Простор последнего полёта. Книга стихо-творений

Отец – надёжная крыша и стены,
запах морозного хлеба и табака.
Отец – крепкое верное слово.
Отец, вот мы и встретились…
Отец!!!

Скорбная тишина…

Отец и сын

Дымит картошка отварная.
Сверкает лук сольцой.
В родной избе, забот не зная,
Пирует сын с отцом.

Огонь вприсядку в печке пляшет,
Видать, он тоже рад.
Отец молчит. Не ест, а пашет,
Как леший бородат.

Его не словишь на мякине.
Он держит речь в узде.
За встречу чарку опрокинет
И – снова в борозде.

А сын сияет. Бровь подковой.
Лицом – интеллигент.
Всё тычет вилкой бестолково
В лиловый винегрет.

Он тянет шею, как в аркане,
В галстуке с каймой,
Пристав к отцу: «Ну, спой, папаня!
Папаня, песню спой!»

Запел отец, рванув гармошку —
И где конец и край?!
В пустом стакане звякнет ложка,
Как в городе трамвай.

И, правда песни, как отрава,
Посередине дня…
«Ох, канава, ты канава.
Ты канавушка моя!»

Он пел отец. Уже смеркалось.
Лез месяц из щелей.
Звезда вечерняя держалась
У сына на щеке.

У колодца

Чтобы пить и не напиться —
Только дух перевести,
Попросил отец водицы
Из колодца принести.

А колодец тот под дубом,
Пол двухскатным шеломком,
Как изба с осевшим срубом,
Без дверей и без окон.

За рекою птичья стая
Репетирует отлёт…
Тает, тает – не растает
На щеке колючий лёд.

Расплясались видно нервы,
Иль шаги мои не в лад,
Что же так на всю деревню
Два пустых ведра гремят?!

Цепь холодную сжимаю.
Сердце ухает в груди.
– Поднимись, вода живая,
Из неведомых глубин!

Вижу я во тьме колодца
Свет забрезжил, как в окне…
То ли плачет, то ль смеётся
Там лицо моё на дне.

Старик

печь не уведут…

    поговорка

Увели из дома печь.
Негде старому прилечь.

Негде сесть и негде встать —
Крыта кружевом кровать.

На столешницу стекла
Ваза чешского стекла.

Вон сервиз на сто персон
Улыбается, как сон.