Кровь и свет Галагара

Сазара форлиом рара аоло глиада
Тэрда ти граза туоло о харда Мокмора.

– Что такое «Мокмора»? – спросил царевич просто для того, чтобы спросить.

Неожиданно для него Кин Лакк всполошился, захлопал крыльями и прохрипел:

– Никогда не произноси этого имени, умоляю тебя, благородный царевич! За ним стоит страшная смертоносная сила.

Ур Фта подумал было, что Кин Лакк не расслышал толком его вопроса и в изумлении сказал:

– Если просишь, не стану. Но разве не это самое слово ты только что растягивал с удовольствием в песне?

– Да разве не ведомо тебе, о благородный царевич, что витвола подобна заколдованной ограде, не пропускающей зла? – Успокоившись, отвечал Кин Лакк и снова запел.

Они проехали еще с дюжину атроров по круто уходящей в гору дороге, и Кин Лакк предложил сделать небольшой привал.

– Думается мне, если мы хотим поскорее достигнуть ночлега, – сказал на это царевич, не знавший голода и усталости, – не следует терять время, рассиживаясь у костра.

– Я знаю эти места, – успокоил его Кин Лакк. – Уверяю тебя, царевич, мы на самой границе Великого Царства Цли и можем немного отдохнуть. До того, как начнет смеркаться, эта дорога приведет нас к распутью Зеленого камня, а оттуда уже рукой подать до Саклара, где мы и заночуем.

Привал и впрямь вышел недолгий. Перекусив у небольшого костра солониной из мяса шарпана, густо приправленной зернами жерфа, и пышными корсовыми лепешками, они выпили по нескольку глотков рабады, забросали огонь снегом и снова двинулись в гору.

Кин Лакк не ошибся. Едва засобирались сумерки, он велел Ур Фте остановиться возле небольшой зеленоватой скалы. Здесь дорога разветвлялась, так что приходилось выбирать, каким путем следовать дальше.

– Вот никем неслыханное дело, – пробормотал Кин Лакк. – Я всегда полагал, что их здесь три и, чтобы попасть в Саклар, надо выбирать ту, которая посредине. Но если глаза мне не изменяют, перед нами четыре дороги. Какая же из них средняя?

Немного поколебавшись, он объявил, что средних по видимости две, и выбрал ту, что была правее. Непрерывно поднимаясь в гору, они какое-то время молча двигались по этой дороге, слушая, как фыркают гаварды да воздух звенит словно тетивы у лихой дюжины натянутых луков. Затем Кин Лакк, выругавшись, опять велел остановиться и растерянно проговорил:

– Отвратительное чудо из отвратнейших чудес! Вроде бы мы все время ехали в гору, а приехали назад. Сомнений быть не может. Вот он, Зеленый камень. А вот четыре дороги, расходящиеся от него. Но почему их четыре, оземь крылья поломав?!

– Что же делать, учитель? – сказал Ур Фта. – Здесь оставаться невозможно. Я чувствую вкус колдовства. Ты слышишь, как звенит воздух? Выбирай дорогу, и попробуем еще раз.

– Надо ехать по средней, – произнес Кин Лакк тоном наставника. – Но поскольку средних, по-видимому, две и по той, что правее, мы уже прокатились, испытаем ту, что левее.

И эта дорога повела их в гору, но вместо деревни Саклар привела назад к развилке у Зеленого камня. Меж тем сумерки сгущались, и уже становилось очевидным, что до темноты в деревню им не добраться. Приходилось выбирать – или продолжить попытки отыскать нужную дорогу, испробовав оставшиеся две, или расположиться на ночлег прямо здесь, у Зеленого камня.

– Почему-то мне кажется, что даже если мы с разгону кинемся в пропасть, на дне ее нас будет ожидать эта же самая растреклятая развилка, – мрачно заключил Кин Лакк, после чего оба спешились и начали собирать костер у подножья скалы.

Но развести они его так и не успели, потому что вскоре послышались щелканье бича, рычание, и к развилке подошло небольшое стадо в сопровождении пастуха – юного горца в мохнатой шапке, длинном плаще из шкуры гаварда и белых катанных сапожках с красными кистями. Он шагал, насвистывая и играя длинным бичом, и даже не глядел в сторону спешившихся всадников, пока Кин Лакк его не окликнул:

– Эй, честной агар, далеко ли до Саклара?

