127 часов. Между молотом и наковальней

Бледное небо все еще различимо в этом трехметровом разрезе на поверхности земли. На моем пути два валуна в тридцати метрах друг от друга, каждый размером с фургон. Один находится всего в тридцати сантиметрах от дна песчаного каньона; другой – на дне коридора каньона. Я пробираюсь между обеими преградами. Каньон сужается до полутора метров в ширину, его волнистые и извилистые стены ведут меня влево, затем вправо, потом прямо, затем снова влево и вправо, и все время вглубь каньона.

Грандиозное наводнение вымыло громадные валуны из песчаника, из которого состоят стены каньона, и затем пронесло их по всем расщелинам, некоторые из валунов застряли в них, иногда на высоте до девяти метров. Расщелины каньонов – последнее место, где стоит оказаться во время грозы в пустыне. Небо прямо над каньоном может быть совершенно чистым, но сильные ливни в водоразделах, находящихся даже в пятнадцати или тридцати километрах отсюда, могут оказаться опасными и с легкостью утопят неосторожных каньонеров. Во время наводнения дождь падает быстрее, чем земля впитывает воду. В восточной части Соединенных Штатов могут потребоваться несколько дней или недель для того, чтобы почва полностью напиталась водой, поднялся уровень воды в реках от нескольких сантиметров до десятков сантиметров и началось наводнение. В пустыне твердая, обожженная солнцем земля похожа на керамическую плитку, и наводнение может начаться через пять минут после выпадения нескольких миллиметров осадков из одного лишь грозового облака. Не имея возможности впитаться в почву, вода скапливается на поверхности, и начинается потоп. Сточные воды собираются из сообщающихся дренажных систем и быстро становятся в двенадцатиметровом участке каньона потоком воды высотой в тридцать сантиметров. Это же количество воды становится стремительным потоком в замкнутом пространстве. Там, где расщелины сужаются до расстояния немногим более одного метра, высота воды может достигать трех метров, и наводнение превращается в хаотичный поток, в котором вспениваются грязь и обломки. Поток перемещает валуны, прорезает каньоны, откладывает различные материалы в сужениях каньонов и убивает все живое, что не может быстро подняться в безопасное место.

В этом извилистом участке узкого каньона все еще находятся остатки ила после недавнего наводнения, они покрывают стены на высоте до четырех метров от дна каньона. Десятилетиями продолжавшиеся размывы обнажили розовые и пурпурные полосы горной породы, из которой состоит скала. Волнообразные стены искажают горизонтальные линии пластов горной породы и привлекают мое внимание в одном месте, где противоположные стены склоняются друг к другу, образуя двойную арку. Я останавливаюсь, чтобы сделать несколько фотографий. Отмечаю, что цифровые часы моего фотоаппарата отстают на одну минуту по сравнению с наручными часами. На экране цифровой фотокамеры написано, что сейчас 14 часов 41 минута, суббота, 26 апреля 2003 года.

Продолжая слушать музыку, я слегка покачиваю головой в такт, прохожу еще около двадцати метров и приближаюсь к трем валунам, между которыми протискиваюсь с трудом. Впереди я вижу еще пять валунов, каждый размером с большой холодильник, перегораживающий путь на разной высоте от дна каньона. Проход между ними будет напоминать прогон через строй. Необычно видеть такое количество валунов примерно на одном расстоянии друг от друга, выстроенных в линию в практически ровном коридоре. Просвет под первым подвешенным валуном составляет около шестидесяти сантиметров, я должен проползти под ним на животе – это первый раз, когда мне приходилось так близко наклоняться к дну каньона, но выбора нет. Следующий валун находится чуть выше. Я встаю, отряхиваюсь, затем приседаю и прохожу под ним. Еще два раза мне приходится вставать на четвереньки и проползать под валунами, но я преодолеваю их. Глубина расщелины здесь более двадцати метров, я спустился на пятнадцать метров ниже куполов из песчаника, расстояние до которых отсюда по прямой около шестидесяти метров.

