Формирователи

Формирователи
Артём Андреевич Костерин

Порой, не зная куда идти и что делать дальше, оступаясь шаг за шагом, не находя себе места в этом мире, главный герой, волею судьбы, становится участником чего-то большего, нежели простого социального проекта. Проекта, который навсегда может изменить не только его жизнь, но и жизнь тех, кто окажется рядом с ним.Книга о тяжести выбора и терзаниях, слабостях и отрешенности, которые в конечном итоге были преодолены не столько силой воли и характером, сколько были вытравлены из личности путём осознания. Умело спланированного, пошагового и детально просчитанного алгоритма, суть которого молодой человек всецело ощутил на себе, став чем-то большем, чем просто частью общества.История о сути влияния одних людей на других и о вещах, которые не так просты в трактовке, по причине своей неоднозначности и о возможных последствиях умелого использования ресурса своего сознания.

Артём Костерин

Формирователи

ГЛАВА 1.

Поезд плавно притормаживал вдоль платформы и, киоски и ларьки, часто расставленные на перроне, приветствовали приезжих своими сувенирами и товарами в дорогу. Там же, около арок выхода на привокзальную площадь, дежурили парные полицейские патрули, лениво и безразлично разглядывая подходящий состав. Бродили журнальные зазывалы, предлагая кроссворды, книги и разношерстные желтые газетенки. Ожидающие прибытия своего поезда, внимательно рыскали глазами по окнам вагонов в поисках номера и, наконец заприметив его, двигались по направлению движения еще катившегося пассажирского поезда Москва – Самара. На четвертой платформе было людно и скученно. Народ толпился, мешая своими большими челноками и чемоданами движению других людей. Те, в свою очередь, лавировали и задевали стоящих в очереди, на посадку, и все друг на друга возмущенно оглядывались с немым укором на лице. За год моего отсутствия ничего не изменилось. Я никуда не торопился – слишком уж долгожданным был этот момент.

Собрав задолго до прибытия поезда все свои вещи в спортивную сумку, я сидел у окна и разглядывал прохожих. Странное было ощущение, будто и не уезжал никуда. Будто бы и не было этого года на отдельном куске земли, именуемым островом, и не было всех тех переломных моментов, от которых губы расплывались в кривую улыбку разочарования. Разочарования от несбывшихся надежд и осознания всей той несправедливости и мерзости, что происходила не только в армии, но и в обществе, окружавшем меня в тот момент. Ощущалось чувство усталости и свободы одновременно. Свободой, в моем случае, можно было назвать, разве что, свободу от предрассудков и тех наивных утопичных мироощущений, которые я впитал в себя с самого детства, воспитанный на фильмах про войну, разведчиков – диверсантов и всех тех бравых вояк, которым все по плечу и которые, залитые кровью, своей и поверженных врагов, всегда одерживали победу. И правда торжествовала. И все были счастливы. Ха! Держи карман шире!

Дождавшись, когда мимо меня пройдет крайний человек с последнего купе вагона, я нарочито медленно встал и начал топать в сторону тамбура. Все жались в проходе друг к другу на столько, что если бы поезд вдруг тронулся, то все дружно бы перекликнулись носами в затылки или сумками по ногам. Неужели все они думают, что от этого движение как-то ускорится? Плелся я в метрах двух от крайнего пассажира, вальяжно переступая с ноги на ногу. На душе было чувство завершенности, исполненного долга. Наверное, самое умиротворяющее чувство на свете, которое я только мог испытать. Поэтому, даже если дома я появлюсь глубокой ночью или даже завтрашним утром, ничего страшного не произойдет. Ждали год – подождут и еще день.

Спрыгнув с самой высокой ступеньки вагона, я постоял несколько секунд и сделал пару глубоких вдохов аромата родного Поволжья. Пахло каучуковой смолой и жареной выпечкой. От аромата пирогов закрутило живот – последний прием пищи был вчера ночью в виде закуски «Дошираком» к выпитому. Уже перевалило за полдень, вот только организм, привыкший за год к часовому поясу Анивы, отказывался понимать, что сейчас еще только обед, а не время укладываться, и поэтому, моё бренное тело испытывало дикое желание где угодно принять горизонтальное положение и моргнуть на часок-другой. Перелет с Южно-Сахалинска до Москвы, с учетом часовых поясов, занял всего час, против девяти фактических, поэтому радостное столичное солнце светило также, как и при вылете, вот только измотаться ожиданием и перелетом я успел полноценно за все часы, проведенные на борту.