Юнец отвечал на ломаном цлиянском и говорил неохотно, с ленцой растягивая слова и опасливо посверкивая выпуклыми глазами на хорошо вооруженного Ур Фту, тем временем ощупью проверявшего подпругу на своем гаварде.

– Да-а, ногой подать! Дымок уж носом чую.

– А сам-то оттуда будешь? – продолжал бодро выспрашивать Кин Лакк.

– Сакларские мы, вот стадо гоним.

– А нет ли у вас там какого-нибудь заведения на окраине? Нам бы поесть, попить да переночевать… – Голос у Форла сделался вкрадчивым.

– Постоялого двора что ли? Есть, как не быть…

– Так не проводишь ли нас прямиком туда, честной агар?

– Агар агаром, а не тружуся даром, – сказал пастушок и подло прищурился.

– Какую же ты хочешь с нас плату?

Пастушок взглянул на форла, словно прицениваясь, и с готовностью выпалил:

– Два рофа рабады, лухтики в голечном масле, крылышко фогоратки, мясную похлебку с корсовой кашей, ломоть идреца с жерфом и дюжину лацаев с вареньем.

– И это все в тебя влезет? – сказал Кин Лакк и в изумлении окинул взглядом щуплую фигурку.

– Что не влезет, с собой унесу, – проворчал несытый мальчишка.

– Ладно, по рукам! – не скрывая радости, воскликнул форл, и оба с царевичем вскочили в седла.

По какой дороге из четырех погнал провожатый свое стадо, Кин Лакк к вящей своей досаде так и не разобрал, хотя наступившая тьма и не была ему помехой.

– Поторопись, сынок! – прикрикнул он на мальчишку, ступавшего неспешно, словно и не ночь кругом. – Поторопись, не то лухтики простынут!

Но не успели они продвинуться и на один атрор, как дорога круто пошла вниз и в долине засверкали огоньки Саклара.

***

– Какие гости! Какие гости! Рад в оба сердца! – заискивающе проговорил хозяин постоялого двора, с трудом подбирая и произнося цлиянские слова.

– Можешь говорить по-своему, агар, – сказал царевич на чистейшем крианском. – Нам ведомо наречие Кри.

– Но не задавай лишних вопросов, – прохрипел Кин Лакк, отдавая хозяину поводья обоих гавардов.

– Что вы, что вы! Какие вопросы? – сказал хозяин, расплываясь в улыбке. – Никогда никаких вопросов не бывает у меня к честным агарам. Лишь бы платили звонкими хардамами за еду и ночлег.

– Ну и славно, – сказал Кин Лакк, извлекая увесистый кошель из седельной сумки и выкладывая в волосатую лапу харчевника блестящие шарики. – Вот тебе четыре хардама. Если все будет ладно, утром получишь еще столько же.

Он мягко подтолкнул царевича к дверному проему, сам шагнул следом и поманил за собой мальчишку-пастуха, уже отпустившего стадо разбредаться по деревне.

Единственный длинный стол и грубые лавки из струганных досок стояли посреди харчевни, утопая в опилках, которыми был густо посыпан пол. В очаге с уютным треском полыхал огонь. Из двери в соседнее помещение доносились соблазнительные запахи. Вскоре явился хозяин, пристроивший в стойла гавардов и задавший им корму. При свете очага и громадной масляной лампы, стоявшей посреди стола, Кин Лакк разглядел его багровое и тоже на редкость масляное обличье.

– Принеси-ка, хозяин, выпить и закусить, а прежде – горячей воды, умыться с дороги, – прохрипел Кин Лакк. Получив воду в чистом котелке и полив царевичу на руки, он услышал недовольное ворчание пастушка, пристроившегося рядом с ними за столом со своим, как видно, излюбленным присловьем:

– Агар агаром, а не тружуся даром.

– Эй, хозяин, а этому юному обжоре подай-ка два рафа рабады, лухтики в голечном масле, мясную похлебку с корсовой кашей, ломоть идреца с жерфом и дюжину лацаев с вареньем.

– И крылышко! Крылышко фогоратки! – утробно проревел мальчишка. Форл усмехнулся, кивнул и с изумлением услышал в ответ: