Трагедия Швабской фамилии

Ветер сносил слова. Я придвинулся поближе, и Томер, оценив моё намерение, заговорил внятнее и громче.

— В тот вечер я разругался со своей подружкой. Домой возвращаться не хотелось. Решил переночевать в гостинице. Портье поинтересовался, не желаю ли развлечься. Я отказался. Тогда он стал не на шутку фамильярен: «Девочка прийдёт — что надо! Запердолишь ей, как следует… Будет хорошо». Чтобы отвязаться я принял визитку — «Пусикет и Ко». Уже в номере подумал: «Почему бы и нет?» Позвонил в контору, пофантазировал: «Блондинку с карими глазами и вот такими сиськами…» Но к тому времени, как она, Линда, пришла, успел передумать. Что-то в душе переменилось. Я велел ей возвращаться. Она разрыдалась и, жестикулируя, на ломаном иврите возразила — сутенёр наложит штраф… обвинит, что не угодила клиенту. Я, идиот, был великодушен и пообещал всё уладить. Она поверила. Выпроводил и позвонил в контору. Попросил, чтобы девушку по имени Линда не обижали. По-хорошему попросил. Уважительно. По-братски. Мне клятвенно обещали, я не учуял насмешки. Позже Линда призналась, что откровенность обошлась ей в две тысячи долларов. Две тысячи зелёных! День её проклятой службы! Если бы ты её видел, Надав… Разговаривать мы не могли, она не знала языка, мы жили в образах. Закрывали глаза, прижимались друг к дружке… Ныряли и… попадали в рай. Она оказалась для меня единственной женщиной…

Я набрался мужества возразить. Это напоминало пощёчину врача при истерике и помогло бы встряхнуть:

— Как будто у неё было что-то, чего нет у других. Правда, Томер?

Мне было показалось, что переборщил, но он не обиделся и, видно, подыскивая слова, ответил:

— Ты вправе думать, что угодно. Твоё дело. Линда действительно устроена иначе. Она раскрывалась жертвенно, как жемчужная раковина… всё ближе и ближе, будто выворачивалась наизнанку… всей душой ради меня… от рождения до смерти. Никогда раньше не испытывал подобного. Никогда. Слышишь, ведь женщин у меня хватало… Однажды спросил её, почему бы ей не сбежать…

Я снова вмешался:

— Наверное, ответила словами сутенёра — полиция изловит и вернёт в бордель.

Томер согласился:

— Верно. Но потом девушку продадут арабам в Газу, откуда никто не возвращался. Я часто заказывал Линду. Со временем она оттаяла и даже шутила. Откровенничала: «Видела, как верующие, входя в публичный дом, снимают кипу, словно тогда Бог проворонит грех». Но больше всего поражал её наш родной патриотизм. Слышишь, Надав? Время от времени, «фирма» объявляла о скидках для солдат. В такие недели Линде было не до шуток. Даже ходить не могла. Юные воины ненасытны, как шакалы в засуху и, дорвавшись до женского тела, оставляли синяки, следы от зубов. Они не были жестоки, лишь неумелы. Наркоманы оказались страшнее детей. Последний клиент, законченный импотент, обвинил Линду в своей неспособности. Слой пудры не скрыл следов его злости. Этот недоносок обещал прийти снова. Линда попрощалась со мной, как в последний раз. Ничего не помогло. Сломалась. Просила оставить её в покое. Я не мог. Не мог оставить в покое… почему, знаешь? Потому что полюбил всем сердцем, полюбил так, как мать любит своего младенца, как праведник Бога, как ростовщик деньги… Ох, Надав… Она задала мне тяжёлую задачку…

Раздался хлопок. Это был лишний звук. Будто выстрелили из ствола с глушителем.

6

Оказалось, Фридман справился с двигателем. Но заглушил, чтобы не мешать нам, и отправился вздремнуть в каюту. Томер дождался, пока его спина не исчезла за дверью.

— Признайся, — попросил он, — ты ведь наведывался в квартал «красных фонарей» в Тель-Авиве?

— Приходилось… По работе, — ответил я.

— Какая разница, — вздохнул Томер, — значит, бывал, видел… На другой день я решил туда заглянуть… Грязные улицы. Замызганные фасады домов. Много огней, света, что ни шаг — «Массажный кабинет». На рекламном щите «Пусикет и К

» голая женщина в образе каракатицы. В каждом щупальце по фаллосу, вот такому члену. В дверях охранник с шокером и дубинкой…

И тут он воскликнул воспалённо:

— Господи! Кто скажет! Надав, ты же в полиции! Большой чин! Хоть намекни! Израиль, родина! Такая тёплая страна! Миллионы верующих, государственная религия, в каждом районе десятки синагог! И эта раковая язва — бордели? Где же закон? Ведь запрещено! Что происходит с нами? Надав! Где ты? Где власть?