Сутки до вылета пьянствовали в казарме. В ночь перед увольнением наглаживали «гражданку», начищали или намывали обувь, собирали вещи и снова пили. Поголовно не спали: «старики» бодрили молодежь, молодежь запускала «дембельский поезд», кто-то из молодых пил с увольняемыми в запас земляками. Мы рассчитывали выспаться в самолете, но, не тут-то было. Возбуждение было такое, что хоть вагоны разгружай. Благо в «Боинге» были небольших габаритов телевизоры на потолке под углом к сидящим через каждые три пролета. В подлокотник были вмонтированы наушники и можно было, не мешая другим, смотреть то, что крутили на бортовом «Панасонике». Помню «Приключение итальянцев в России» и фильм про какую-то несносную здоровую собаку, «Мармадюк», кажется. Второсортные комедии для любителей абсурдного юмора. После третьего показа «Итальянцев» самолет пошел на посадку. Заложило уши и заломило в носу. Как выходил не помню. Помню, как «Бабай» отвел меня в сторону уже в аэропорту и на пальцах объяснил, что нужно продуть уши. Немного помогло. Через час уже и забыл, что болело. Далее шесть часов шатания по Москве в сторону Казанского. На привокзальной площади закупились провизией и водкой. Пока поезд не приехал, заливали в себя холодное разливное. Стояла невыносимая, по сравнению с Сахалином, жара для этого месяца. Загружались в поезд компанией из четырех. Двое вышли в Сызрани. Третьего, «Бабая», встречали, поэтому составлять ему компанию было «не вариант». Тут уже дело семейное. Никто ни на кого зла не держал, за то, что тот или иной не смог добраться всей компанией до самого конца. Всем хотелось домой. Он выходил из вагона один из первых. Я же никого о своем прибытии не уведомил. Точнее сказать, знали дату моего прибытия. Другую, более конкретную информацию, я не давал. Хотелось сделать сюрприз.

Шагая по подземному переходу, с любопытством разглядывая стены и людей, мысленно отметил, как за этот год сильно изменился я и как мало изменилось все вокруг. Выйдя на привокзальную площадь со стороны пекарен, увидел новые вывески, рекламные баннеры. Появился какой-то вагончик быстрого питания. Облицовка и цвет стен и зданий не изменились. Вот они, потребительские ценности. По такого рода изменениям легко судить, на что делает акцент наше общественное ядро, так сказать, основная его, общества, составляющая. Закурил. Торопиться не хотелось. Пока курил, прикинул в уме маршрут до дома: на маршрутке до автовокзала, там на автобус и полтора часа без остановок до города, дальше снова на маршрутку, на любимый 93-й, и до «Портпоселка». Можно было и на такси, но финансовое положение позволяло раскошелиться лишь на чебурек с чаем помимо дорожных расходов. Да уж, кутеж в поезде удался. «Ну ничего, ДМБ бывает раз в жизни» – прогонял я в голове эту мысль каждый раз, когда оправдывал себя и выдавал пьяные растраты за крайнюю и весьма обоснованную необходимость «выкинуть деньги на ветер».