Я прихожу к следующему сбросу. Это будет спуск с высоты трех-трех с половиной метров, что примерно на тридцать сантиметров выше спуска, который я совершил десять минут назад, и геометрия у этого сброса другая. Еще один холодильникообразный валун вклинился между стенами в трех метрах ниже по течению и на той же высоте, что и уступ. Из-за этого пространство под ним напоминает короткий тоннель, что порождает эффект клаустрофобии. Стены, вместо того чтобы расширяться после спуска или вести в углубление на дне каньона, сужаются до одного метра в поперечном направлении у края спуска и на этой же метровой ширине идут вглубь каньона примерно на пятнадцать метров. Иногда в узких проходах, подобных этому, я могу протиснуться через расщелину, упираясь спиной и ступнями в противоположные стены. Контролируя противодавление ног и рук, перемещая их по противоположным сторонам, я могу довольно легко перемещаться вверх и вниз по узкой расщелине, пока мои ноги, руки и спина достаточно плотно прижаты к стенам. Эта техника известна как «каминная» или «прочистка дымохода». Вы можете использовать ее, чтобы подняться вверх по каминной трубе.

Прямо под уступом, на котором я стою, находится валун размером с большое автобусное колесо, он застрял в проходе между стенами примерно в метре ниже края уступа. Если я смогу ступить на него, то буду находиться на высоте около трех метров от дна каньона, то есть потом смогу спуститься с меньшей высоты, чем в предыдущий раз. Я свешусь на валун, затем совершу короткий спуск на округлые камни на дне каньона. Используя каминную технику – упираясь одной ногой и одной рукой о каждую стену, – я начинаю спуск к валуну. Прижимаюсь спиной к южной стороне и сгибаю левое колено, затем упираюсь левой ногой в стену с северной стороны. Правой ногой я пинаю валун, чтобы проверить, насколько плотно он застрял. Он достаточно крепко держится, чтобы выдержать мой вес. Я ступаю на валун. Он выдерживает меня, но немного качается. Убедившись в этом, я уже не хочу спускаться с него при помощи каминной техники. Я приседаю, обхватываю камень, повернувшись лицом к верхней части каньона. Соскользнув на животе по переднему краю, я смогу спуститься и повиснуть на полностью вытянутых руках, как при спуске с крыши дома.

Когда я медленно ползу по валуну, чувствую, как камень реагирует на мою хватку легким потрясыванием, поскольку вес моего тела заставляет его вращаться и изменять положение. Я мгновенно осознаю, что для меня это может обернуться проблемой, и инстинктивно отпускаю вращающийся валун, чтобы приземлиться на круглые камни внизу. Когда я смотрю вверх, валун, падающий в направлении моей головы, закрывает от меня небо. Страх заставляет меня вздернуть руки над головой. Я не могу двигаться назад, в противном случае я упаду на небольшой выступ. Моя единственная надежда – оттолкнуть падающий камень и убрать голову с его пути.

Мне кажется, что следующие три секунды длятся в десять раз дольше, чем обычно. Время расширяется, я нахожусь как бы во сне, мои реакции затормаживаются. Как при замедленной съемке я вижу, что камень прибивает мою левую руку к южной стене, глаза фиксируют столкновение, я дергаю левую руку назад, поскольку камень рикошетит от стены и ударяет по моей правой руке, придавливает ее в запястье ладонью и большим пальцем вверх, пальцы вытянуты; камень скользит вниз по стене и тянет за собой мою руку, срывая кожу с боковой стороны предплечья. Затем наступает тишина.

Я не верю своим глазам, впадаю в некий временный паралич, наблюдая, как моя рука исчезает в невероятно маленькой щели между упавшим валуном и стеной каньона. Через несколько мгновений болевая реакция преодолевает первоначальный шок моей нервной системы. Боже мой, моя рука! Сильная боль повергает меня в панику. Гримаса искажает лицо, я громко кричу: «Черт!» Мой мозг приказывает телу: «Убери руку оттуда!» Я три раза дергаю руку в наивной попытке вытащить ее. Бесполезно, я застрял.

