Сговор диктаторов или мирная передышка?

Ген. Думенк. Я продолжу это сравнение и скажу, что этот "спасательный круг" в первую очередь должен быть крепким и солидным. Это вопрос, на котором я настаивал с военной точки зрения с самого начала.

Маршал К. Е. Ворошилов показывает на карте, как может быть реально оказана помощь и как Советский Союз может принять своими военными силами участие в совместной борьбе против агрессора.

Ген. Думенк. Это будет окончательная победа.

Маршал К. Е. Ворошилов. Неизвестно, что будет. В войне всякое бывает. Но это является предварительным условием – пропуск наших войск на польскую территорию через Виленский коридор и Галицию и через румынскую территорию. Это предварительное условие наших переговоров и совместного договора между тремя государствами. Если этого не будет, если этот вопрос не получит положительного разрешения, то я сомневаюсь вообще в целесообразности наших переговоров. Заявление генерала Думенка и других представителей французской и английской военных миссий о том, что Польша и Румыния сами попросят помощи, я считаю не совсем правильным. Они, Польша и Румыния, могут обратиться за помощью к Советскому Союзу, но могут и не обратиться или могут адресовать свою просьбу с таким опозданием, которое потом повлечет за собой очень большие и тяжелые последствия для армий Франции, Англии и тех союзников, которые у них будут. Мы в это время не в состоянии будем оказывать соответствующего воздействия на события. Заявление, сделанное адмиралом Драксом о том, что если Польша и Румыния не попросят помощи у Советского Союза, то они очень скоро станут провинциями Германии, – это заявление весьма интересно. Я на этом вопросе остановлюсь в двух словах. Самого мнения о том, что Польша и Румыния, если они не попросят помощи у СССР, могут стать очень быстро провинциями агрессивной Германии, я не оспариваю. Должен, однако, заметить здесь, [что] наше совещание является совещанием военных миссий трех великих государств и представляющие вооруженные силы этих государств люди должны знать следующее: не в наших интересах, не в интересах вооруженных сил Великобритании, Франции и Советского Союза, чтобы дополнительные вооруженные силы Польши и Румынии были бы уничтожены. А ведь если они, Польша и Румыния, не попросят своевременно помощи Советского Союза, то, по концепции адмирала, вооруженные силы Польши и Румынии будут уничтожены. Вот почему военная миссия Советского Союза настаивает на том, чтобы предварительно, до того как мы договоримся окончательно о соответствующих документах, которые явятся результатом нашего совещания, был бы решен вопрос о пропуске советских войск на польскую территорию (на севере и юге) и на румынскую территорию».[84 - АВП СССР. Ф. 06. Оп.1а. П. 25. Д. 12. Л. 33–47.]

Как видите, обе делегации старательно пытались заболтать вопросы Ворошилова, уклонялись от прямого ответа на них, а потом и вовсе попытались скинуть ответственность на СССР. Английский посол в Москве У. Сидс, к слову сказать, понял, что советская делегация возвела военные переговоры на вершину Момента Истины. Потому и отписал своему шефу лорду Галифаксу в Лондон: «Русские подняли теперь основной вопрос, от решения которого зависит успех или неудача военных переговоров, вопрос, который лежал в основе всех наших затруднений с самого начала политических переговоров, а именно как добиться заключения какого-либо полезного соглашения с Советским Союзом, пока его соседи поддерживают своего рода бойкот, который может оказаться прекращенным тогда, "когда будет слишком поздно". Поскольку мы взяли на себя обязательства в отношении Польши и Румынии, советская делегация имеет основания возложить на Великобританию и Францию обязанность обратиться к этим странам».[85 - Documents on British Foreign Policy, 1919–1939. Ser. 3. Vol. 7. P. 1.]

Британская и французская делегации не были в состоянии даже высказать свое отношение к данному вопросу. «Я думаю, – заметил П. Дракс в своем кругу после заседания, – наша миссия закончилась».[86 - Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась вторая мировая война. М., 1972, с. 292.]Под неустранимым давлением неопровержимых фактов, которые пришлось наблюдать воочию, правительство СССР не могло не сделать соответствующих выводов. Но тем не менее решило еще раз попытаться прийти к единому знаменателю. На заседании 15 августа Б. М. Шапошников сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9-10 тыс. танков и 5–5,5 тыс. боевых самолетов. Он изложил различные варианты совместных действий вооруженных сил СССР, Англии и Франции на случай нацистской агрессии. Докладывая в Лондон об этом заседании, британская делегация отмечала, что с началом войны Советский Союз «не намерен придерживаться оборонительной тактики, которую нам предписывалось предлагать русским». Напротив, он «выражает желание принимать участие в наступательных операциях».[87 - DBFP. Ser. 3. L., 1954. Vol. 7. P. 600–601.] Ж. Думенк в свою очередь телеграфировал в Париж, что советские представители изложили план «весьма эффективной помощи, которую они полны решимости нам оказать».[88 - Documents diplomatiques fran?ais… 2 sеrie. Т. XVIII. P. 52–53.]

Тем не менее ответа на поставленный советской стороной вопрос о возможности прохода советских войск через определенные районы Польши не поступило ни 15, ни 16, ни 17 августа. В создавшихся условиях по предложению главы британской делегации П. Дракса переговоры были прерваны до 21 августа. Прошу обратить на это особое внимание. Не советская делегация предложила сделать большой перерыв, а именно английская делегация. Судя по всему, явно по согласованию с французской делегацией, не говоря уже о том, что и с Лондоном тем более. Таким образом, к 17 августа по вине западных делегаций переговоры зашли в тупик. Надежд на заключение военной конвенции СССР, Англии и Франции уже не оставалось.