На Автовокзале в проходах поставили рамки-металлоискатели по обоим направлениям. Пожалуй, это то немногое, что изменилось, на мой взгляд. Раньше, еще в старших классах, а это было пару лет назад, я часто тут бывал по амурным делам и поэтому, во время ожидания отправления автобуса, бродил и разглядывал содержимое витрин вокзальных киосков. Посему, отметил для себя, что все они стоят на своих местах и ассортимент в них практически не изменился. Да и продавцы были те же. Надо же, сколько всего произошло у меня за эти пятьдесят две недели, от событий до людей, а эти, поменяв разве что прическу и одежду, сидели на своих местах и преспокойно занимались своими делами в ожидании окончания рабочего дня. С какими разными ритмами живут люди. Или существуют. С такой работой я бы согласился, разве что, от безысходности или какой-нибудь травмы, которая бы привела меня к сидячему образу жизни, так как по натуре своей являлся я человеком очень деятельным и активным. В армии ощущалось что-то похожее – от командиров до солдат, все руководствовались неписанной истиной- «лучше плохо ехать, чем хорошо идти». И поэтому, задавать вопросы в стиле «А когда уже мы будем стрелять?» или «когда с нами проведут уже хоть какие-нибудь занятия?», а эти вопросы я по началу задавал частенько, являлось среди солдатской общины не просто дурным тоном, а чем-то вроде «выпендрежа». Мол, перед присягой выпустил свои три патрона и радуйся, что вообще стрелял. И это касалось не только стрельбы. Любого рода деятельности, кроме бездеятельности. Для меня, с моим складом ума и представлением об армии, как о большой школе для подготовки защитников Родины, это было не просто дико, это было до ужаса непонятно. И я с этим не смирился, но вопросы задавать пришлось перестать.

Еще за долго до призыва, я четко сформировал для себя представление о том, кем я хочу быть в армии и кем точно быть не хочу. Ради достижения этой цели, а Бог мне судья, что это была самая настоящая моя цель, я усердно занимался спортом, устраивал себе сборы, составлял режим дня, старался правильно питаться и все эдакое в ритме армейской жизни. Той жизни, о которой читал в романах про удалых парней специального назначения и о той, что видел в фильмах. Так сказать, довоспитывал сам себя, хотя, как я считал, с самодисциплиной у меня проблем никогда не было. Для меня стыдно было быть слабым. Слабым во всех отношениях. И, ради того, чтобы достойно отдать долг своей стране, я забрал документы из института уже после первого полугодия обучения и начал готовиться к призыву. Хотя, если честно, не только тяга к военной службе повлияла на мое отчисление. С вымоленной тройкой по математике в аттестате за одиннадцатый класс и этой же несчастной тройкой по физике, чудом полученной на ЕГЭ, поступать на факультет «Электрики и электротехники» в не «абы какой» университет было не самой удачной из идей моих родителей. При своем положении на тот момент я не имел право голоса, так как моя мать полностью всецело обеспечивала меня и честно выполнила свой долг, долг родителя – определила меня в ВУЗ на бюджет после школы, не оставив на волю судьбы.

При обоюдной зарплате моих мамы и папы рассчитывать на платное обучение в институте, а не колледже, было бы бессмысленно. Поэтому, поступить на техническую специальность всем, кроме меня, показалось вполне себе неплохой идеей. Разговоры о том, что я не смогу там учиться, даже не рассматривались: – «Поедешь в деревню хвосты коровам крутить или грузчиком работать» – говорила мне мама. И, в чем-то она была права. Потому что, при любом раскладе, попробовать учиться тому, что тяжело дается, в любом случае более удачная идея, чем не пытаться получить образование вовсе. Да и как я мог говорить, что это не моё? А вдруг бы все получилось? Не попробуешь, не узнаешь.

Об отчислении из университета родители узнали лишь спустя три месяца после моего фактического исключения из списков учащихся. И то благодаря тому, что я просто стал немного реже выходить из дома. Состоялся серьезный разговор. Никто не психовал, не кричал, как это могло быть раньше. Я просто сказал, что с того момента, как я заявил, что не смогу освоить эту специальность, а ночные работы по начертательной геометрии с отцом были тому доказательство, ничего не изменилось. Я старался понять, чего от меня хотят преподаватели, но увы, техническая составляющая этого образования шептала мне на ухо: – «Если я тебе не нравлюсь – застрелись, я не исправлюсь». Поэтому, последовало лишь пару вопросов про то, как я планирую строить свое будущее и о том, что родители очень сильно хотят, чтобы в конечном счете я все же получил высшее образование. Пунктик, так сказать. Пообещал. Момент этого разговора стал первым существенным переломным моментом в моей жизни, первым полностью самостоятельным решением, которое в конечном счете окажется ключевым в моей жизни.

