Квантовая симуляция будущего

1. Когнитивный диссонанс

Я развернул скомканный клочок бумаги с нацарапанным неизвестным адресом. "У нас в Питере есть такая улица? Странный тип! Сунул бумажку мне в руку и заскочил в троллейбус со словами: «Там найдёте ответы на все вопросы»".

Дома включил компьютер, нашёл адрес на карте. Никакой другой информации. Любопытство грызло, но здравый смысл шептал: "А вдруг ловушка?" Заманчиво, конечно, – ответы на кучу моих вопросов. Но перспектива закончить в подвале или быть разобранным на запчасти не радовала. Я закинул бумажку в ящик стола и вернулся к рутине.

Поработал над главой нового фантастического романа, потом решил расслабиться. Запустил фильм в интернете, откинулся в кресле. Но сосредоточиться не вышло – мысли крутились вокруг той чёртовой бумажки. "В конце концов, можно же родным записку оставить или стрим на телефоне запустить", – уговаривал я себя. В итоге досмотрел фильм, но без особого удовольствия.

На следующий день вытащил бумажку из ящика рабочего стола, повертел в руках. Любопытство победило. Черкнув пару строк родным (так, на всякий случай), я вызвал такси.

Дорога оказалась неблизкой. За окном – типичная питерская осень: моросящий дождь, поскрипывающие по лобовому стеклу дворники, проносящиеся по мокрому асфальту автомобили, съёжившиеся под зонтами пешеходы. Я тщетно пытался представить, что же там, по указанному адресу.

Такси остановилось у трёхэтажного кирпичного дома дореволюционной постройки. У широкой старинной двери с современным домофоном я набрал номер квартиры и нажал кнопку вызова.

– Вам кого? – спросил приятный девичий голос.

– По приглашению, – ответил я, поднеся к видеокамере бумажку с адресом.

– Заходите. Квартира один, – откликнулась девушка.

Щёлкнул замок.

Дверь открыла симпатичная девушка лет двадцати, приветливо улыбнулась, пригласила внутрь, предложила снять куртку и протянула бахилы. «Как в поликлинике, – подумал я, с любопытством озираясь по сторонам, – только здесь, надеюсь, не прививают». Я крепче сжал телефон, транслирующий стрим. Мы миновали широкий коридор и вошли в просторную комнату.

– Оригинальный способ заманивать клиентов, однако, – хмыкнул я, увидев женщину средних лет за большим столом, заваленным гадальной атрибутикой: хрустальный шар, свечи, руны, карты Таро, кристаллы, зеркало, астрологические кости.

– Не переживай, дорогой, денег с тебя не возьму, – улыбнулась гадалка.

– А чего так? Благотворительность? – спросил я с нескрываемой иронией.

– Вижу, не проблемы, а любопытство привело… Да и страх на сердце у тебя вижу…

– Какой ещё страх? – опешил я.

– Выключи телефон, дорогой, здесь тебе ничего не угрожает, – усмехнувшись, попросила гадалка. – А стрим твой всё равно никто не смотрит.

Поняв, что меня разоблачили, я виновато улыбнулся и выключил телефон.

– Дашенька, – кивнула гадалка встретившей меня девушке.

Даша мягко, но настойчиво изъяла мобильник и спрятала его в металлический шкаф. Я остался безоружным перед хрустальным шаром.

– Что ты хочешь узнать, дорогой? – хозяйка лукаво прищурилась.

– У вас? Ничего. Не верю в гадания, – честно отрезал я.

Вещунья пристально посмотрела на меня и только усмехнулась в ответ. Она зажгла свечи, придвинула к себе хрустальный шар, обхватила его ладонями, начала монотонно:

– Вижу холостой ты… С бывшей женой развёлся… Давно развёлся… Больше ни с кем связываться не захотел… Разочаровался в браке… Тебя сейчас другое волнует… Духовную пищу ищешь… За людей думаешь… Вижу также, скоро событие грянет… Жизнь перевернётся… Ответы получишь… Девушку встретишь… Ни на кого не похожую… Ту самую.

– Эффектно, – фыркнул я. – Кое-где даже в точку. Но я в гадания всё равно не верю.

– Правильно делаешь, дорогой, – кивнула гадалка, но её глаза сверкнули острой, чуть ироничной искрой. – Гадание – это всего лишь интуитивная статистика для тех, кто прогуливал математику. Разница между шаманом и аналитиком только в размере доверительного интервала, дорогой. А научно обоснованное предсказание называется «прогнозированием». Вся разница – в обоснованности. Адекватные люди с высоким IQ ничего не принимают на веру. Они анализируют вероятность.

– Что?.. – я моргнул. Картинка мира в голове дала трещину. – Вы кто?

– Софья Владимировна. До недавнего времени – завкафедрой «Методов математического прогнозирования», а ныне – просто Софья, – засмеялась гадалка. Она резко, с театральным жестом, сняла с себя чёрный парик, серьги, бусы, браслеты, кольца, сбросила цветастый платок, достала из ящика стола влажную салфетку и принялась стирать грим. И под всем этим оказался совершенно другой человек: пронзительный взгляд, светлые волосы, собранные в небрежный пучок, умные, усталые глаза типичного профессора.

– Вот это поворот, – выдохнул я.

– А вы не так безнадёжны, Максим Сергеевич, – улыбнулась бывшая гадалка, заметив растерянность на моём лице.

– Вы меня знаете?

– Кто же не знает автора «Трактата о счастье»? – она усмехнулась, но уже без цыганского акцента.

– Неужели вы его читали? – изумился я. – Мало кому удалось осилить или понять этот роман.

– Естественно, Максим Сергеевич! В нашем обществе он наделал шуму!

– В вашем обществе? Что вы имеете в виду? – прищурился я.

– Не торопите, Максим Сергеевич, – загадочно отмахнулась Софья.

– Значит, меня сюда специально заманили? – спросил я, начиная злиться.

– Ну, так уж и заманили, – хихикнула Софья, – скорее пригласили.

– А к чему тогда весь этот маскарад? – кивнул я на стол.

– Конспирация, – хитро улыбнулась Софья. – Мы тоже новичков с опаской встречаем, впрочем, как и вы.

– Ладно. И в чём истинная цель встречи?

– Разве вам не сказали? «Ответы на все вопросы».

– Намекаете, что здесь их найду? – скептически хмыкнул я.

– Надеюсь. Нам ваши вопросы и ответы тоже интересны, – загадочно добавила она.

– То есть отвечать будете не вы? – уточнил я.

– Верно. Объясню позже, с кем и как. А пока – почему мы вами заинтересовались, – заинтриговала она.

– Любопытно, – буркнул я.

– В «Трактате» вы нарисовали своё видение счастливого общества. Прогноз, так сказать. Но пути могут быть разными, и не все к свету ведут. А если неофеодализм с кастами? Или киберфашизм в нашей стране? Вы же в своей утопии не отрицаете тотальный электронный контроль?

– Если б хотел антиутопию, то и взял бы фашизм или феодализм за основу. Но я описывал идеал, утопию, – отрезал я.

– И чем она лучше цыганского гадания? – рассмеялась Софья. – Всё на ваших домыслах. А наука требует обоснований. Не любопытно ли проверить, куда общество пойдёт на самом деле, от разных стартовых условий?

– Конечно! Но как? – заинтересовался я.

– Математическим моделированием и прогнозированием.

– Ха, все подобные модели – детские игрушки. Не охватят всю социалку, ветвление путей экспоненциальное. Ни один существующий суперкомпьютер не потянет, – фыркнул я, гордясь своей эрудицией.

– Разбираетесь, вижу, – кивнула она. – Правы во всём, кроме «существующих суперкомпьютеров».

– А что, несуществующие используете? – съязвил я.

Софья отложила салфетку и посмотрела мне прямо в глаза.

– Вы пришли за ответами, Максим. Но готовы ли вы стать частью эксперимента, чтобы их получить?

– Какого эксперимента? – напрягся я.

– Социального. Вы же любите моделировать идеальные миры в своих книжках? Мы предлагаем заняться этим всерьёз. Не на бумаге, а на мощностях, которые вам и не снились.

– Вы серьёзно?

– Вы когда-нибудь видели, как развивается общество? Не в учебниках. Не в новостях. А внутри, шаг за шагом – с каждым решением, с каждой ошибкой, с каждым компромиссом?

– Нет.

– Хотите участвовать в социальных экспериментах внутри компьютерных симуляций моделируемых обществ? – спросила она спокойно.

– Разве такое возможно?! – удивился я, вся моя ирония тут же испарилась.

– Да… если подпишете договор о неразглашении… но с жёсткими условиями.

– Насколько жёсткими? – криво улыбнулся я, пытаясь вернуть самообладание.

Софья вытащила из ящика стола договор.

– Вот, прочтите внимательно… К участию в экспериментах привлекаются только члены нашего научного общества. Подписав договор, вы автоматически вступаете в него.

Я молча взял договор и стал дотошно его изучать. В написанное невозможно было поверить.

– Стирание памяти! – воскликнул я, бросив на Софью испуганный взгляд. – Это что, протокол на случай, если я проболтаюсь про руны и гадальный салон?

– Это страховка. У нас серьёзная организация, Максим Сергеевич, а не кружок любителей фантастики. Подпишите – и увидите то, что скрыто. Откажетесь – и Даша вернёт вам телефон. Вызовете такси и забудете этот адрес.

Я смотрел на бумагу. Любопытство, то самое, что привело меня сюда, теперь вопило, заглушая инстинкт самосохранения.

– Где ручка? – выдохнул я.

Даша молча подала ручку.

Софья одобрительно кивнула, пряча подписанный лист.

– Добро пожаловать в «Тургор». Идёмте.

Мы прошли по коридору к массивному шкафу. Даша нажала на колпачок своей шариковой ручки – и дверцы шкафа открылись. Ещё одно нажатие – и одежда разъехалась, оголив стену. Третье – и фрагмент стены медленно ушёл в сторону, обнажив узкий проход.

Софья вошла. Я, глубже вздохнув, последовал за ней. Даша осталась снаружи.

Мы прошли по туннелю, спустились на два этажа вниз по винтовой лестнице и оказались у лифта. Двери раскрылись. Внутри – две кнопки: зелёная и красная. Софья нажала красную. Лифт бесшумно скользнул вниз. На индикаторе побежали цифры: –1, –2, –3… –20, –21, –22…

2. Сквозь тернии к мечте

Родилась Лена в одной из бывших республик Советского Союза, где на узких улочках её родного города по вечерам пахло прогретой пылью, а соседи знали друг друга по именам. Она росла обычным ребёнком, разве что слишком любознательным: в девять лет выпросила у родителей сборник задач по физике, в двенадцать – учебник по программированию. О математике Лена говорила, как о родном языке. Она не просто решала задачи – она чувствовала ритм формул, как другие чувствуют музыку. Социология пришла позже, когда она поняла: математическое моделирование – это ключ к построению совершенного общества. Завершила обучение в школе с золотой медалью.

Когда пришло время выбирать профессию, сомнений не было. Она поступила на «Прикладную математику» русского отделения университета и закончила его с красным дипломом. Она любила задачи, где хаос можно уложить в формулы.

После защиты кандидатской диссертации по теме «Математическое моделирование развития социальных систем» ей предложили остаться преподавать. Но внутренний голос тянул её не к лекциям, а к исследованию сложных социальных процессов: как движется толпа, почему общественные структуры дрейфуют, куда исчезает рациональность масс. Именно поэтому Лена перешла в Институт математики, надеясь найти там пространство для своих идей.

Однако последние годы в её республике стали тревожными. Напряжённость росла каждый месяц: на улицах всё чаще слышались резкие слова в адрес «чужих», а государственные учреждения негласно переходили на национальный язык. И хотя Лену с её русской внешностью они обходили стороной, давление нарастало. Последней каплей стал приказ от начальства: все научные публикации – теперь только на государственном языке, а не на русском или английском.

В тот вечер она долго сидела в своей комнате, глядя на экран. Письменный стол был завален книгами, графами и тетрадями, но впервые ей казалось, что это лишь декорации, за которыми больше нет будущего. В ту ночь она поняла, что теряет дом. Через месяц семья обменяла квартиру, собрала вещи и переехала в Санкт-Петербург.

Петербург встретил её влажным воздухом и бесконечной архитектурой, будто созданной, чтобы напоминать человеку о собственной малости. Лене это нравилось – после многолетнего напряжения она впервые почувствовала, что можно раствориться в толпе и начать заново.

На работу она устроилась легко – публикации производили впечатление, а фраза «моделирование социальных систем» звучала достаточно модно, чтобы заинтересовать руководство. Её приняли на должность старшего научного сотрудника в «Лабораторию математического моделирования социальных процессов» одного из НИИ. Впрочем, коллектив, состоявший из старожилов, встретил нового, блестящего специалиста с ожидаемой насторожённостью.