«Естественно», что в срыве переговоров вся западная и польская сволота винит СССР и Сталина, но никак не себя самих. Для этих мерзавцев подобные, полностью беспочвенные обвинения – вполне нормальное явление, не говоря уже о том, что и привычное дело. К слову сказать, не грех бы нашему МИДу хоть раз в жизни призвать этих деятелей к судебной ответственности за чудовищную клевету. А то, что это были действительно беспочвенные обвинения, было ясно еще тогда, в августе 1939 г. Даже за океаном. К примеру, информируя 18 августа 1939 г. президента США Ф. Рузвельта о ходе московских переговоров, Госдепартамент обратил внимание главы государства на то, что в беседе с послом США в Москве Штейнгардтом посол Франции в СССР Наджиар заявил, что «по его убеждению, русские на протяжении всех переговоров искренне стремились к заключению соглашения с Францией и Англией. С самого начала переговоров Советское правительство настаивало на определенном договоре вместо деклараций.[89 - Посол был абсолютно прав и абсолютно точен. Потому что это так и было в реальности. А уж если по-простому то невозможно без иронической ухмылки или даже смеха читать стенограммы переговоров. Ибо насколько лаконичен и по-военному точен в своих формулировках был Ворошилов, а также члены советской делегации, настолько же пустобрехливы – ну прямо, как бездомные псы, – были англичане и французы на этих переговорах, особенно главы их делегаций. Только и остается, что диву даваться по поводу беспрецедентной выдержки наших представителей.]Длительность переговоров – не вина Советского правительства, которое немедленно предоставляло ответы. Причины задержки были обусловлены Лондоном и Парижем».[90 - Fr. D. Roosevelt and Foreign Affairs, V. 16, July – August 1939, New York, 1979, p. 239.]

И в этой связи встает вопрос о позиции Польши и позиции западных демократий в отношении Польши. Но прежде чем перейти к этому важнейшему аспекту, хотелось бы обратить внимание на один инцидент, произошедший в ночь с 17 на 18 августа на ниве тайной дипломатии и разведки, прежде всего Великобритании и США. Именно этот инцидент, в котором нет даже и тени намека на какую-либо вину СССР, и явился той самой последней точкой в смертном приговоре Польше, который вынесла выдавшая ей гарантии Великобритания. Хотя даже в тот момент, и даже в последующие дни, вплоть до самого конца августа, был реальный шанс избежать не только этого, но и в целом мировой войны.

А суть инцидента такова. Незадолго до полуночи 17 августа 1939 г. Галифакс направил очередные инструкции Сидсу в Москву. А уже утром 18 августа Галифакс получил от английского посла в Вашингтоне Линдсея телеграмму-молнию, в которой со ссылкой на заместителя госсекретаря С. Уэллеса, который и сообщил ему ниже излагаемые сведения, информировал Лондон о том, что по данным США, Германия добивается заключения договора о ненападении с СССР. Об этом 1-му секретарю посольства США в СССР Ч. Болену сообщил его агент из числа сотрудников германского посольства в Москве Г. фон Биттенфельд, который информировал своего американского визави о встрече германского посла Шуленбурга с Молотовым 15 августа 1939 г. Учитывая, что Биттенфельд подробно информировал Болена о содержании беседы Шуленбурга с Молотовым, в составлении записи которой Биттенфельд принимал участие, и принимая во внимание, что именно ему и было поручено отвезти ее в Берлин, целесообразно привести полный текст записи этой беседы по советским источникам (разницы никакой нет).

Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом (беседа проходила 15 августа 1939 г. с 20 час. до 21 час. 40 мин.):

Шуленбург извиняется за настойчивость, с которой он сегодня просил приема у т. Молотова. Но эта настойчивость объясняется инструкциями, полученными им из Берлина, а также и характером тех вопросов, которые он желал бы изложить. Шуленбург сообщает, что из беседы Астахова с Риббентропом ему известно, что Советское правительство интересуется переговорами, но считает нецелесообразным продолжать их в Берлине.

Комментарий. Речь идет о встрече 2 августа 1939 г. временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова с министром иностранных дел Германии Риббентропом, о содержании беседы с которым он доложил в Народный комиссариат иностранных дел СССР телеграммой от 3 августа 1939 г.: «Сообщив мне имена лиц, готовых ехать на выставку, Вайцзеккер сказал, что со мной хотел бы поговорить Риббентроп, и немедленно провел меня в кабинет последнего. Риббентроп начал с указания, что Шнурре доложил ему о своей беседе со мной, как бы подчеркивая, что эту беседу Шнурре вел по его поручению. Далее он в течение часа с лишним развивал свою точку зрения на наши взаимоотношения. Основные соображения его следующие: благополучное завершение кредитных переговоров может послужить началом улучшения политических отношений. До сего времени в наших отношениях накопилось много болячек, для рассасывания которых необходимо время, но изжить которые возможно. Основная предпосылка: надо иметь уверенность, что одна сторона не станет вмешиваться во внутренние дела другой. Германское правительство не считает национал-социалистскую идеологию предметом экспорта, и если Советское правительство придерживается аналогичной точки зрения, то главное препятствие к нормализации отношений отпадает. На мое указание, что мы, со своей стороны, считаем взаимное невмешательство во внутренние дела необходимой предпосылкой нормальных отношений, Риббентропответил, что с удовлетворением принимает это к сведению. В остальном он сказал: мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки, то можно обменяться мнениями более конкретным порядком. На мой вопрос о том, в каких формах мыслит германское правительство это улучшение отношений и какие конкретные предложения оно могло бы сделать помимо общих соображений, Риббентроп ответил, что он хотел бы, чтобы я довел до вашего сведения сказанное им и затем сообщил бы ему, разделяет ли Советский Союз эту точку зрения и считает ли он желательным более подробно обсудить эту тему. Тогда можно было бы поговорить более конкретно здесь или в Москве. Кроме того, в этой же связи он подчеркнул, что по его прямой директиве германская пресса уже несколько месяцев тому назад прекратила нападки на СССР, но он не видит по этой линии взаимности со стороны советской прессы. На мое замечание, что наша пресса никогда не вела столь острой кампании против Германии, как германская против СССР, Риббентроп ответил, что все же он считает, что если Советское правительство хочет улучшения отношений с Германией, то это должно отразиться и на линии советской прессы, чего до сих пор не заметно. Он отметил также, что исходит из того, что СССР не намерен вести политику, идущую вразрез с жизненными интересами Германии. Я заметил, что эта предпосылка может иметь различный смысл и вряд ли сможет быть принята без обсуждения и уточнения.