Беспокойство заставляет мозг работать; жгучая боль пронзает мою руку от запястья до плеча. Я в бешенстве кричу: «О дерьмо, дерьмо, дерьмо!» Мозг в отчаянии вызывает в памяти историю, возможно придуманную, о том, как мать под воздействием адреналина в состоянии шока поднимает перевернувшуюся машину, чтобы освободить своего ребенка. Я бы даже поспорил, что эта история ненастоящая, однако я точно знаю, что сейчас, когда в моей крови бушует адреналин, это лучший шанс для того, чтобы предпринять попытку освободиться при помощи грубой силы. Я толкаю большой валун, пытаясь сдвинуть его с места, упираюсь в него левой рукой, встав на колени, всей массой тела наваливаюсь на него. Хорошей опорой для меня служит тридцатисантиметровый выступ под ногами. Стоя на нем, я бедром упираюсь в валун, пытаюсь подтолкнуть его снизу вверх, хрипло повторяя: «Давай… двигайся!» Ничего.

Я отдыхаю, а затем снова наваливаюсь на камень. Опять ничего. Я меняю положение ног. Понимая, что наиболее удобный захват с нижней части валуна, я упираюсь перевернутой левой рукой на выступ в скале, глубоко вздыхаю и врезаюсь в валун с большим напором, чем во время любой из предыдущих попыток. «Охх…», – напряжение выдавливает воздух из легких, заглушая тихий, глухой звук качающегося валуна. Движение камня практически незаметно; все, что я получаю, это всплеск уже невыносимой боли, от которой задыхаюсь: «Ой! Вашу мать!»

Я сдвинул валун на несколько миллиметров, и он еще больше придавил мое запястье. Этот камень весит намного больше, чем я думал, – это свидетельствует о том, насколько сильно я был взволнован, когда передвинул его, – все, что я теперь хочу – это вернуть его назад. Я снова занимаю прежнее положение, вытягиваю левую руку, кладу ее поверх камня и слегка сдвигаю его назад. Боль немного утихает. При попытке передвинуть камень я ободрал кожу и получил ушиб четырехглавой мышцы бедра. С меня льется пот. Левой рукой я снимаю рубашку с правого плеча и вытираю лоб. Моя грудь вздымается. Я испытываю жажду, но когда сосу шланг своего камелбэка, обнаруживаю, что мой резервуар для воды пуст.

У меня еще остается литр воды в пластиковой бутылке «Лексан», которая лежит в рюкзаке, но мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что я не смогу снять рюкзак с правой руки. Я снимаю с шеи фотоаппарат и кладу рядом с собой. Как только я освобождаю свою левую руку от лямки рюкзака, я увеличиваю лямку с правой стороны, просовываю голову в петлю и протягиваю ее через левое плечо таким образом, чтобы он охватывал мой торс. Вес оснастки для скалолазания, видеокамера и бутылка с водой тянут вниз мой рюкзак, я переступаю ногами через лямку и снимаю рюкзак со спины. Достав темно-серую бутылку с водой со дня рюкзака, я откручиваю крышку и прежде, чем осознаю важность того, что я делаю, выпиваю три больших глотка воды, затем останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Я поражен: за пять секунд я выпил треть всего оставшегося запаса воды.

«О черт, чувак, закрой это и убери. Больше никакой воды», – я плотно завинчиваю крышку, опускаю бутылку в рюкзак, упирающийся в мои колени, и делаю три глубоких вдоха. «Хорошо, надо расслабиться. Адреналин не вытащит тебя отсюда. Давай посмотрим на это снова, посмотрим, что мы имеем».

Удивительно, прошло полчаса с момента происшествия. Решение посмотреть на ситуацию объективно, прекратить торопиться и совершать бесплодные попытки освободиться позволило мне успокоиться. Это не скоро закончится, поэтому мне нужно начать думать. Для этого нужно быть спокойным.

Первое, что я решил сделать, это осмотреть место, где валун прижал к стене каньона мою руку. Гравитация и сила трения втиснули валун, теперь висящий на высоте немногим более метра от дна каньона, в новые точки сжатия. С трех сторон противоположные стены удерживают камень. С ближней к дну каньона стороны валуна моя рука и запястье образуют четвертую точку опоры, поскольку они попали в тиски этого ужасного рукопожатия. Я понимаю: «Моя рука не просто застряла там, она фактически удерживает этот валун у стены. Да, чувак, ты попал».