– Значит, Елена Николаевна… – завлаб, полноватый мужчина средних лет с мелкими глазами, пробежался взглядом по её резюме. – Моделирование социальных систем… Хорошо. А Python знаете?

– Нет, – честно ответила Лена. – Работала в основном на Fortran. Для моделирования – самое то.

– Fortran? – завлаб удивлённо поднял брови. – Хм… Ну, придётся переучиваться – протянул он, откидываясь в кресле, которое жалобно скрипнуло. – Здесь мы работаем на Python с Pandas, NumPy, SciPy и Statsmodels. Освойте это, Елена Николаевна, и расскажите, чем планируете заняться.

Лена кивнула, хотя внутри закипело. Её модели на Fortran 90 летали в расчётах, но здесь требовались другие инструменты. Вдохновлённая переездом и новой свободой, она впервые озвучила идею, которую вынашивала много лет:

– Я слышала, что для социологии нет универсального языка, – ответила она. – Хочу создать фреймворк на Python, специально для наших задач. Поскольку мне всё равно учить язык, почему не совместить?

Завлаб усмехнулся:

– Амбициозно. Но у нас нет бюджета на долгосрочные авантюры.

Лена не отступила:

– Три месяца. Мне хватит на изучение и разработку.

Он созвал команду, и в комнате повисла тишина, прерываемая скептическими смешками.

– Коллеги, Елена Николаевна обещает чудо за три месяца, – объявил он, и смех стал громче. Но дал добро:

– Испытательный срок. Посмотрим.

Лена почувствовала, что ей предлагают место в коллективе, где уважение придётся вырывать зубами.

Она с головой окунулась в проект. На освоение языка Python ей понадобилась неделя. На разработку фреймворка – два месяца. На отладку оставалось совсем немного времени. Поэтому, получив специальное разрешение администрации, она стала задерживаться в лаборатории до 23–24 часов, включая выходные дни. Охранники на проходной перестали спрашивать пропуск, молча кивая ей в полночь.

Наивно полагая, что её работоспособность и очевидные успехи вызовут профессиональное уважение, она получила ровно обратный эффект. Местные старожилы, привыкшие пить чай с двух до пяти и обсуждать дачи, восприняли её рвение как личное оскорбление. Успехи Лены вызвали у сотрудников только зависть и неприязнь. Одни стали на неё косо смотреть, другие перестали здороваться. Пару раз, придя в выходной, она обнаруживала, что пароль на её персональном компьютере изменён. Мелкая, гадкая пакость, рассчитанная на то, чтобы выбить её из колеи, заставить бегать по админам и терять драгоценное время. Но они не знали, с кем связались. Лена, мастерски владея системой, обходила защиту за минуты, но внутри рос ком раздражения. «Зачем? – шептала она себе. – Я же не мешаю им». Атмосфера в лаборатории напоминала банку с пауками, где каждый боялся, что сосед окажется умнее и откусит кусок гранта. Она чувствовала эти взгляды – липкие, завистливые.

Лена работала так, будто от этого зависела жизнь. Она учила Python ночами, прогоняла примеры до автоматизма, разбирала библиотеки, чувствуя, как мозг перестраивается под новый синтаксис. Лаборатория жила своим рутинным ритмом, а Лена – своим, почти оторванным от реальности.

Словно в награду за упорство, в какой‑то момент всё сложилось. Код стал дышать. Библиотеки – работать как продолжение её мыслей. И фреймворк начал собираться, будто давно ждал, когда его наконец вытащат из тени.

Ровно через три месяца, день в день, она положила на стол завлаба флешку.

– Фреймворк готов.

Завлаб, не скрывая скепсиса, собрал всю лабораторию.

– Ну-с, продемонстрируйте нам это чудо, – сказал он, разминая пальцы.

На большом экране ожила модель социального поведения в общественной организации, генерируя прогнозы и визуализации. Виртуальное общество, созданное её кодом, жило, реагировало на кризисы, митинговало и потребляло ресурсы с пугающей реалистичностью. Код работал безупречно. Оптимизация была такой, что расчёты, занимавшие раньше сутки, пролетали за полчаса.