Спустя пару дней после разговора на счет моего отчисления я совершил визит в военкомат своего города с целью заявить о себе и о своих намерениях. Беседы, анкеты. По всем параметрам я идеально подходил на роль «отечественного Рембо любого рода войск». Сказали направят в спецназ внутренних войск в город-герой Екатеринбург. С чувством удовлетворенности я поехал домой и, оставшиеся три месяца посвятил усиленным тренировкам по видеороликам Федора Емельяненко. Время прошло быстро: проводы, слезы матери перед посадкой меня на автобус около районного военкомата, грустный, но гордый взгляд отца. Тронулись – тридцать с небольшим похмельных ребят с лысыми головами в каждом из трех автобусов. В Сызрани нас переодели – запах новых кожаных берец отпечатался в подсознании на всю жизнь. Позже, для себя я его отметил, как запах тоски.

На сортировочном пункте, солдаты, отслужившие по полгода, гоняли вновь прибывших командами на ускоренное передвижение. В одинаковом камуфляже все стали не такие веселые и какие-то нелепые. Я тоже выглядел другим. Первую ночь провели в расположении сортировочного пункта. Подъем объявили внезапно, сопровождая команды криками и матами. Признаться, это давило морально. Хотелось уйти и сказать, что я пошутил и пойду-ка я дальше доучиваться. Но, видимо, все понимали, что думать нужно было раньше и поэтому, лица наши от осознания этого становились все грустнее. А я все ждал, когда придет «покупатель». Когда же появится хоть какая-то определенность, потому что второй день под ряд мы просто сидели во дворе сортировочного пункта и занимались не Бог весть чем, и никто не мог внести хоть какой-то ясности в происходящее. Нашел человека со звездами на погонах и попытался узнать, когда за нами приедут. Тут же выхватил словесного порицания за неправильную попытку задать вопрос. В итоге, мне сказали на «французском», что всех нас заберут в течение сегодняшнего дня. Это немного радовало, но раздражало всеобщее безразличие, повисшее в воздухе.

К вечеру приехали два «покупателя». Одну нашу половину забрали в Хабаровск. Я знал где находится этот город и поэтому долго смеялся от того, в какую даль их отправили. Пришли и за нами. Все сбежались к офицеру как цыплята к курице. Интересовал только один вопрос – «куда?». Ответ не заставил долго ждать – Сахалин. В голове появился образ падающего стакана и звук разбитого стекла. Не может быть… Ведь мне обещали… Это был первый момент, когда я понял, что это не совсем та армия, которую я себе представлял.

Торопливый басистый голос женщины через громкоговорящую связь объявил о посадке на автобус. Дожевав хот-дог и допив кофе, я двинулся в сторону пассажирского транспорта. Ужасно клонило в сон. По «старым» часам было самое время готовиться ко сну. На деле же жарило послеобеденное солнце и слегка дул теплый, почти горячий ветер.

Автобус тронулся, мягко покачиваясь на амортизаторах. Минут через пятнадцать оконные пейзажи Московского шоссе уступили место недосыпу, и я отстранился от мира сущего в пользу царства Морфея. Просыпался в дороге я лишь один раз, когда водитель автобуса, по неизвестной мне причине осуществил настолько резкое торможение, что я буквально влетел в спинку впередистоящего кресла. Кто-то недовольно ворчал, кто-то в открытую ругался. Лично я через минуту уже снова спал.

– Ничего не забываем, мусор забираем с собой. – давал напутственную речь водитель, от которой я и проснулся. Размяв затёкшую шею и протерев, нежелающие открываться глаза, я сгреб с верхней полки сумку и отправился к выходу. Солнце стремилось к закату, но все еще упрямо било в глаза и одаряло равномерным горячим фоном. Лето в самом разгаре. «Самое время для дембельских каникул» – подумал я и закурил. В такую жару курить совсем не хотелось, но срабатывала скорее привычка, чем зависимость, тем более что от сигарет, как где-то я вычитал, зависимости, как таковой, не существует. И поэтому, я нехотя втягивал в себя горячий дым, хотя давно не получал от сигарет удовольствия, как физического эффекта. Что-то пошло не так в один прекрасный момент или череду моментов, потому что не укладывалось у меня в голове, как я мог позволить себе стать таким: курящим, пьющим, солдафоном с манерой общения гопника и повадками «АУЕшника». Тем, кого всю службу, всю жизнь презирал. Размышляя об этом, по дороге на автобусную остановку выбросил наполовину выкуренную сигарету и попытался понять, для какого дела я вообще курю? За прошедший год курение стало для меня существенной проблемой: появилась отдышка, неприятный кашель по утрам, участились головные боли. И, так как стресс-фактор, как я считал, себя изжил и причины браться за папиросы больше не существует, то нужно с этим делом завязывать. И завязывать резко, а не постепенно.