Далее он указал, что мы не должны упускать из виду фазы германской дружбы с Японией. Что касается Польши, то Германия считает Данциг своим и полагает, что вскоре этот вопрос будет разрешен. Военное сопротивление Польши – чистый блеф, и, для того чтобы «выбрить» ее, германской армии достаточно 7-10 дней. Риббентроп бросил ряд пренебрежительных замечаний по адресу «западноевропейских демократий» и сказал, что хотя он СССР и не знает, но, по его впечатлениям, разговаривать с русскими немцам, несмотря на всю разницу идеологий, было бы легче, чем с англичанами и французами. Резюмируя все сказанное, он еще раз просил сообщить все вам и запросить ваше мнение о том, считаете ли вы желательным более конкретныйобмен мнениями. Я изредка прерывал беседу, которая носила характер монолога. Полпред (Так в оригинале).[91 - АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 294. Д. 2036. Л. 162–165.]

Тов. Молотов отвечает, что мы считаем т. Астахова недостаточно опытным и поэтому находим нужным вести эти переговоры здесь. Шуленбург сообщает, что полученную им из Берлина инструкцию ему поручено изложить устно, но он желал бы прочесть ее (приложение – полный текст инструкции). Прочитанную им инструкцию Шуленбург, по поручению Риббентропа, просит доложить т. Сталину. Тов. Молотов ответил, что ввиду важности сделанного Шуленбургом заявления ответ на него он даст после доклада этого заявления Советскому правительству. Но уже сейчас он может приветствовать выраженное в этом заявлении желание германского правительства улучшить взаимоотношения с СССР. Что же касается приезда Риббентропа в Москву, то для того, чтобы обмен мнениями дал результаты, по мнению т. Молотова, необходимо проведение соответствующей подготовки. Тов. Молотов подчеркивает, что сказанное им является предварительным мнением по этому предложению.

Затем т. Молотов сообщает Шуленбургу, что еще в конце июня наш поверенный в делах в Италии телеграфировал нам о своей беседе с Чиано.[92 - Чиано – министр иностранных дел Италии, зять Муссолини.]

Комментарий. Речь идет о следующем. 26 июня 1939 г. с пометкой «немедленно» временный поверенный в делах СССР в Италии Л. Б. Гельфанд прислал в Народный комиссариат иностранных дел СССР телеграмму следующего содержания: «В Кастель Фузано[93 - Загородная резиденция министра иностранных дел Италии.]встретился с Чиано. В процессе беседы я указал министру, что его заявление на днях мне о приличном поведении итальянской печати в отношении СССР уже не соответствует действительности: в течение последних трех дней газеты систематически печатают фальшивки из Токио, приводя явно смехотворные цифры сбитых советских аэропланов. Сообщение же ТАСС по этому поводу не опубликовано. Чиано ответил, что сегодня же по возвращении в министерство примет меры к напечатанною нашего сообщения. Министр решительно отводил мой намек на возможность берлинского и римского влияния в нынешних японских провокациях на монгольской границе, что, быть может, связано с англо-советскими переговорами. "Мы, – заявил Чиано, – советуем японцам наступать только на английские и французские позиции. Более того, мы заявили в Берлине, что целиком поддерживаем план Шуленбурга". В ответ на мой недоуменный вопрос, что за «план», Чиано разъяснил, что находящийся в Берлине Шуленбург предлагает стать на путь решительного улучшения германо-советских отношений, для чего: 1. Германия должна содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов. 2. Обсудить возможность предложить нам или заключить пакт о ненападении или, быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран. 3. Заключить широкое торговое соглашение. Чиано добавил, что не имеет пока сообщения об отношении Гитлера к этому плану. При очередной беседе по телефону собирается узнать у Риббентропа и расскажет при встрече со мной. Поверенный в делах».[94 - АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 304. Д. 2103. Л. 74–75.]

Чиано в беседе с нашим поверенным в делах упомянул о существовании в Берлине, как сказал Чиано, «плана Шуленбурга», имеющего в виду улучшение советско-германских отношений. «План Шуленбурга» будто бы предполагает: 1) содействие Германии урегулированию взаимоотношений СССР с Японией и ликвидации пограничных конфликтов с ней; 2) заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование Прибалтийских стран; 3) заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности. Шуленбург вначале сильно покраснел, а затем сказал, что эти сведения Чиано получил от Россо,[95 - Посол Италии в СССР.]с которым Шуленбург беседовал лишь в общих чертах об улучшении советско-германских отношений. Шуленбург подтверждает, что в этой беседе он говорил об урегулировании отношений СССР с Японией, речи же о совместных гарантиях Прибалтийских стран не было. Разговора о деталях не было, и этот план просто излагает предположения Росса.

Комментарий. Речь идет о следующем. Во время встречи 4 июля 1939 г. с заместителем народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкиным посол Италии в СССР А. Россо заявил ему, что Шуленбург информировал его о своей беседес наркомом иностранных дел СССР 28 июня 1939 г. «Россо, – отмечал Потемкин в своей записи, – передал эту информацию в Рим. На днях он получил оттуда ответную телеграмму, которая сообщает послу, что итальянское правительство считает серьезным и искренним стремление германского правительства улучшить отношения с СССР. Со своей стороны итальянское правительство признает такое улучшение советско-германских отношений весьма желательным. Об этом Россо уполномочен довести до нашего сведения. В ответ на заявление Россо я ограничился репликой, что ничто не мешает германскому правительству доказать на деле серьезность и искренность своего стремления улучшить отношения с СССР. В интересах общего мира мы могли бы лишь приветствовать такое направление внешней политики Германии».[96 - АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1. П. 10. Д. 99. Л. 25–27.]