Демонстрация прошла в гробовой тишине. Завлаб внимательно наблюдал, похлопывая пальцами по столу. Сотрудники сидели неподвижно, смотрели на экран и молчали. Никто не задал вопросов. Никто не пожал руку. В их глазах читался страх: эта «выскочка» только что обесценила их многолетнюю имитацию бурной деятельности. Как только экран погас, сотрудники молча, не проронив ни слова, разошлись по своим местам, уткнувшись в мониторы, будто наблюдали не результат тяжёлой работы, а рекламную паузу. Как будто она принесла отчёт, а не прорыв. Это был бойкот. Завлаб был единственным, кто улыбнулся.

– Неплохо, Елена Николаевна. Весьма неплохо. Оформляйте статью в журнал «Социология: 4М». Соавтором, разумеется, поставьте меня – за общее научное руководство и постановку задачи.

Лена осталась стоять у экрана, глотая комок в горле. Она ожидала дискуссии, вопросов, возможно, даже признания. Вместо этого – «змеиное гнездо», как мысленно окрестила она эту атмосферу. Подумала даже перебраться в какую-нибудь коммерческую IT-компанию, но услышала от знакомых, что наукой в них и не пахнет. Вся деятельность таких контор заточена исключительно на высасывание из заказчиков денег, а любые полезные начинания, не приносящие сиюминутную выгоду, душатся на корню.

Отправив научную статью в публикацию, Лена решила на базе разработанного ею фреймворка создать более серьёзную модель – влияние политических партий на социум. Но вскоре она столкнулась с ограничением: существующие компьютеры просто не могли потянуть вычисления. Надежда на скорое создание вычислительных систем необходимой мощности не вселяла оптимизма. Поэтому Лена стала живо интересоваться разработкой квантовых компьютеров, превосходящих по скорости обычные суперкомпьютеры в 100 триллионов раз.

Она с головой ушла в изучение темы, понимая, что существующие прототипы – хрупкие и капризные создания, требующие температур, близких к абсолютному нулю, и защиты от малейших помех. Но она верила, что прорыв неизбежен. А раз так, им потребуется своё программное обеспечение. Она изучила зоопарк квантовых алгоритмов – Шора, Гровера, Харроу-Хассидима-Ллойда – но ни один не был заточен под социологию. Популярные фреймворки вроде Qiskit и Cirq тоже не предлагали готовых решений. И тогда она решила адаптировать свой Python-фреймворк под логику квантовых вычислений, создавая архитектуру для машины, которой у неё даже не было.

Вскоре завлаб вызвал её к себе:

– Мне доложили, что вы занимаетесь чем-то посторонним, Елена Николаевна, – сказал он, не предлагая сесть.

Она объяснила суть своей новой работы. Завлаб выслушал, задумчиво постукивая карандашом по столу.

– Это не входит в планы лаборатории. По закону я должен это запретить, – он сделал паузу, глядя на неё. – Но учитывая ваши заслуги… я могу закрыть на это глаза. На некоторое время. В зависимости от результатов.

Он подчеркнул последнюю фразу, и в его глазах мелькнуло что-то, чего Лена не поняла и предпочла проигнорировать, обрадовавшись неожиданной поблажке.

Через полгода фреймворк для квантового моделирования социальных систем был готов. Результаты она опубликовала в научном журнале, не указав ни института, ни лаборатории, учитывая полулегальную работу над проектом.

Завлаб предложил отметить успех в ресторане. За ужином он разоткровенничался.

– Знаете, Лена, у меня дома собрана уникальная коллекция винила, – сказал он, наливая ей вина. – Неплохо бы продолжить вечер в более камерной обстановке.

В его взгляде было столько неприкрытого ожидания, что у Лены похолодело внутри. Она наотрез отказалась, с трудом выдумав самую невероятную причину. Он побледнел. Потом усмехнулся. Но глаза его потемнели.

Завлаб не простил отказа. Лена вскоре почувствовала это. Обычно всегда приветливый, он стал сухо здороваться, перестал подходить и интересоваться её работой, а через неделю заявил, что вынужден закрыть тему и переключить Лену на другую работу. Поняв, что не сможет дальше находиться в лаборатории, где сотрудники, включая самого завлаба, относятся к ней с неприязнью, Лена стала искать другое место. Но, как это часто бывает в научном мире, руководители похожих направлений знали друг друга. Научное сообщество Петербурга было тесным, и, похоже, её имя было негласно внесено в чёрный список.

После месяца безуспешного поиска работы по интересующей теме, когда Лена стала уже терять надежду, её вдруг пригласили в один из вузов, прочитать серию лекций по использованию созданного ею фреймворка.