93-я вывернула из-за угла «Республиканской» на «Родины» и двинулась в мою сторону. Я непроизвольно улыбнулся. Это был мой самый частый маршрут. На нем я ездил в школу и из школы, к другу в Автозаводский район и, самое главное, на этом маршруте было невозможно проехать мимо моей секции по гребле, потому что конечная, «Химик», как раз-таки и являлась местом, откуда вся наша компания перемещалась на гребную базу. Эти воспоминания согревали больше всего и именно они больше всего связывали меня с этим городом, крепостью крещеных калмыков, городом, чьим родоначальником по праву является артиллерист Татищев. Старая добрая Ставрополь, позже Ставрополь-на-Волге, а еще позже, после покорения Матушки-Волги инженером Семизоровым и постройкой громадной гидроэлектростанции, в компании с итальянским коммунистом Пальмиро Тольятти, стала именоваться под фамилией последнего.

Мне давало повода для гордости, что я служил в артиллерии, как и Василий Никитич Татищев, хотя к самой артиллерийской стрельбе моя батарея никакого фактического отношения не имела – САУшки мы только отмывали и красили их траки в черный цвет по весне. За этот увлекательнейший период, с конца мая по конец мая другого года, я узнал, что «Гиацинт» работает со снарядами 152мм и что порох в зарядах похож на ржаные макаронины; что «маталыга» самая проходимая из гусеничных машин, поэтому она на дальнем востоке и что на Сахалине есть два прекрасных артиллерийских полигона: Таранай, где в летнее время комары способны унести тебя в кусты и поменять группу крови, а также в извилистой речке количество наваги поровну с водой, хоть руками лови, и Успеновка, где после дождя, которые могут идти там примерно по пять-семь дней без отдыху, земля под ногами превращается в такое месиво, что если с высоты порогов самоходки или тягача спрыгнуть в эту смесь песка и глины, которые местные почему–то называли грунтом, то вероятность того, что ты выберешься вместе с сапогами, а не шагнешь босой ногой в это месиво, равняется нулю. Вот такая артиллерия. Боги войны.

Дорога в сторону Портпоселка, протяженностью в три с половиной километра, была по обыкновению полупустой. Ее относительная прямота и отсутствие, на тот момент, на ней камер и светофоров делали ее, своего рода, коротким скоростным участком города, на котором водители могли позволить выдавить из своих авто максимум и, что самое интересное, аварии на этом участке случались крайне редко.

Проехав поворот на Баныкина, ожидал увидеть бывалые густые насаждения многолетних деревьев разных пород по обеим сторонам дороги, скрывающие справа по ходу движения беговую и велосипедную дорожки, а слева густо покрывая территорию лесной зоны города, вплоть до Комсомольского района. Но не в этот раз. Прошлогодние пожары, про которые мне рассказывал по телефону отец и которые он называл «искусственными», уничтожили львиную долю лесного массива и теперь, особенно справа, виднелись лишь молодые кустарники и редко растущие деревца, чудом уцелевшие во время стихии. Еще не вся земля поросла травой с того времени и местами, редкими, но большими кляксами зияла черная выжженная земля, напоминая этому городу о недавних событиях. Смотреть на это было больно. Больно и обидно.

– На остановке, пожалуйста. – с явным излишком громкости в голосе, произнес я.