Тов. Молотов говорит, что ничего невероятного в предложениях, содержащихся в указанном «плане Шуленбурга», он не видит, тем более что торгово-кредитное соглашение, видимо, приближается к осуществлению, намечается и улучшение политических отношений между Германией и СССР, как это видно из сегодняшнего заявления посла. Шуленбург заявляет, что все то, о чем он говорил Россо в части Балтийского моря, возможного улучшения отношений СССР с Японией, нашло свое выражение в зачитанной им сегодня инструкции. Шуленбург добавляет, что его последние предложения еще более конкретны.

Тов. Молотов говорит Шуленбургу, что из нашего опыта нам известно, что Германия до последнего времени не стремилась к улучшению взаимоотношений с СССР. И если мы сейчас видим, что Германия стремится к улучшению взаимоотношений, то мы, разумеется, приветствуем это стремление и относимся к нему положительно. Тов. Молотов добавляет, что он именно так рассматривает сегодняшнее заявление посла. О «плане Шуленбурга», продолжает т. Молотов, он упомянул, поскольку он идет по той же линии, по которой идет и сегодняшнее заявление Шуленбурга. Шуленбург спрашивает, можно ли пункты приведенного т. Молотовым «плана» принять за основу дальнейших переговоров. Тов. Молотов отмечает, что теперь надо разговаривать в более конкретных формах. Мы рассчитываем на положительный исход советско-германских экономических переговоров. Что же касается советско-японских отношений, то т. Молотов спрашивает, может ли Германия оказать влияние на эти дела или в данное время нецелесообразно ставить этот вопрос. Шуленбург отвечает, что хотя об этом и не сказано ничего в инструкции, но Риббентроп указывал т. Астахову, что у него имеется своя концепция в отношении Японии, и что Риббентроп в свое время говорил послу, что он имеет возможность оказать «свое немалое влияние на позицию Японии».

Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, существует ли у германского правительства определенное мнение по вопросу заключения пакта о ненападении с СССР. Шуленбург отвечает, что с Риббентропом этот вопрос пока не обсуждался. Германское правительство не занимает в этом вопросе ни положительной, ни отрицательной позиции. Тов. Молотов заявляет, что в связи с тем, что как Риббентроп, так и Шуленбург говорили об «освежении» и о пополнении действующих советско-германских соглашений, важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чем-либо подобном ему.

Шуленбург спрашивает, следует ли рассматривать упомянутые т. Молотовым пункты как предпосылку для приезда Риббентропа. Тов. Молотов заявляет, что он специально вызовет Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Перед приездом Риббентропа, по мнению т. Молотова, необходимо провести подготовку определенных вопросов, для того чтобы принимать решения, а не просто вести переговоры. В сегодняшнем германском заявлении указано, что, во-первых, время не ждет, торопит и что, во-вторых, желательно, чтобы события не опередили и не поставили нас перед свершившимися фактами. Поэтому если германское правительство относится положительно к идее пакта о ненападении или к аналогичной идее и если подобные идеи включают сегодняшнее заявление Шуленбурга, то надо говорить более конкретно.

Шуленбург сообщает, что телеграфирует содержание сегодняшней беседы в Берлин, где подчеркнет особую заинтересованность Советского правительства в названных т. Молотовым пунктах. В заключение Шуленбург просит т. Молотова ускорить ответ на сделанное сегодня заявление. Беседа продолжалась 1 час. 40 мин., из которых 40 ушло на запись текста заявления (инструкции) Шуленбурга, т. к. посол не захотел передать бумажку, на которой оно было записано. Беседу записал В. Павлов.[97 - АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 33–36.]

Приложение

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА, ВРУЧЕННАЯ В. М. МОЛОТОВУ Ф. ШУЛЕНБУРГОМ 15 АВГУСТА 1939 г.

1. Противоречия между мировоззрением нац[ионал] соц[иалистской] Германии и мировоззрением СССР были в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР стояли на противоположных и враждующих друг с другом позициях. Из развития последнего времени, по-видимому, явствует, что различные мировоззрения не исключают разумных отношений между этими двумя государствами и возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества. Таким образом, периоду внешнеполитических противоречий мог бы быть навсегда положен конец и могла бы освободиться дорога к новому будущему обеих стран.

2. Реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует. Жизненные пространства Германии и СССР соприкасаются, но в смысле своих естественных потребностей они друг с другом не конкурируют. Вследствие этого с самого начала отсутствует всякий повод для агрессивных тенденций одного государства против другого. Германия не имеет никаких агрессивных намерений против СССР. Германское правительство стоит на точке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен, к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. п. Помимо того, политическое сотрудничество обеих стран может быть только полезным. То же самое относится к германскому и советскому народным хозяйствам, во всех направлениях друг друга дополняющих.

3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-советская политика стоит в данный момент на историческом поворотном пункте. Политические решения, которые должны быть приняты в ближайшее время в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для развития отношений между германским народом и народами СССР в течение поколений. От этих решений будет зависеть, придется ли однажды обоим народам без принудительной на то причины опять скрестить свое оружие, или же они вновь достигнут дружественных отношений. В прошлом обе страны всегда жили хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами.

4. Правда, что Германия и СССР, вследствие существовавшей между ними в течение последних лет идеологической вражды, питают в данный момент недоверие друг к другу. Придется устранить еще много накопившегося мусора. Нужно, однако, констатировать, что и в течение этого времени естественная симпатия германского народа к русскому никогда не исчезала. На этой основе политика обоих государств может начать новую созидательную работу.

5. На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются, путем заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 г. эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям.

6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также поднятая Англией военная шумиха и связанные с этим попытки к заключению союзов делают необходимым, чтобы в германо-советские отношения в скором времени была внесена ясность. Иначе дела без германского воздействия могут принять оборот, который отрежет у обоих правительств возможность восстановить германо-советскую дружбу и при наличии соответствующего положения совместно внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы. Ввиду этого руководству обеих стран не следовало бы предоставлять развитие вещей самотеку, а своевременно принять меры. Было бы роковым, если бы из-за обоюдного незнания взглядов и намерений другой страны оба народа окончательно пошли по разным путям.