– Это именно то, что нам нужно! – говорил заведующий кафедрой, расхаживая по кабинету. – Мы открываем новую лабораторию «Квантового моделирования социальных систем». Это передний край науки! Через полгода придёт федеральное финансирование. Хотите возглавить лабораторию?

– Я согласна, – выдохнула Лена. Это была мечта. Её собственная лаборатория.

– Но есть нюанс, – завкафедрой развёл руками. – Денег пока нет. Ставок тоже. Пока всё на общественных началах. Сможете поработать волонтёром? Ради будущего?

Предложение было унизительным, но перспектива своей лаборатории затмила разум. Она согласилась. У неё не было выбора, но была надежда.

Полгода она жила на случайные заработки, на деньги, одолженные у родителей, всё больше погружаясь в долги. Питалась гречкой, отказывала себе во всём, веря в светлое будущее.

Но в вуз она летела как на крыльях. Она читала лекции с горящими глазами. Шесть студентов выбрали её тему для дипломов. Она видела в них то, чего не было в прогнившем НИИ – жажду знаний, живой ум, готовность работать сутками ради идеи. Вместе они дорабатывали её фреймворк, тестировали гипотезы. Лена чувствовала, что создаёт школу.

Полгода пролетели как один день. Шестеро её студентов блестяще защитились, получив «отлично». Лена, уставшая, но счастливая, пришла к заведующему кафедрой за обещанным назначением. Кабинет встретил её прохладой. Завкафедрой не смотрел ей в глаза. Он перекладывал бумаги, крутил ручку.

– Елена Николаевна… тут такое дело. Финансирование урезали. Тендер выиграла другая группа, из Москвы. Лаборатории не будет.

– Как не будет? – прошептала Лена, чувствуя, как пол уходит из-под ног. – Но мы же договаривались… Мои разработки…

– Ваши разработки очень помогли кафедре отчитаться по показателям научной активности. Спасибо вам большое. Мы это ценим. Но ставки для вас нет. Извините.

– Вы с самого начала знали, что лаборатории не будет.

– Я надеялся!

– Вы торговали моей надеждой.

Он молчал.

Она вышла. Тихо. Без хлопка двери.

В глубокой депрессии, на грани нервного срыва, она возвращалась домой. Солнце светило, люди спешили по своим делам, а внутри у Лены всё умерло. Её использовали. Снова. Цинично, расчётливо развели, как школьницу. Выжали все знания, прикрылись её статьями для отчётов и выбросили на улицу. Денег не было. Работы не было. Надежды не было. Она брела к остановке, не разбирая дороги.

Она стояла, глядя на подходящий троллейбус, и даже не заметила парня в надвинутой на глаза кепке, который подошёл вплотную.

– Простите, – он тронул её за рукав. Голос был тихим, но чётким. – Вы ищете работу, где ценят мозги, а не умение прогибаться?

Лена вздрогнула, подняла на него пустой взгляд.

– Что?

– Вам туда, – он сунул ей в руку скомканный клочок бумаги и, не дожидаясь ответа, запрыгнул в закрывающиеся двери уходящего троллейбуса.

Лена осталась одна. Она медленно развернула листок. На нём был нацарапан адрес. И одна фраза: «Там вы найдёте ответы». В любой другой день она бы выбросила этот мусор в урну. Подумала бы, что это секта, мошенники, сумасшедшие. Но сегодня её критическое мышление и хвалёный аналитический ум просто отключились. Ей было всё равно. Ей было нечего терять. Лена достала мобильник, нашла в Яндекс Картах указанную улицу. Рассчитав путь, она села в подходящую маршрутку.

«Кто этот молодой человек, всучивший бумажку? Что расположено по указанному адресу? О какой работе он говорил?» – вопросы роились и путались в голове, не находя ответа. Вот так, в минуты потрясений, эмоционального расстройства и глубокой депрессии люди и попадают в лапы мошенников и аферистов. Но, похоже, мысли её были сейчас не о том.

Выйдя на нужной остановке, Лена ещё раз сверила по карте адрес и оставшийся путь прошла пешком. Подойдя к трёхэтажному кирпичному дому дореволюционной постройки, увидела на откосе широкой старинной двери современный домофон с видеокамерой. Набрав номер квартиры, Лена нажала кнопку вызова.