Маршрутка приняла вправо и, автоматическая дверь сошла в сторону. Заплатив за проезд, я вышел на старую, знакомую до мелочей остановку. Тот же магазин, та же некрашеная лавочка. Даже яма от бордюра, в сторону проезжей части, из которой меня несколько раз окатывали лихие ездоки, осталась не тронутой. Да уж. Видимо, долгим год был только у меня. Проходя мимо супермаркета, разглядел за кассой знакомое лицо кассира. И тут все по-старому.

Через пешеходный переход и прямиком в парк мимо фонтана, как всегда не рабочего, мимо школы, в которой я не стал учиться по соображениям родителей, хотя она находилась в шаговой доступности от моего дома. Спуск, подъем, разбитая асфальтированная дорожка, вздыбленная над корнями многолетних сосен. Двести шагов прямо и крутой поворот влево. Небольшой подъем и вот он, белостенный, свеже-белёный, с редкими трещинами от самой земли и до крыши, дом. Мой Дом.

Несколько минут я стоял, поставив сумку около ноги, и просто смотрел на дверь, не решаясь ничего предпринять. Телефон давно сел, поэтому справиться о моем местонахождении не представлялось возможным. Я стоял и думал. Думал о том, что сейчас происходит за этой дверью. Сидят ли все за столом в молчаливом ожидании меня или же занимаются своими делами и мое появление будет для них сродни снега на голову. А может быть дома никого сейчас и не было. А может я просто не знал, что сказать, с чего начать разговор, мол «здрасьте, я приехал»? И поэтому стоял, смотрел и думал. Но, как говорится, не попробуешь – не узнаешь и, взяв сумку в руку, я решительно отправился по направлению к двери.

ГЛАВА 2.

Как и было запланировано, весь июнь я потратил на отдых. Каникулы, так сказать. Съездил в деревню, повидал родственников, друзей. Нагулялся налево и направо на сколько только хватило сил. Девушкой, после последнего расставания, я так и не обзавелся. Да и не хотелось, если честно. В голове дул свободный алкогольный ветер и ничего не имело значения кроме того, что я дома и что этот дурдом, по-другому эту «ссылку» назвать было нельзя, наконец-то закончился.

С родственниками и друзьями я делился только той информацией, о которой, как я считал, им нужно знать. То, что им знать не следовало, я, соответственно, не оговаривал. Думаю, о некоторых вещах умалчивают многие, обсуждая эти моменты лишь с теми, кто прошел через подобное. В моем случае все было не только как у всех в армии, а это дедовщина и всевозможные особенности ночной жизни, когда командиры убывают по своим делам и личный состав разного призыва остается предоставлен сам себе. Дело было еще в том, что остров Сахалин в то время, как оказалось, являлся своего рода местом для тех, кого в нормальные воинские части отправлять было нельзя или не желательно. А это: сидевшие «по малолетке», судимые, с явными отклонениями в психике и весь «комитет дружбы народов Кавказа» со всеми вытекающими. Сколачивались шайки по интересам различного, не совсем, с точки зрения морали, нормального характера; пьяные выродки жгли «молодых» раскаленными утюгами; с «житейским опытом» пытались окунуть, назначенного нерадивым, головой в чашу Генуи; вымогали деньги под предлогами расправы или лишения «тыльной девственности» и самое безобидное – нескончаемые мордобои по причинам и без. А также, другие мероприятия, направленные на умасливание извращенных потребностей. Хорошо хоть, что за это время никого не съели. Через три месяца добавили «национальную сборную по ножевому бою республики Тыва». Это было что-то с чем-то… Как известно, южане больше всего не переваривают «Кызыльских парней» из-за их симметричного с ними дерзкого и пылкого нрава в купе с неумением идти на компромисс. Поэтому, у них что-то вроде давней вражды, истоков которой я так и не сыскал. И вот, эти национальные меньшинства устремлялись в ярое доказательство возвышения своей правоты друг перед другом, путем выяснения отношений с применением подручных средств.