Пальцами левой руки я дотягиваюсь до своей правой руки там, где она видна у северной стены каньона. Через маленькую щель над местом придавливания правой руки я касаюсь большого пальца, который уже болезненно серого цвета. Он отогнут вбок и выглядит ужасно неестественно. Я выпрямляю большой палец передним и средним пальцами левой руки. Я совершенно не чувствую свою правую руку. Я принимаю это с чувством отрешенности, как будто диагностирую чужую проблему. Подобная беспристрастность успокаивает меня. Из-за отсутствия чувствительности мне кажется, что это не моя рука – если бы это была моя рука, я бы почувствовал, когда касался ее. Самая крайняя часть руки, которую я чувствую – это мое запястье в том месте, где оно прижато валуном. Судя по внешнему виду, отсутствию хруста сломанных костей во время несчастного случая и по тому, что не нарушена чувствительность моей правой руки, переломов у меня, вероятно, нет. Однако, учитывая характер происшествия, у меня есть значительные ушибы мягких тканей и, насколько мне известно, что-то может быть сломано в середине руки. В любом случае ничего хорошего.

Исследуя нижнюю часть валуна, я могу коснуться мизинца правой руки и определить его положение. Моя правая рука согнута, частично сжата в кулак, ее мышцы, кажется, вынужденно сокращены. Я не могу расслабить руку или вытянуть пальцы. Я стараюсь пошевелить каждым из них по отдельности. Не получается. Я пытаюсь напрячь мышцы, чтобы сильнее сжать кулак, однако нет даже малейшего подергивания. Вдвойне ничего хорошего.

Придвинувшись грудью ближе к стене, я пытаюсь левым указательным пальцем руки снизу коснуться запястья правой руки. Мой мизинец с трудом может пройти в промежуток между валуном и стеной, чтобы дотронуться до косточки на боковой стороне запястья. Я вытаскиваю левую руку, смотрю на левое запястье и вижу, что его ширина составляет примерно семь с половиной сантиметров. Мое правое запястье сжато до одной шестой своей нормальной толщины. Если бы не кости, валун бы расплющил мою руку. Судя по бледности моей правой руки и отсутствию кровотечения после травмы, в травмированной руке нет кровообращения. Отсутствие ощущений и невозможность двигать рукой может означать, что ее нервы повреждены. Какими бы в действительности ни были травмы, моя правая рука кажется полностью изолированной от системы кровообращения, нервной и двигательной систем моего тела. Втройне ничего хорошего.

Внутренний голос взрывается ругательствами при таком прогнозе:

– Черт! Как это случилось? Что за хрень? Как, черт возьми, ты позволил придавить свою руку этому гребаному валуну? Посмотри на это! Твоя рука раздавлена; она умирает, чувак, и ты с этим ничего не поделаешь. Если в течение пары часов кровообращение не будет восстановлено, ее уже ничто не спасет.

– Нет, это не так. Я выберусь. Я понимаю, что если не выберусь, то потеряю больше, чем свою руку. Я должен выбраться отсюда! – это говорит разум, но не он контролирует ситуацию, адреналин еще не полностью прошел.

– Ты попал в переплет, твою мать, тебе не повезло.

Я не хочу быть пессимистом, но дьявол, сидящий на моем левом плече, знает лучше меня, нет смысла притворяться. Маленький мерзавец прав: мои перспективы безрадостны. Однако еще слишком рано, чтобы отчаиваться.

– Нет! Заткнись, это бесполезно!

Гораздо полезнее продолжить осмотр места и проанализировать все, что я узнал. Тот, кто обращается ко мне, сидя на моем правом плече, предлагает хорошую идею – это не моя рука, мне не стоит волноваться. Есть более важная проблема. Излишнее внимание к проблеме второго порядка только лишь растратит мои ресурсы. Сейчас мне надо сосредоточиться на сборе дополнительной информации. Приняв такое решение, я смиряюсь с ситуацией.

Я смотрю направо. На северной стороне, сантиметрах в тридцати над вершиной валуна я вижу крошечные кусочки своей кожи, волосы с руки и пятна крови, образовавшие подтеки на песчанике. Когда я пытался протащить свою руку вдоль стены, валун и гладкий песчаник Навахо как теркой соскребли с нее верхние слои кожи, отрывая ее тонкими полосками. Вглядываясь в нижнюю часть руки, я пытаюсь увидеть, есть ли еще кровь, однако ее нет, нет даже одиночных капель.