Согласно сделанному нам сообщению, у Советского правительства также имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Ввиду того, что прежний опыт показал, что при использовании обычного дипломатического пути такое выяснение может быть достигнуто только медленно, министр иностранных дел Германии фон Риббентроп готов на короткое время приехать в Москву, чтобы от имени фюрера изложить г-ну Сталину точку зрения фюрера. По мнению г-на фон Риббентропа, перемена может быть достигнута путем такого непосредственного обмена мнениями, не исключающего возможности заложить фундамент для окончательного приведения в порядок германо-советских отношений.[98 - АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 37–39.]

Комментарий к выделенным жирным шрифтом аспектам беседы 15 августа. Как видите, не СССР проявил инициативу, а Германия. Не Молотов или Сталин проявили инициативу с подписанием пакта и приездом Риббентропа, а Шуленбург, который даже разработал некий план или, если говорить начистоту, в сущности-то всю технологию подготовки и заключения договора о ненападении – ведь дальнейшие события протекали фактически в соответствии с его планом. К слову сказать, до сих пор непонятно, по собственной ли инициативе Шуленбург разработал такой план или же по указанию Риббентропа исполнил роль озвучивающего рупора. Похоже, что последнее. Но самое главное, что привлекает особое внимание, это насколько упорно и отчаянно пытался Шуленбург повернуть разговор так и представить все дело так, что это не его инициативы, а нечто исходящее лично от Молотова, а он, будучи всего лишь послом иностранной державы, просто развил мысли Молотова. Даже сильно покраснел сначала. А ведь это был очень опытный разведчик и дипломат, «съевший», как принято говорить, «не одну собаку» и обладавший профессионально сильной выдержкой, умением держать себя в руках и не выдавать своих чувств. К слову сказать, он и на дальних-то подступах к разговору о возможном улучшении советско-германских отношений вел себя точно так же. Все время пытался создать такое впечатление у советской стороны, что-де он в своих мыслях отталкивается от эвентуально высказанных перед этим мыслей советских представителей. Взгляните на содержание записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом 28 июня 1939 г., о которой шла речь в предыдущих документах. Прямо с первых же строк видно, как он пытается навязать Молотову мысль о том, что-де это он, Молотов, источник тех самых мыслей, которые Шуленбург всего лишь как посол пытается развить далее. Но Молотов на голову, если не более, превосходил Шуленбурга в политике, и просто так его на мякине было не взять. Он сразу же поставил Шуленбурга на место одним кратким вопросом. И в результате Шуленбург выдал банальность – Молотов-то, судя по всему, в одной из бесед (непонятно какой) высказал характерное для любого министра иностранных дел рутинное пожелание об улучшении советско-германских отношений, которые еще более осложнились после Мюнхена и резких нот СССР по поводу захвата Чехословакии и Мемеля (Клайпеды). Итак, текст записи:

«Шуленбург начал с того, что он был в Берлине и имел беседу с тов. Астаховым по двум вопросам: 1) о торгпредстве в Праге и 2) по вопросу, о котором он уже говорил со мною. На мое замечание, о каком именно вопросе идет речь, Шуленбург ответил, что речь идет о моем высказывании относительно создания политической базы в отношениях между Германией и СССР. Затем Шуленбург, развивая по моей просьбе свою мысль, сказал, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. Он добавил далее, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. По словам Шуленбурга, Германия уже дала доказательства своего желания нормализировать отношения с нами. В качестве примера он указал на сдержанность тона германской печати в отношении СССР, а также на пакты о ненападении, заключенные Германией с Прибалтийскими странами (Латвией и Эстонией), которые он рассматривает как безвозмездный вклад в дело мира и которые показывают, что Германия не имеет никаких злых намерений в отношении СССР. Также и в области экономических отношений, по словам Шуленбурга, Германия пыталась идти нам навстречу. На мое замечание, что упомянутые послом пакты заключены не с СССР, а с другими странами и не имеют прямого отношения к СССР, посол сказал, что, несмотря на то, что эти пакты заключены не с СССР, вопрос о Балтстранах носит деликатный характер и представляет интерес для СССР. Мы считали, добавил Шуленбург, что заключением этих пактов Германия делает шаг, не неприятный для СССР. Воздерживаясь от подтверждения мысли Шуленбурга, я напомнил ему о недавно существовавшем пакте о ненападении между Германией и Польшей, утратившем так неожиданно свою силу.[99 - Речь идет о разрыве Гитлером 28 апреля 1939 г. пакта о ненападении с Польшей.] При упоминании этого факта Шуленбург пустился в объяснения о том, что в этом виновата сама Польша, Германия же в отношении Польши не имеет злых намерений. Разрыв указанного пакта, добавил Шуленбург, есть будто бы мероприятие оборонительного характера со стороны Германии. Я не стал полемизировать с Шуленбургом насчет пактов, заключенных Германией с прибалтами, и сказал, что принимаю сообщение посла о пактах с прибалтами и его объяснения по этому вопросу к сведению. В связи с замечанием Шуленбурга, что он заверяет, что ни у кого в Германии нет, так сказать, наполеоновских планов в отношении СССР, я сказал, что нельзя никому запретить мечтать, что, должно быть, и в Германии есть люди, склонные к мечтаниям. Я сказал далее, что у посла не может быть оснований для сомнений относительно позиции СССР. Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами, в том числе и с Германией. На мой вопрос, как посол представляет себе возможности улучшения отношений между Германией и СССР, Шуленбург ответил, что надо пользоваться каждой возможностью, чтобы устранить затруднения на пути улучшения отношений. Если посол и теперь, после поездки в Берлин, ничего другого не предлагает, то, очевидно, сказал я, он считает, что в советско-германских отношениях все обстоит благополучно и посол – большой оптимист. Здесь Шуленбург напомнил, что СССР и Германия связаны берлинским договором о нейтралитете, заключенным в 1926 году, который был продлен Гитлером в 1933 году.

