Пути и путы

– Не знаю. Похоже, – согласился Кирилл, – ладно, походим, видно будет.

– Походим? Ты ж не хотел. Что, понравилось?

– Вроде нет, но старичок забавный. Вдруг че толковое скажет.

– Времени жалко

– Да ладно, все равно только дом – работа, дом – работа.

Антон промолчал.

– Кстати, как на работе дела?

– Да ну, – Антон сел в машину и уехал не попрощавшись.

У меня же нет будущего без всего этого, кто я теперь без своей работы, без денег, без статуса?

Глупости, дурь, ложь. Все неправда. Это черт во мне говорит. Воистину сомнения придумал сатана.

У меня нет будущего? Да оно только сейчас и появилось. Именно в тот момент, когда я разрушал эту круговерть. Разве можно назвать будущим то, что происходит по расписанию, по календарю? Разве бывает будущее, когда нет завтра? Разве можно смотреть вперед, если ежедневно лишь повторяющееся вчера?

Нет уж, извините, не на того напали. Я десять лет страдал, каждое утро открывая вчерашние глаза. А теперь все, теперь-то уж настанет утро завтрашнего дня. Я принадлежу себе, а не понедельнично-пятничному кругу. Теперь-то вы, бюрократы и крысы офисные, мне не ровня. Вам меня не заполучить служить чужим идеалам. Как от чумы, от вас бегу я. Нет больше степлерно-бумажным сплетням, возни ног под столом, гулу кондиционеров и шелесту тесных душ в опенспейсах, нет больше ни человеческому ничтожеству, ни его внешнему проявлению.

Отныне только настоящее, только цельные важные мысли, предельные. Только то, на что не жалко тратить жизнь. «Смертельно болен»? А как иначе, может, и диагноз уже огласили, и капут мне на следующей неделе. Может, болезнь уже настолько въелась в меня и развилась, что и времени-то вовсе не осталось. Может, это были последние десять лет. Кто знает.

Поэтому не соврал. Правду сказал, а подробности объяснять – дело неблагодарное.

Антон не заметил, как доехал до дома. Дорога оказалась на редкость пустой. Жаль, лучше бы в пробке постоять. Он припарковался у подъезда, но домой не шел, так и сидел в машине Тошнота вернулась. Как же надоело. Будь оно все проклято.

Анюта была дома, приготовила ужин и уже поела.

Сидела за столом, смотрела в окно и тихонько плакала. Она видела, как муж в машине опять медлит с возвращением. В чем ее вина? Она – та же девочка с зелеными глазами, что и десять лет назад. В ней ничего не изменилось. Ни на грамм. На нее так же заглядываются мужчины, она по-прежнему весела с подругами. Ее улыбка освещает всех, кроме самого главного человека в мире. Что с ним, куда делся их рай, почему теперь он смотрит на нее с отвращением?

Вот бы все стало как раньше! Лежали на диване, рассказывали друг другу, как прошел день. Смотрели киношку или просто дремали. Он бы обнимал меня. Какие у него нежные руки. Были нежные. Боженька, пожалуйста, пусть он снова меня полюбит. Я все что угодно сделаю.

На следующий день за завтраком Антон прокручивал в голове любимый эпизод об увольнении: босс просит остаться, почти умоляет, но он тверд, ни капли сомнения.

Антон ехал в офис, не поставив «кино» на паузу.

Я ухожу, потому что нет больше сил терпеть эту боль. Будто грудь буравят тонким сверлом. На день вроде останавливаются, и кажется – отпустило. Может, месяц не чувствую ничего, может, два. Думаешь, ну, слава богу, переболел, вылечился. Но нет, останавливались лишь для того, чтобы немного зажило, а потом опять сверлят и сверлят. Глаза аж на мокром месте. Да. Да. Среди людей в офисе сидишь, а тут так прихватит, что сдержаться сил нет. Зубы стиснешь, в мышку руками вцепишься – трещит вся, зажмуришься и чувствуешь, как глаза намокают. Думаешь, увидит кто, точно решит, дескать сильно заболел дорогой коллега.

