевалке все еще бубнили и галдели. Кажется, поминалось его имя. Андрей скривился и принялся двигать спиной, стараясь поймать струю на хребет, – поскользнулся, схватился за шершавую бетонную стенку, выругался вполголоса. Черт бы их всех драл, могли бы все-таки догадаться – устроить отдельную душевую для правительственных сотрудников. Торчи тут теперь, как корень…

На двери перед самым носом было нацарапано: «Посмотри направо», Андрей машинально посмотрел направо. Там было нацарапано: «Посмотри назад». Андрей спохватился. Знаем, знаем, в школе еще учили, сами писали… Он выключил воду. В раздевалке было тихо. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Слава богу, ушли…

Он вышел, ковыляя по грязноватому кафелю и брезгливо поджимая пальцы, и направился к своей одежде. Краем глаза он уловил какое-то движение в углу, покосился и обнаружил чьи-то заросшие черным волосом тощие ягодицы. Так и есть, обычная картина: стоит голый коленками на скамейке и глазеет в щель, где женская раздевалка. Аж закоченел весь от внимательности.

Андрей взял полотенце и стал вытираться. Полотенце было дешевенькое, казенное, пропахшее карболкой, воду оно не то чтобы впитывало, а как бы размазывало по коже.

Голый все глазел. Поза у него была неестественная, как у висельника, – дыру в стене провертел, видимо, подросток, низко и неудобно. Потом ему там смотреть стало, вероятно, не на что. Он шумно перевел дух, сел, спустив ноги, и увидел Андрея.

– Оделась, – сообщил он. – Красивая женщина.

Андрей промолчал. Он натянул брюки и принялся обуваться.

– Опять мозоль сорвал – пожалуйста… – снова сообщил голый, рассматривая свою ладонь. – Который раз уже. – Он развернул полотенце и с сомнением оглядел его с обеих сторон. – Я вот чего не понимаю, – продолжал он, вытирая голову. – Неужели нельзя сюда экскаватор пригнать? Ведь всех нас можно одним-единственным экскаватором заменить. Ковыряемся лопатами, как эти…

Андрей пожал плечами и проворчал что-то, самому себе непонятное.

– А? – спросил голый, выставляя ухо из полотенца.

– Я говорю, экскаваторов всего два в Городе, – сказал Андрей раздраженно. На правом ботинке лопнул шнурок, и уйти от разговора было теперь невозможно.

– Вот я и говорю – пригнали бы один сюда! – возразил голый, энергично растирая свою цыплячью волосатую грудку. – А то – лопатами… Лопатой, если угодно, надо уметь работать, а откуда, спрашиваю я, нам уметь, если мы из горплана?

– Экскаваторы нужны в другом месте, – проворчал Андрей. Проклятый шнурок никак не завязывался.

– В каком же это другом? – немедленно прицепился голый из горплана. – У нас же здесь, как я понимаю, Великая Стройка. А где же тогда экскаваторы? На Величайшей, что ли? Не слыхал про такую.

На черта ты мне сдался с тобой спорить, подумал Андрей злобно. И чего я, в самом деле, с ним спорю? Соглашаться с ним надо, а не спорить. Поддакнул бы ему пару раз, он бы и отвязался… Нет, не отвязался бы он все равно, о голых бабах бы принялся рассуждать – как ему полезно на них любоваться. Недотыкомка.

– Что вы ноете, в самом деле? – сказал он, выпрямляясь. – Всего-то час в сутки просят вас поработать, а вы уже разнылись, будто вам карандаш в задний проход завинчивают… Мозоль он, видите ли, сорвал! Травма производственная…

Голый человек из горплана ошеломленно смотрел на него, приоткрыв рот. Тощий, волосатый, с подагрическими коленками, с косым брюшком…

– Ведь для себя же! – продолжал Андрей, с ожесточением затягивая галстук. – Ведь не на дядю – на себя самого просят поработать! Нет, опять они недовольны, опять им все неладно. До Поворота, небось, дерьмо возил, а теперь в горплане служит, а все-таки ноет…

Он надел пиджак и принялся скатывать комбинезон. И тут человек из горплана подал наконец голос.