Комментарий. Речь идет о Берлинском договоре о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. В нем говорилось, что основой взаимоотношений между СССР и Германией остается Рапалльский договор. Правительства обеих стран обязались поддерживать дружественный контакт с целью достижения согласования всех вопросов политического и экономического свойства, касающихся совместно обеих стран (ст. 1). Наиболее важной была статья 2, гласившая: «В случае если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта». В статье 3 указывалось, что ни одна из договаривающихся сторон не будет примыкать к коалиции третьих держав с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту другую договаривающуюся сторону. Договор был заключен на 5-летний срок. 24 июня 1931 г. был подписан протокол о продлении срока действия договора. Срок, на который продлевался договор, не был указан, но было предусмотрено право денонсации договора с предупреждением за один год. 5 мая 1933 г. состоялся обмен ратификационными грамотами этого протокола, и он вступил в силу.[100 - Документы внешней политики СССР. M., 1964, т. 9, с. 250–252. Документы внешней политики СССР. М., 1968, т. 14, с. 395–396.]

Я иронически заметил, что хорошо, что Шуленбург помнит о существовании этого договора, и спросил, не находит ли посол, что заключенные Германией в последние годы договора, например "антикоминтерновский пакт" и военно-политический союз с Италией, находятся в противоречии с германо-советским договором 1926 года. Шуленбург стал уверять, что не следует возвращаться к прошлому (к тому, какое значение вначале имел "антикоминтерновский пакт"), и заявил, что договор о союзе с Италией не направлен против СССР, что этот договор имеет в виду в первую очередь Англию. Затем Шуленбург, переходя к торговым переговорам, заявил, что Германия проявила и в этом вопросе свою добрую волю, выразив желание послать в Москву Шнурре. На это я ответил, что по торговым делам в последнее время имела место беседа тов. Микояна с советником германского посольства Хильгером и что лучше, чтобы германское посольство дало соответствующие ответы на вопросы тов. Микояна, после чего и можно решить вопрос о приезде Шнурре. В заключение беседы Шуленбург снова просил «умерить» нашу прессу, поскольку будто бы германская уже ведет себя вполне сдержанно в отношении СССР. На это я ответил, что наша пресса не дает никаких поводов для обвинения в резкостях, чего нельзя сказать о германской прессе, которая дает немало доказательств враждебности в отношении к СССР. Содержание беседы посол обещал передать в Берлин. Беседа продолжалась свыше часа. В. Молотов».[101 - АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1а. П. 26. Д. 1. Л. 4–6.]

Вот о чем был проинформирован Галифакс. Тут-то лорд и смекнул, что пробил Момент Истины и необходимо принимать самые срочные меры. И какие же меры он принял? Никогда не догадаетесь! Первое, что он сделал – «заховал» эту телеграмму Линдсея так, что она «испарилась» из недр Форин Оффиса вплоть до 22 августа 1939 г. Вновь она «всплыла», подчеркиваю, только 22 августа, причем только тогда, когда уже стало известно, что Риббентроп направляется в Москву. И надо же было такому случиться, что даже десятилетия спустя «фокус» Галифакса воспроизвели и при публикации в Англии очередного тома дипломатических документов того периода – издатели прямо так и написали в примечании к упомянутой телеграмме: «Эта телеграмма не была получена Центральным департаментом Форин Оффиса до 22 августа». Так на кой же британский черт лорду понадобилось такое мелкое шулерство? А вот на кой. Выше уже вполне достаточно информативно было доказано, что заключение каких-либо, тем более обязывающих в чем-то Англию соглашений в расчеты Лондона не входило. Абсолютно не входило. Особенно же заключение договора с СССР. Однако же ввиду того, что оправдать подобную позицию было абсолютно невозможно – ни перед собственным парламентом, ни тем более перед мировым общественным мнением – этой телеграмме суждено было на время оказаться не полученной Центральным департаментом Форин Оффиса вплоть до 22 августа. То есть до того момента, когда разъяренное подлым саботажем переговоров со стороны Англии и Франции Советское правительство оказалось вынужденным, подчеркиваю, в прямом смысле слова оказалось вынужденным по соображениям государственной и военной безопасности скрепя сердце пойти на подписания договора о ненападении с Германией. Именно на достижение такого результата и были направлены все саботажные и иные подлейшие по сути и характеру усилия особенно Великобритании. Потому что только такой вариант мог устроить Лондон, поскольку гарантированно обеспечивал возможность – в случае действительного заключения советско-германского договора о ненападении в период, когда московские переговоры официально еще не были завершены, – нагло свалить затем всю ответственность на СССР и Сталина, обвинив их в коварном вероломстве! Чья бы корова мычала, да только не английская!

Но это, как ни странно, всего лишь верхушка айсберга. На самом же деле, получив упомянутую выше информацию Линдсея, Галифакс доложил ее Чемберлену и эти двое «мудрецов» ничего лучше выдумать не смогли, как организовать посылку спецсамолета британской разведки (пилот СИС – Сидней Коттон, второй пилот тоже оттуда – Р. Найвин) в Германию, чтобы привезти в Лондон на тайные переговоры самого Геринга! И вот тут начинают привлекать особое внимание некоторые нюансы. Как уже было указано, по предложению главы британской делегации адмирала Дракса в московских переговорах был сделан перерыв до 21 августа. Почему именно до 21 августа?!