В моей батарее южан было всего двое, да и то не ахти какие горцы. Зато судимых больше половины. Не понимал и, наверное, никогда не пойму, как такой государственный орган по защите территориальной целостности, как армия, может содержать в себе такой контингент. Правда, задумываться об этом в большей мере я начал уже после увольнения в запас. В то время нужно было думать о том, как случайно не оказаться в толпе из трех-четырех «товарищей», которые могли посчитать, что ты слишком не такой, как все остальные. Что не редко со мной и случалось по причине моего упертого характера и патологического неумения молчать, когда со мной разговаривают через чур дерзко. В конечном итоге от меня довольны быстро отстали, но общаться перестали практически все. Больнее всего было смотреть на своих земляков, которые стирали носки, носили тапочки или чистили сапоги другим. Я этого не понимал и не принимал. Поэтому, видимо, после службы ни с кем из них связь не поддерживал. Но сейчас все в прошлом и, если совесть чиста и честь не запятнана, то живи и радуйся. Для себя я отметил, что армия отбила у меня все желание каким бы то ни было образом связывать свою дальнейшую жизнь с военной службой.

Июнь подходил к концу и нужно было предпринимать действия для самореализации. Я понятия не имел что делать. Образования у меня не было, но зато теперь был военный билет. Поэтому, выбор был для меня очевиден. Созвонившись с приемной комиссией, я собрал все необходимые документы и поехал на собеседование. Спрашивали про знания языков. Лукавить не стал, сказал все как есть:

– Английский на уровне школьного.

– Понятно. На данный момент вакансий хватает, поэтому можете уже сейчас посмотреть, что Вам больше подходит из того, что мы Вам можем предложить. – проговорила девушка в блузке и протянула мне лист с напечатанными названиями заведений и их адресами. Многие названия были знакомы, но из тех, куда можно было бы доехать без пересадок и худо-бедно подходил график, годилось только одно:

– Вот это. – указал я пальцем на бумагу.

– Хорошо. Вот заявление. Можете заполнить уже сейчас и тогда я оформлю Вас в штат сегодня же. – ответила она. Повернув стул к свободному столу, я принялся заполнять заявление. Настораживало, что все проходит как-то слишком уж гладко. Читал внимательно, пытаясь разглядеть подвох. Единственное, за что можно было переживать, это за утрату выданного обмундирования, а это форма черного цвета, состоящая из штанов и кителя и тряпичная разгрузка. В целом, все не так плохо. Но все же, я решил спросить:

– Быстро у вас с оформлением. Неужели все так просто?

– Ну да, – сказала она, пожав плечами. – А Вы чего ожидали, допроса с пристрастием? – улыбнулась девушка. – Мы же Частное Охранное Предприятие, а не государственная структура. В договоре все прописано. Объем Ваших обязанностей, скажем, прямо пропорционален вашей зарплате. От Вас соблюдения графика дежурства на объекте, от нас соблюдение выплат. Опаздываете, спите в рабочее время, не выходите без предупреждения – Вас будут штрафовать. По всем остальным нарушениям меры будут приняты согласно общего законодательства.

– Понятно. – коротко ответил я. В целом, при моем-то положении, сгодилась бы любая работа. Связи, знакомства, подвязки, влиятельные родственники – все это не про меня. Дописав оставшиеся строки неудобной ручкой, я протянул заявление кадровику:

– Я все. Что-то еще от меня требуется?

– Сейчас посмотрю. Нет, все верно. Ждите, вам позвонят. – все тем же спокойным и монотонным голосом проговорила сотрудница.

– Хорошо, спасибо, до свидания. – избито отрапортовал я и, задвинув стул на место, направился к выходу. Дело сделано. Осталось исполнить обещание и поступить в институт. Теперь, когда на меня никто не оказывает давления по отношению к выбору деятельности, я могу выбрать тот факультет, на котором мне будет интересно учиться. А значит и смогу его окончить. Наверное. Загрузившись в автобус, я, по обыкновению, сел на самое заднее место, где прислонился головой к окну и задумался. Мысли толпились, кучились, забирались одна на другую, и из этого перемешанного потока образов чаще всего мелькали фантазии из возможного ближайшего будущего, о котором я в красках размышлял и где самые смелые мои ожидания и мечты реализовывались как по движению волшебной палочки. Если бы за фантазии платили, я бы разбогател. Сойдя на асфальт с низкой платформы, я вновь ощутил прилив приятных эмоций, в связи с еще одним завершенным делом и сделанным еще одним шажком вперед, в светлое будущее. В этот момент для меня это казалось очень важным решением, чем-то сродни построенного дома или собранной собственными руками машиной. Я стал осознавать, что начал принимать самостоятельные решения, а значит взрослеть. Понятие «работа» всегда у меня ассоциировалось с чем-то взрослым, ответственным. Так, немного поработав, можно будет съехать от родителей и наконец избавиться от немых укоров матери, которые часто ощущались в неловких намеках на то, что продукты, из которых она готовит пищу, сами собой в доме не появляются. Для меня, для моего «мужского», это было ощутимым уколом. Думаю, никому бы это не понравилось. Я пытался объяснить ей, что это временно, на что она, в принципе, соглашалась:

– Тебя никто не гонит. Это такой же твой дом, как и наш с отцом. Не говори ерунды. Ты наш сын. – искренне, с легкой ноткой недоразумения и обиды, говорила она. А возможно, я сам себе это надумывал, подавляемый совестливым влиянием того, что ничего не приношу в дом. Отец же был более лоялен. Ко всему абсолютно. Или, просто был очень спокойным и рассудительным. Слишком спокойным. Наверное, поэтому у него с матерью отношения становились все хуже год от года. Так сказать, в какой-то момент их ценности вдруг стали разными. Я не принимал ничью сторону в их, трещавших по швам, отношениях. Странно, но глядя на их рушившийся брак, я ощущал лишь безысходность происходящего.

– Мы разводимся. – в конце концов заявила мне мать таким же тоном, как сообщила бы, что пошла на работу.

– Ладно. Это ваше дело. Вы люди взрослые. – с таким же повседневным тоном ответил я.

– Я рада, что ты все понимаешь. – не утруждала она меня объяснениями о причине их разрыва. А причина была довольна явная. Просто-напросто, это безразличие в голосе, которое у них обоих за последние годы развилось по отношению друг к другу, стало безразличием во всем. Каждый стал жить сам себе на уме. Это не обошло и меня. С таким же бездействием я смотрел на происходящее и принимал его без единой попытки сохранить двух самых важных для меня людей вместе. Оказалось, любая эмоция может стать заразной.

Не было еще и одиннадцати и солнце слепило с явным намерением превратить нас, всех, кто решил в этот час оказаться на улице, в «зажаренных азиатов», потому что смотреть на происходящее, можно было лишь через узкие щели глаз, сощуренные под гнетущим огнем небесного светила, но сделав пару шагов влево, я оказался в тени рекламного щита. «Так-то лучше» – подумал я. Хотя бы возможно поморгать и снять напряжения с глаз. Подняв голову к верху, я начал разглядывать билборд – какой-то лесисто-холмистый пейзаж, на фоне которого стоят два человека, один в рабочей одежде, у которого в руках было что-то похожее на кирку, а второй в костюме – у него в руках была плашке для бумаг и ручка, которой он, видимо, что-то помечал. Над головами обоих ярким синим цветом располагалась надпись – «Истинные ценности познаются в деяниях». И номер телефона с кодом города. «Наверно, какая-то психологическая помощь наркоманам или алкоголикам» – подумал я. Хотя, сошло бы и за рекламу какого-нибудь банка или строительной кампании. Что-то таинственное и непонятное. То, что всегда манило к себе честной народ, как кота на сметану. Или мух. И не на сметану. Такие слоганы никогда мне не казались удачными. Ну, что может быть определенного и ясного в двух разных по профессиям людях на фоне заповедника? За километр разит надувательством. И не для кого, наверное, не новость, что чем ярче упаковка, тем сильнее на нее «клюют». И вроде все это прекрасно понимают, но все равно попадают на удочки аферистов, целью которых является обобрать человека до нитки.

И снова мой любимый 93й мирно катил к моей остановке на «Ленина», притормаживая и зазывая меня к себе в салон. Свободных мест было достаточно для выбора и, это еще один из тех моментов, которые меня радовали в этой маршрутке. В какой бы промежуток поездки ты в нее не сел – почти всегда найдется свободное местечко.