Я почувствовал, что не сумею ответить достоверно, слишком много сросшихся противоречий. Но постарался:

— Закон не даст их закрыть, если не доказать, что женщины попали туда нелегально или содержатся насильно. У нас запрещено сутенёрство, но любая женщина вольна делать со своим телом всё, что ей вздумается.

— Даже за деньги? — покачал головой Томер.

— Даже так, — подтвердил я, — если ею не заинтересуется налоговая служба. Представь, у тебя любовница, и в каждую встречу ты даришь ей презент — двести шекелей. У проститутки таких щедрот пару десятков в день. Кто запретит? Согласен, она не в ладах с моралью, но и законов не нарушает.

Жёлтые огни полыхнули в глазах Томера, похожие на прибрежные отсветы:

— Линда говорила, что блюстители порядка тоже лакомятся в борделях…

Тут пришёл мой черёд сыграть комическое возмущение:

— Действительно, какой ужас! Полицейский, символ законности и правопорядка, застукан в борделе…

Конечно, он воспринял сарказм, и я перешёл к активным действиям:

— Что дальше, Томер? Посещение проститутки не сочетается с корпоративной этикой? И что? Никого не выгораживаю, но взгляни на ситуацию проще. Потянуло мужчину на сладенькое, пошёл в публичный дом, выпустил пар и вернулся домой, к жене. Будет лучше, если он заведёт любовницу надолго или возьмёт женщину силой? Не потому ли государство смотрит сквозь пальцы на проституцию? Полиция не вмешивается в жизнь бардаков вовсе не из-за своей продажности. Вокруг сексбизнеса всегда крутился криминальный мир. И становился виден, как на ладони. Сутенёров часто использовали, как осведомителей. Я тебя убедил?

Томер сначала усмехнулся, сжав губы, и после ответил напрямик:

— Нет. Линда собственными глазами видела, как деньги переходят из рук «котов» в руки офицера полиции. А полицейский офицер предупредил хозяина борделя о налёте полиции…

Я поднял руки с открытыми ладонями:

— Оборотни в погонах существуют кругом, в любой стране и структуре. Их надо ловить и судить со всей строгостью закона. Парень, ты мечтаешь изжить проституцию в нашей стране? Так это не ко мне, а в Кнессет

. Такие дела не решаются с кондачка на рыбацкой палубе.

В ответ Томер с готовностью протянул ко мне руки — так, чтобы я мог надеть ему наручники. И выдержав паузу, сказал:

— Надав, можешь арестовать меня сейчас же. Я в твоей власти. Охранник на входе попытался меня задержать. Поплатился двумя передними зубами, сломанным носом и затяжным нокдауном. Хасан-бек сбежал через заднюю дверь. Линда сейчас у меня, но так продолжаться не может. В Молдавском консульстве требуют документы. Их у Линды нет. Прости меня. Ури сказал, что ты можешь помочь… Отправь Линду в Молдавию… Она соберёт дочку и вернётся. Слышишь, арестуй меня, или… помоги… Большего мне не надо, я люблю жизнь, а Линду люблю больше жизни. Наплевать, что не еврейка, пройдёт гиюр

и поженимся…

Он умолк. Прежде, чем ответить, я постучал в дверь каюты.

— Фрид, старый стрекулист, вернись к нам, ещё не конец света…

Конечно, я не собирался обидеть давнего приятеля. Зато намекнул, что он мог бы предупредить заранее. Ведь знал, как не терплю, если меня оставили без выбора.

— Надав, где мне, пенсионеру, — принялся оправдываться Фридман, но я остановил его.

— Ури, дело в другом. Я могу помочь Линде вернуться домой. Доберётся, дальше что? Решить другую проблему не в моих силах. Мафия во всём мире едина. Подобно каракатице из борделя, она распустила щупальцы везде. Слушай, Томер, внимательно. Кто-то продал твою Линду, а кто-то купил, она чья-то собственность. Пойми, если не случится чуда, её найдут и вернут обратно, но вовсе не в качестве твоей жены.

— Помоги. Буду готовиться к любой неожиданности, — попросил Томер.

В его голосе плавилась непреклонность, и я, поколебавшись, согласился. Дал слово. Оставалось сдержать обещание.

7

Судьба преподнесла нам субботний сюрприз. Смутно мерещилась логическая цепочка. Томер натянуто улыбнулся. Я дожидался ответа. Лишнего, как писуар в дамской уборной. Ведь многое и без того прояснилось.

— Чудо? — переспросил он, повернувшись к Дане. — Вот… она… моё чудо…

Понятно, тема Линды закрыта. Интересно было бы узнать подробности. Дана храбро молчала. Значит, и её мучило любопытство. В высшей степени неучтиво оставлять её в неведении.

— Однажды мы с твоим другом ловили локуса в море, — объяснил я.

Сначала она не нашлась, что ответить. Но погодя спросила: