Где-то там, за горами. Горы, лошади, поезда, тапочки и ангелы

Билеты я приобретал через Интернет, и если на начало лета «туда» я спокойно взял на все мое путешествующее семейство просторное купе на четверых, то на конец августа «обратно» выбора уже не было никакого. Дело в том, что в это время итальянцы дружно возвращаются с побережья после общенационального месяца отпусков, когда все поголовно предприятия закрываются на весь август и вся Италия скопом, со своими чадами и домочадцами, отправляется к морю отдыхать. Работают только рестораны, обжорные рынки и аттракционы. Благословенное время под названием «феррагоста». Поэтому все, что мне удалось взять на нужную дату в конце августа были два билета «мужских» для себя и старшего сына в шестиместное купе, (да, есть у них такие), а для жены и трехлетнего младшего сынишки в двухместное «женское», где им полагалась одна полка на двоих, нижняя, а на другой, верхней, должна была ехать еще какая-то итальянская матрона, ну или молодая синьорина. И то, что случилось добыть такие билеты можно было считать большой удачей. Просто повезло! И вот настал день отбывать нам из Скалеи в Милан, где мы должны были пересесть на поезд «Ницца-Москва» до Москвы. Прибываем на вокзал Скалеи загодя, зная, что наш ночной поезд «Реджо-Калабрия – Милан» останавливается в Скалее всего на три минуты, а у нас «мужские» билеты в первый, а «женские» в третий вагон. На вокзальном табло под часами, на которых стрелки уже приближаются к полуночи, прочитываем сообщение, что поезд опаздывает с прибытием на 20 минут. Ждем. Вскоре появляется новое сообщение, что поезд задерживается на 30 минут. Потом – на 40. Идем с чемоданами, сумками, сложенной прогулочной коляской и детьми в сторону того конца перрона, где, по идее, должна остановиться голова прибывающего поезда, исходя из простого и естественного соображения, что там должны быть первый и третий вагоны.

Наконец, поезд подкатывает к платформе, обгоняя нашу сонную процессию. Бежим вдогонку за тепловозом к голове поезда и, добежав, видим, что сразу за тепловозом пристегнут вагон номер девять. А стоянка-то три минуты! Орем, как нам кажется, по-итальянски: «Где третий вагон?», выразительно растопыривая три пальца. Люди в форме на тепловозе как будто нас понимают и машут рукой в сторону конца поезда. «А первый?» – один палец. Машут в ту же сторону. Несемся к концу поезда со всем своим скарбом и детьми. Пробегаем, обливаясь горячим южным потом, мимо девятого вагона, десятого, одиннадцатого, двенадцатого. После двенадцатого идет пятый, потом первый, второй и третий. Служители подбадривают нас свистками – стоянка заканчивается. С низкой платформы взбираемся по ступенькам и вваливаемся все в третий вагон, затаскивая чертовы чемоданы и коляску. Главное – сесть, потом будем разбираться. Времени уже почти час ночи по-итальянски, по Москве – соответственно около трех. Младший ребенок не спит и, похоже, спать не собирается, очень довольный такой суетой и беготней. Пропираемся все вместе со всем барахлом через уже спящий третий вагон и находим купе, где должна разместиться жена с маленьким. В свете, падающем из коридора в открытую дверь купе, убеждаемся, что их полочка внизу свободна, а полка над ними занята, и на ней недовольно ворочается потревоженная светом и шумом нашей погрузки женщина средних лет в розовой пижаме в черный горошек. Оставляем чемодан жены и коляску в этом купе, прощаемся на ночь, и продолжаем со старшим сыном пробираться по поезду через грохот и танцующие под ногами стальные листы полуметровых горбылей стыков тамбуров к нашему с ним первому вагону. Вот, добрались, наконец, до первого вагона, который пристегнут, почему-то в середине состава, и находим наше купе. Осторожно открываем дверь купе, чтобы не разбудить спящих там итальянских мужиков и… на нас выкатываются с обеих сторон двери с верхних полок четыре женские головы разных возрастов, с прищуренными со сна из темноты