Почти такие же

– Я человек простодушный, – угрожающе сказал Панин. – У меня фантазия разыгралась…

– Ты нехорошо говоришь, – сказал Кондратьев тихо.

Панин сразу посерьезнел.

– Так, – сказал он тоже тихо, – Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи все-таки, зачем нам звезды.

– Постойте, – сказал Малышев. – Здесь два вопроса. Первый – какая польза от звезд?

– Да, какая? – спросил Панин.

– Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?

– Так, – сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.

– Отвечаю на первый вопрос, – сказал Малышев. – Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?

– Ну, хочу, – сказал Панин. – Мало ли что я хочу.

– А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей – надеюсь, безвременной, – возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и наполнил мою жизнь.

– Ах! – сказал Гургенидзе. – Как красиво!

– Понимаешь, Борис, – сказал Малышев. – Человек!

– Ну и что? – спросил Панин, багровея.

– Все, – сказал Малышев. – Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?

– Этот ваш Человек, – сердито сказал Панин, – еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.

– На то он и Человек, – ответил Малышев. – Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…

– Хорошо, – сказал Панин. – Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?

– Это второй вопрос, – начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:

– Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!

– Вах, – сказал Панин. – Потухни, Лева.

– Да ты не бойся, Боря, – сказал Кондратьев, не поднимая глаз. – Тебя не пошлют в звездную.

– Почему это? – осведомился Панин.

– А кому ты нужен? – закричал Гургенидзе. – Сиди на лунной трассе!

– Пожалеют твою молодость, – сказал Кондратьев. – А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь, узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.

– Ну-ну, ребята, – встревоженно сказал Малышев. – Спор чисто теоретический.

Но Сережа чувствовал, что еще немного – и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.

– Получил? – сказал Гургенидзе Панину.

– Ну, – сказал Панин, – чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.

Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.

…Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, – думал он. – Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».

Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови. Сережа сказал:

– Ты не занят?

– Сейчас не особенно, – сказал Валя.

– Есть разговор. Я приду к тебе сейчас.

– Тебе нужен седьмой том? – сказал Валя, прищурясь. – Приходи. Я позову еще кое-кого. Может быть, пригласить Кана?

– Нет, – сказал Кондратьев. – Еще рано. Сначала сами.