Поднимая голову, я задеваю козырьком бейсболки камень, солнцезащитные очки слетают с головы и падают на рюкзак у моих ног. Подняв их, я вижу, что в течение последнего часа, с момента, когда они были на мне на солнечной стороне каньона, на них появилась трещина. «Не так уж важно», – говорю я себе, но все же кладу их на вершину валуна с левой стороны.

Наушники слетели с ушей, и теперь, уже успокоившись, я слышу звук аплодисментов, который доносится с работающего CD. Звук исчезает, когда диск останавливается, внезапное молчание еще больше усугубляет мою ситуацию. Я бесповоротно и окончательно пойман в ловушку, стою на тускло освещенном дне каньона и не могу двигаться, только на несколько сантиметров вверх или вниз, либо из стороны в сторону. Мои физические страдания усугубляются осознанием того, что никто, кто заподозрит, что я пропал, не будет знать, где я нахожусь. Я нарушил основное правило перемещения в условиях дикой природы, не оставив ответственному лицу записку с подробным описанием маршрута. Я нахожусь в тринадцати километрах от своего пикапа, один в глухом, редко посещаемом месте, и у меня нет возможности связаться с кем-либо, на расстоянии пяти метров от меня только стены каньона, моих криков никто не услышит.

Я один в ситуации, которая очень скоро может оказаться фатальной.

На моих часах 15:28. Почти сорок пять минут назад валун придавил мою руку. Я провожу инвентаризацию того, что у меня есть с собой. По очереди левой рукой достаю из рюкзака находящиеся в нем вещи. В пластиковой сумке для продуктов рядом с обертками от шоколада и пакетом из булочной с крошками от шоколадного кекса лежат два маленьких буррито из фасоли, в каждом около пятисот калорий. В наружном сетчатом кармане рюкзака лежит мой CD-плеер и диски, запасные батарейки, маленькая цифровая видеокамера. В сумке также лежат многофункциональный инструмент и фонарь с тремя светодиодами. Я достаю электронику и мультиинструмент, кладу их на валун рядом с солнцезащитными очками.

Кладу фотоаппарат в тканевый чехол для защитных очков, который защитит аппаратуру от попадания песка, и бросаю его в сетчатый пакет вместе с другими гаджетами. За исключением пластиковой бутылки с водой и пустого кэмелбэка, в рюкзаке остаются зелено-желтая альпинистская веревка в черной сумке на молнии, обвязка для скалолазания и небольшой набор снаряжения для спуска на веревке, который я взял с собой, чтобы использовать при спуске с Большого сброса.

Моя следующая мысль – устроить мозговой штурм для выявления всех возможных способов, при помощи которых я мог бы выбраться отсюда. Сначала в голову приходят простые идеи, хотя некоторые из них скорее утопичны, чем реалистичны. Быть может, другие каньонеры пройдут через эту часть расщелины и найдут меня – возможно, они смогут помочь мне освободиться или дадут мне вещи, еду и воду, а сами отправятся за помощью. Или Меган и Кристи подумают, что что-то произошло, когда я не приду на встречу, как обещал, и они отправятся на поиски моего пикапа либо решат уведомить о моем исчезновении Службу парка. Быть может, мои друзья из Аспена – Брэд и Лия Йоль – поступят так же, когда не увидят меня на сегодняшней большой вечеринке Скуби-Ду в пустыне. Но они не знали наверняка, что я приду, потому что я не позвонил им, когда был в Моабе вчера. Завтра воскресенье, все еще выходные – может быть, кто-то придет сюда в свой выходной. Если мне не удастся выбраться к вечеру понедельника, мои соседи по дому наверняка хватятся меня, они могут даже обратиться в полицию. Или менеджер магазина, где я работаю, позвонит моей матери, если я не приду на работу во вторник. Людям может потребоваться несколько дней, чтобы выяснить, куда я поехал, однако они смогут организовать поиски только к среде, и если они найдут мой пикап, дальнейшие поиски не займут много времени.

