Эффект озарения. Сборник фантастических рассказов

– Почему?

– Они должны оставаться спокойными. Им ни к чему волноваться. Они должны только верить, а высшее божество само обо всём позаботится.

Мы замолчали. Неожиданный поворот событий. Вот тебе и без фанатизма.

– А когда это должно случиться? – уже осторожнее поинтересовался я.

– Завтра в полдень, – без тени смущения ответил Андрей.

– Завтра в полдень? – переспросил я.

– В одиннадцать часов пятьдесят семь минут по местному времени, – прозвучало сухое уточнение.

– А что случится? Все умрут? Апокалипсис? Конец света?

Неожиданно Андрей положил перед собой руки на стол, опустил на них голову, и начал говорить прямо в поверхность стола глухим голосом:

– Случится непоправимое. Погибну я, погибнут многие. Но вы будете жить. Из всех, кому будет грозить смерть, вы будете защищены. И это ваша судьба.

Отчётливо помню, что меня передёрнуло, и лёгкий холодок пробежал от макушки до пятого шейного позвонка. Уж больно тревожно, по-театральному надрывно прозвучало послание матроса Горбункова. Непонятное мне самому сомнение вкралось в мою голову. Может, действительно это не он сам придумывает на ходу мессианскую легенду про голос и скорейшую массовую погибель?

– В это мне тоже верить? – с появившейся хрипотцой в голосе поинтересовался я.

– Ни к чему, – поднимая голову, ответил Андрей. – Завтра будут доказательства. И не поверить будет труднее, чем взглянуть на солнце.

Что он имел в виду? Человек может взглянуть на солнце, но это для него не очень приятно. Да и небезопасно для глаз. Но ведь может, это не трудно.

Могут ли слова Горбункова означать, что верить ему так же опасно, так же неприятно, но возможно?

Одно я мог понять чётко: Андрей Горбунков – твёрдый орешек.

Но где он этого всего нахватался? Анкета говорила, что его мать обычная швея-мотористка, а отец проработал двадцать лет охранником в ЧОПе. Сам Андрей окончил школу, отучился два года в техникуме и пошёл в армию. Самородок? Или прекрасный актёр?

Но зачем подговаривать почти всю команду матросов крейсера? Неужели всё-таки массовый психоз? Но почему только у тех, кто был в новом экспериментальном обмундировании с медной нитью?

Вопросов было больше ответов раз в сто, не меньше.

У меня потихоньку начинала ныть голова от умственного перенапряжения. А мне предстояло ещё опросить восемь человек из команды матросов, причисляющих себя к этой ново зародившейся секте «слухачей». Я улыбнулся собственным мыслям. Стало немного полегче.

– Оставшихся восьмерых можете не опрашивать, – неожиданно заявил Горбунков. – Они вам ничего нового не расскажут. Всё то же самое, что и предыдущие.

– Я должен, – почему-то со страдальческой ухмылкой сказал я.

– Понятно. Служба.

– Так точно, товарищ матрос.

Я встал из-за стола. Андрей поднялся тоже. Мы пожали друг другу руки и я сказал:

– Спасибо за беседу.

– Пожалуйста.

– Скажу честно, Андрей, – глядя прямо ему в глаза, на прощание начал говорить я, – не понимаю, зачем вам это нужно. Вы ведь не психи. Вполне нормальные ребята. Ну, поиграли немного в театр, побалагурили слегка, и уже завязывайте. А? Вам ведь ещё на гражданку возвращаться. Девчонки, родители ждут. Ну, разве стоит оно того?

И как раз в это мгновение я почувствовал весь ужас, всю неминуемость всего-всего в глазах Андрея. Неминуемость времени, неминуемость случайностей, неминуемость добра и зла. Как будто из глубины его глаз на меня взглянула не человеческая сущность, какой являлся Андрей Горбунков, а то самое высшее божество.

– Я не могу, – твёрдо произнёс молоденький матрос со стальным, немигающим взглядом. – Может тот, кому дано. И мне дано, но другое. Трудное для вашей веры, но лёгкое для моей. А значит, предначертано мне выполнить волю его, как свою собственную.

Андрей не просто говорил, а как будто декламировал заученные строки из священного писания. Вот только из какого?

Я освободил руку от рукопожатия, спрятал ладонь в карман брюк и произнёс:

– Хорошо. Не буду спорить. Совершенно с тобой согласен: твой выбор – это твой выбор.

Спорить мне с ним не хотелось. У меня были абсолютно другие полномочия. Сделать опрос съехавших с катушек матросов, написать отчёт и предоставить его командованию. Всё! Заниматься их психикой, выяснять, что же произошло с их мозгами, – этим займутся другие. Не я!

И всё же искренне я желал этому молодому матросу и его сослуживцам закончить ломать комедию и вернуться к нормальной службе. В противном случае не военный психиатрический госпиталь, так дисциплинарный береговой батальон их ожидал точно.

– Выбор – миф, – добавил к моим словам Горбунков и тут же спросил, – разрешите идти?

– Свободен, матрос, – печально произнёс я.

Андрей козырнул. Я руку не поднял, так как был без фуражки. Хотел ему сказать что-то вроде «всё же подумай» или «не губи молодость», но сдержался. Ему это было ни к чему. Так мне казалось.