Между тем именно 21 августа Галифакс получил из Берлина известие о согласии Геринга прибыть в Лондон. Раз согласие, значит, ему предшествовало приглашение. Второй человек в рейхе просто так прокатиться в Лондон не мог. Не та фигура и не то было время, чтобы вот запросто разъезжать, тем более смотаться в Лондон. Как-никак, но в то время Геринг был наци № 2 в рейхе. Если разговор между С. Коттоном и Стюартом Мензисом о необходимости полета в Берлин за Герингом состоялся уже 19 августа и тогда же была получена санкция Чемберлена на эту дурно пахнущую авантюру, следовательно, как минимум днем ранее, то есть 18 августа, предложение посетить Лондон было передано Герингу. И тут же упираемся в факт получения Галифаксом уже упоминавшейся выше телеграммы Линдсея. Проще говоря, без каких-либо усилий выстраивается зловещая цепочка: утром 18 августа поступает телеграмма Линдсея, в тот же день Галифакс и К°по своим каналам каким-то образом запрашивают согласие Геринга на тайное посещение Лондона на спецсамолете британской разведки, 19-го британская разведка в срочном порядке готовит тайный полет за Герингом, 21-го такое согласие поступает в Лондон, 22-го, когда уже стало известно о предстоящем визите Риббентропа в Москву, британское правительство принимает решение о дате визита Геринга – 23 августа! Ничего себе оперативность!? Такую бы оперативность, да в мирных, в прямом смысле слова мирных, целях – на благо успеха московских переговоров! Ан нет! Чтобы Британия жила, большевизм должен умереть! Для таких целей и такую жирную тушу, как Геринг, не жалко притащить в Лондон. Потому-то и такая оперативность, чтобы в очередной раз снюхаться с коричневыми шакалами! А ведь из информации Линдсея было четко видно, что Москва пока еще не дала окончательного согласия на ведение переговоров о договоре о ненападении, и уже тем более не дала согласие на визит Риббентропа. Сделай Англия тогда решительный шаг, направь она соответствующее должностное лицо в Москву, к примеру, того же Галифакса с необходимыми полномочиями для подписания договора, то за пару часов коренным образом можно было бы изменить не только ход текущих тогда событий, но ход самой Истории. Увы, но это Англия, едри ее в корень!..

Но и это еще не все. У британской разведки с начала 30-х гг. был очень информированный агент в непосредственном окружении Политбюро ЦК ВКП(б) – в секретариате члена Политбюро Анастаса Ивановича Микояна. Об этом агенте имеются крайне скудные сведения. Известно только место его работы и то, что вербовал его один из сильнейших сотрудников британской разведки, региональный резидент в Центральной и Восточной Европе Гарольд Гибсон. Советская разведка дважды вычисляла этого агента. Первый раз еще в 1936 г., но тогда тесно связанный с антисталинским заговором нарком внутренних дел Ягода «утопил» этот сигнал в недрах своего ведомства. Вторично – уже в 1940 г., и на этот раз выдающийся ас советских спецслужб Л. П. Берия довел дело до конца и британского агента по суду поставили к стенке. С другой стороны, не следует забывать и того, что было сказано выше о самом Литвинове. Хотя он и был снят с поста наркома, но тем не менее был оставлен в НКИД на должности заместителя наркома и, естественно, по-прежнему как минимум немало знал, да и свои людишки у него остались на своих постах в комиссариате. Не всех же тогда уволили, когда НКИД возглавил Молотов.

Истории этого агента и Литвинова привлекают к себе особое внимание в связи именно с тем, что лорд Галифакс почему-то пошел на мелкое жульничество и запрятал телеграмму Линдсея до 22 августа, а затем появилась официальная глупость о том, что-де Центральный департамент МИД Великобритании не получал этой телеграммы аж до 22 августа. Понимаете, в чем дело?! Сколь неприязненно не относись к этой «святой лисе» британской внешней политики и дипломатии, нельзя в то же время забывать, что это был лорд, к тому же воспитанный в духе старых традиций английской аристократии. Ну, не вяжется сие с таким мелким жульничеством. Но тогда возникает совсем иной вопрос. А что должно вязаться? Так вот в том-то все и дело, что не является ли «фокус» Галифакса с этой телеграммой Линдсея чем-то вроде прикрытия факта получения срочной агентурной информации из Москвы от упомянутого выше агента или же от Литвинова. Кстати говоря, не следует забывать и о его женушке – Айви Лоу – не просто англичанке, а сохранявшей британское подданство англичанке, которая имела прямой доступ к высшему руководству Великобритании. Как, впрочем, не следует забывать и о том, что с начала 1937 г. британская разведка сумела заполучить доступ к советским дипломатическим шифрам. И, увы, многое что узнавала подобным образом.

Понимаете ли, в чем вся незаметная суть этой истории? Уж больно лихо адмирал Дракс именно 17 августа вякнул, что надо прерваться до 21 августа. Если учесть, что Молотов докладывал на Политбюро о своей беседе с Шуленбургом 15 августа 1939 г., то упомянутый выше агент в секретариате Микояна или тот же Литвинов (в том числе и через свою жену) могли об этом информировать своих британских кураторов уже 16 августа. И те, естественно, дали в Лондон телеграмму-молнию. А уже 17-го началась бешеная подготовка к тайному визиту Геринга. По крайней мере, такая хронологическая логика в данном случае выглядит более адекватной. И вот почему. Дело в том, что раскопавший историю с телеграммой Линдсея британский историк Parkinson Ft., автор изданной в Лондоне в 1971 г. книги «Peace for our Time: Munich to Dunkirk – the Inside Story», непонятно зачем акцентировал внимание на одном совершенно никчемном моменте. На том, что Галифакс, видите ли, незадолго до полуночи 17 августа отправил инструкции английскому послу в Москве Сидсу. Казалось бы, тут ничего такого не должно быть. Все министры иностранных дел делают это. И действительно, бывает, что и до полуночи засиживаются в своих кабинетах, особенно когда происходят важные международные события. Но вот ведь какая штука получается. Для того чтобы Дракс вякнул свое предложение о прерывании переговоров до 21 августа, он должен был получить прямое указание из Лондона, а передать ему это указание должен был только посол. Никого другого Драке и слушать бы не стал. Следовательно, чтобы сказать такое, Драке должен был иметь соответствующее указание от посла не позднее 13.00 17 августа. Потому, что заседание в тот день началось в 10 ч. 07 мин. утра и закончилось (включая 15-минутный перерыв) в 13 ч. 43 мин. Разговор о прерывании зашел только на последней стадии заседания того дня. Обоснование этого предложения было простое – необходимость получения дополнительных указаний и информации по польскому вопросу. Но ведь и Геринга хотели притащить в Лондон тоже из-за этого же!