Основным препятствием для моего спасения может стать то, что у меня слишком мало воды и я не могу ждать долго – немногим более полулитра воды осталось после трех громадных глотков, которые я сделал несколько минут назад. Среднее время выживания в пустыне без воды составляет от двух до трех дней, иногда можно продержаться всего лишь день, если температура воздуха превышает 37°C. Я считаю, что смогу продержаться до вечера понедельника. Если спасение придет раньше, это может быть только случайно забредший сюда каньонер, а не специально обученный поисково-спасательный персонал. Иными словами, спасение кажется таким же вероятным, как и выигрыш в лотерею.

По своей натуре я очень нетерпелив. Когда ситуация требует от меня ожидания, мне нужно что-то делать, чтобы время шло быстрее. Можете назвать меня представителем поколения «быстрого удовлетворения». А может быть, мое воображение было подавлено слишком большим количеством телепередач, но спокойно сидеть на месте я не могу. В моей нынешней ситуации это, наверное, хорошо. У меня есть проблема, которую нужно решить – я должен выбраться отсюда, – поэтому я сосредоточился на том, что могу сделать, чтобы сбежать из этой западни. Отбросив пару слишком глупых идей (например, разломать мои батарейки на валуне в надежде, что кислота подвергнет его эрозии, но не разъест мою руку), я выстраиваю другие варианты в порядке предпочтения: сколоть камень вокруг моей руки при помощи мультиинструмента; обвязать камень веревками и поднять вверх, чтобы снять валун с моей руки; или ампутировать мою руку. Но у меня не будет необходимой силы тяги даже при использовании системы блоков, чтобы переместить валун, хотя это решение кажется мне наилучшим. У меня нет ни инструментов, ни знаний, ни эмоционального состояния для того, чтобы отрезать свою собственную руку.

Возможно, из тактических соображений я решил отложить обдумывание варианта самоампутации. Вначале следует поработать над более простым вариантом – отколоть кусок камня, чтобы освободить мою руку. Я достаю мультиинструмент, извлекаю наиболее длинное из двух лезвий. Внезапно испытываю радость оттого, что решил взять его с собой.

Выбираю легкодоступное место на валуне на уровне моей груди, в нескольких дюймах от моего правого запястья, и процарапываю кончиком лезвия линию длиной в десять сантиметров. Если я смогу отколоть камень ниже этой линии примерно на пятнадцать сантиметров, то смогу освободить руку. Но из-за того, что полоса камня, отмеченная для выдалбливания, местами имеет толщину около восьми сантиметров, мне придется удалить около ста восьмидесяти квадратных сантиметров камня. Это довольно много, и я знаю, что выдалбливание песчаника – крайне утомительная работа.

Моя первая попытка сделать скол вдоль линии, отмеченной на валуне, лишь слегка поцарапала камень. Я пытаюсь снова, в этот раз нажимая сильнее, но тыльной стороне рукоятки ножа гораздо проще надрезать мой указательный палец, чем режущему лезвию нанести удар по скале. Я изменяю хватку инструмента и теперь, держа его как Норман Бейтс, вонзаю лезвие в камень в том же месте. Нет какого-либо заметного эффекта. Я пытаюсь определить линию разлома в валуне или более мягкое место валуна, хоть что-то, что я могу использовать, но ничего нет. Даже если я сфокусируюсь на небольшом кристаллическом выступе в скале над моим запястьем, который я смогу отколоть, потребуется слишком много часов работы, прежде чем я смогу удалить даже этот крошечный минерализованный участок.

Я ударяю камень рукой, которая все еще держит нож, и громко раздраженно ору: «Какого черта этот песчаник такой твердый?!» Мне кажется, что каждый раз, когда я когда-либо поднимался по песчаному образованию, я оставлял в нем углубление, в которое можно было бы положить руку и использовать ее в качестве опоры. В этом же валуне я не могу оставить даже вмятины. Я решился провести быстрый эксперимент, чтобы проверить относительную твердость стены. Держа нож, как ручку, я легко вырезаю заглавную букву «Г» на северной стене каньона, примерно в тридцати сантиметрах над моей правой рукой. Постепенно я вырезаю еще несколько печатных букв в нижнем регистре «e-o-л-o-г-и-ч», затем делаю паузу, чтобы измерить пространство глазами и мысленно расположить на нем остальные буквы. В течение пяти минут я выцарапываю еще три слова, затем подправляю их до тех пор, пока не прочитываю фразу «Геологическая эпоха включает в себя настоящее время».