Да только нет никакой болезни. Здоров я. У врачей был не раз. Ни одной болячки. Разве что спина немного искривлена. Но это сейчас у всех. Это мир такой сейчас, спина кривая у всякого.

Вот от этого и хочу уйти, понимаете, спину хочу прямую и дух свободный. Не хочу больше копаться в завалах обязательной ненужности. Хочу вытянуться в полный рост, да так, чтобы ветром обдавало и ввысь тянуло.

Ухожу я.

На работе письмо – ответ, письмо – ответ.

Начальник вызвал на встречу с коллегами из департамента продаж. Скучнейшее занятие, но надо создавать эффект присутствия.

Два часа коту под хвост. Не существует более глупой траты времени, как заседания и встречи. Тянутся, тянутся по прихоти лишь одного из участников. Все остальные должны сидеть и умирать от скуки. На таких встречах обычно ничего не решается.

Антон не скрывал своего безразличия к происходящему. Ему было откровенно наплевать, что подумают коллеги.

– Отлично, – резюмировал Эдуард, босс, крупный абхаз без манер. – На том и порешим. Антон, вышли мне сейчас протокол.

Разошлись.

Позже Антон отправил требуемое письмо, и тут же раздался звонок.

– Поднимись ко мне сейчас, – голос шефа не предвещал ничего хорошего.

Через минуту Эдуард отчитывал Антона.

– Да как так можно писать? Ты же все напутал. Здесь надо поставить запятую. Весь смысл меняется. Это не перечисление подпунктов, а выбор замещающих друг друга вариантов. Понимаешь? – И сам же отвечал. – Ничего ты не понимаешь. Такие элементарные вещи.

Антон молчал.

– Нечего краснеть. Думать надо, а не краснеть. Придется за тебя переделывать. Все, свободен.

Антон молча вышел. Спустился к себе, взял чистый лист. Большой ржавый рубильник переключили в положение «off».

Когда вы тянете за железную рукоятку, и она не поддается, последующее усилие либо сломает рычаг, либо сдвинет его с места. Это конец борьбы. Дальше либо победа, либо поражение. Либо рычаг переключится, либо сломается и передвинуть его впредь не будет никакой возможности.

Антон завис на этом моменте.

Заявление в руке, впереди дверь в кабинет шефа. Что будет, если давить дальше? Зайду в кабинет и поставлю точку или сломаюсь, подчинюсь страху? Если не сейчас, вряд ли потом осмелюсь. Проглочу это и дальше стерплю все, что угодно, перестану даже думать об уходе.

Ах, какой сладкий миг! Страх с удовольствием перемешались, не разобрать, что где.

Антон воспарил над моментом, как орел над озером, и обрушился. Атака. Ухожу. Рубильник поддался. Положение «off».

– Не понял, не понял. – Эдуард приподнялся на стуле с заявлением в руках. – Ты че, решил уйти, дорогой?

«Ой, только не делайте вид, будто сожалеете, и вам будет не хватать такого талантливого и яркого сотрудника. Не надо речей, что я подвожу компанию в столь трудный момент. И лекций о том, что я предаю доверие. Не надо давить на жалость. Уважайте себя, босс». – Антон приготовился защищаться от соблазнов и комплиментов.

– Ты куда собрался в один день? Две недели отходишь, как все.

Антон открыл рот, но сказать не получилось. Он приготовил совсем другие слова, теперь они не подходили. Так и стоял с открытым ртом. Что-то промычалось само по себе.

– Вздумаешь фыркать, я тебе такие характеристики нарисую, что ты не только в нормальное место не устроишься, вообще улицы подметать пойдешь. С волчьим билетом вылетишь, понял меня?

Надо что-то отвечать. Нельзя больше молчать. Антон, черт возьми, ты понял его?!!

Отвечай!

– А не кажется ли вам, Эдуард, что вы забываетесь? Я бы на вашем месте не был столь словоохотливым. Вы уже не с сотрудником разговариваете, и я ничего не должен. Так что попридержите язык, Эдик. – «Эдик» прозвучало как настоящее обзывательство.