О том, что упомянутый полет С. Коттона состоялся, свидетельствует записка заведующего политическим отделом министерства иностранных дел Германии Э. Вермана от 23 августа 1939 г.:

«Сегодня меня посетил господин Шене в сопровождении английского гражданина Коттона, который первоначально хотел переговорить с господином статс-секретарем. Коттон сказал, что ко мне его направил господин Штамер. Господин Коттон, который, по его словам, прибыл в своем самолете и сразу же хотел бы улететь обратно в Лондон, спросил, не мог ли бы он встретиться с генерал-фельдмаршалом Герингом, с тем, чтобы тот инкогнито совершил поездку в Англию. По этому вопросу он будто бы говорил с видными политическими деятелями Англии и переписывался с лордом Галифаксом. Он показал мне написанное от руки письмо лорда Галифакса, в котором последний, отвечая Коттону на его письмо в довольно холодных выражениях, сообщает о своем согласии встретиться с названным лицом, если оно прибудет в Англию. Имя генерал-фельдмаршала в письме названо не было. Господин Коттон сказал, что речь идет о нем. Я сказал господину Коттону, что подобного рода частные доброжелательные посреднические услуги не новы и что я не могу ручаться за успех этого дела. Кроме того, совершенно очевидно, что частная поездка генерал-фельдмаршала в Англию, да к тому же инкогнито, просто невозможна. Господин Коттон предложил затем ряд других возможностей, в осуществлении которых он хотел бы сыграть роль посредника. Я сказал ему, что все это не подходит, к тому же фюрер имел сегодня официальную беседу с английским послом по вопросу об англо-германских отношениях. Верман».[102 - Akten zur deutchen ausw?rtigen Politik… Serie D, Bd. VII. S. 197.]

Сопутствующий комментарий. Здесь следует иметь в виду еще вот что. О том, что между Берлином и Лондоном происходят тайные переговоры и что между двумя столицами мотается спецсамолет, на котором туда-сюда летают эмиссары обеих сторон, стремящиеся согласовать позиции двух держав, в Москве абсолютно точно знали по донесениям разведки. Молотов однажды об этом жестко и однозначно упомянул в одной из бесед, состоявшейся в середине июля 1981 г. между ним и известным советским писателем-фронтовиком Иваном Фотиевичем Стаднюком[103 - Стаднюк И. Ф. Нечто о сталинизме. В сб.: О них ходили легенды. М., 1995 г., с. 422.]. Но Молотов далеко не все карты открыл. Он тогда упомянул всего лишь «какого-то шведа», не назвав его фамилии. Он имел в виду известного по событиям того времени шведского промышленника Биргера Далеруса. Как отметил в той беседе Молотов, этот самый швед доставлял Герингу заверения Чемберлена о том, что Германия, мол, свободна в своих действиях против Советского Союза. Заверения – заверениями, но Гитлер-то как черт ладана опасался войны на два фронта, и ему были нужны веские гарантии, что Великобритания не надует Германию точно так же, как это имело место в 1914 г., когда непосредственное озвучивание обмана взял на себя английский король Георг V. Эту ситуацию понимали в Москве, и соответственно разведка очень внимательно следила за тем, как развиваются эти тайные переговоры. Необходимо иметь в виду, что советская внешняя разведка располагала МИДе Великобритании солидными агентурными позициями. О представителях великолепной «кембриджской пятерки» многие знают. Но был еще и агент в управлении связи Форин Оффиса – капитан Джон Герберт Кинг, обладавший доступом и к британским дипломатическим шифрам, и к текстам самых секретных шифротелеграмм, которыми обменивался МИД Великобритании со своими послами, в том числе и в Германии.

Более того. Когда 21 августа заседание трех делегаций возобновило свою работу, тот же адмирал Дракс, выступив самым первым (как председатель заседания в тот день), вновь предложил отложить заседание дня на 3–4, мотивировав все той же польской проблемой.[104 - АВП СССР. Ф. 06. Оп. 16. П. 27. Д. 5 Л. 155–164. Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Third Series, vol. VII. L., 1954. P. 589.] Взгляните на текст стенограммы этого заседания и вам все станет ясно.

Запись заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции 21 августа 1939 г. Заседание начинается в 11 ч. 03 м., оканчивается в 17 ч. 25 м.

Адм. Дракс (председательствующий). Объявляю заседание открытым. Я должен, прежде всего, заявить маршалу, что мы собрались сегодня в соответствии с его срочно выраженным желанием. По моему мнению, следовало бы отложить заседание еще на 3–4 дня, но поскольку он попросил, чтобы мы встретились сегодня, мы рады согласиться с этим, в частности потому, что у нас имеется два или три важных вопроса, которые было бы полезно обсудить. Должен Вас информировать, что полномочия Британской миссии получены и будут сейчас оглашены. (Оглашается текст полномочий на английском языке. Перевод на русский язык будет представлен по получении подлинного текста). Я перехожу теперь ко второму пункту. Так как маршал пожелал, чтобы это заседание состоялось, я хотел бы попросить его высказать свое мнение насчет нашей дальнейшей работы.

Маршал Ворошилов. Я, от имени миссии Советского Союза, вношу предложение сделать перерыв нашего совещания не на 3–4 дня, как об этом просит англо-французская миссия, а на более продолжительный срок. Наша миссия состоит из людей, которые стоят во главе наших вооруженных сил. Наше совещание совпало с периодом, когда вооруженные силы Советского Союза проводят свои осенние учения и маневры. Члены нашей военной миссии, являющиеся ответственными руководителями наших вооруженных сил, в данное время не могут, к сожалению, сколько-нибудь систематически уделять время данному совещанию, так как они будут заняты этими учениями и осенними маневрами, подготовка к которым уже началась и находится в полном разгаре. Вот почему я еще раз прошу наше совещание отложить на более продолжительный период времени, в надежде, что за этот период будут выяснены все те вопросы, которые одинаково всех нас интересуют. Я имею в виду получение ответов от правительств Великобритании и Франции на поставленные советской миссией вопросы. (Переговоры между адм[иралом] Драк [сом] и ген[ералом] Думенк[ом].)