купе на свет коридора глазами. Почему-то у итальянцев принято спать головой ко входу, а не к окну, как у нас, и все четыре головы торчат в раме дверного проема – пара на уровне моей груди и еще пара немного выше уровня моей головы. Две наши нижние полки вакантны. Я, ничтоже сумлящеся, даю команду своему двенадцатилетнему сыну заселяться в купе и заносить вещи. Как только мы начинаем вдвигаться внутрь, разом поднимается невообразимый итальянский гвалт протеста. Я, ни бельмеса не понимая, что они там верещат, обращаюсь к ним по-английски в том смысле, что, мол, милые дамочки, не стоит беспокоиться, мы тут тихо с сынком устроимся внизу на наших полочках и спокойно уснем в ночном мраке, не стараясь причинить кому-нибудь вреда. Гвалт слегка притихает, но не до конца, и я вижу, что эти итальянские дамочки не очень-то понимают по-английски, и не в силах оценить чистоту наших намерений. К счастью, слева от меня самая молоденькая и вполне симпатичная девичья голова начинает отвечать мне, применяя английскую речь. Из ее слов и приветливой улыбки я понимаю, что лично она не имеет ничего против того, чтобы я с сыном разместился в их купе, но, к великому сожалению, остальные дамы в возрасте не могут изменить своим патриархально-католическим принципам и ни за что не позволят запятнать свою репутацию позором совместного пребывания в таком тесном пространстве в темноте с незнакомым мужчиной, да еще, судя по всему, и не католиком. В это время на гвалт прибежал стройный подтянутый итальянский проводник в белоснежной рубашке с короткими рукавами и в черном галстуке. На его погончиках отсвечивали две поперечные серебряные полоски. Черт его знает, что это значило, в смысле железнодорожного звания. Голову его венчала фирменная серая фуражка с высокой тульей и большой разлапистой кокардой-эмблемой тоже не пойми чего. Наверное, компании «Трениталия», в чем ведомстве числился поезд. С помощью англоговорящей головы милой девушки, свисавшей с верхней полки, удалось донести до обеих сторон причины недоразумения и возможные способы его разрешения. В итоге получалось следующее: да, билеты у меня правильные и именно в это купе, при этом, я оказался не первым мужчиной, кто претендовал на место в этом замечательном купе, но проблема состояла в том, что при продаже билетов через Интернет, что-то напутали и продали мужчинам сдвоенные билеты в «женское» купе, за что мне были принесены искренние извинения от компании «Трениталия». Я проникся серьезностью проблемы и предложил со своей стороны, не поднимать волны и спокойно позволить нам с сыном разместиться в этом купе, заверяя представителя «Трениталия», что никакого вреда от этого простого решения никому не будет, а будет всем мир и покой, исходя из многолетнего опыта нашей страны, в которой все ездят в общих купе, без оглядки на половые различия. Это мое предложение было отметено категорически и с бурным итальянским негодованием, как официальным лицом, так и населением купе. Ну, кроме милой девушки, конечно, которая, улыбаясь мне очаровательно и, как мне показалось, многообещающе, продолжала придерживаться прогрессивных гендерных взглядов. Тогда я спросил, какое решение предлагает итальянская сторона, на что мне было отвечено, что сейчас призовут верховные уполномоченные силы в лице начальника поезда. Засим, наш проводник, больше похожий выправкой и одеянием на пилота военно-воздушных сил, удалился в сторону вагона, где, по его словам, находилось обиталище начальника. Мы принялись дожидаться явления высших сил и их справедливого и мудрого решения. Время шло. Ребенок прикорнул на поставленных в проходе у стенки чемоданах. Я начал раздражаться и завелся бы, если бы мое ожидание не скрашивала милая молоденькая черноглазая итальянка с верхней полки. Наконец появился вседержитель поезда, в отлично сидящем на его поджарой фигуре элегантном форменном костюме мышиного цвета с золотыми пуговицами, со звездными погонами и в такой же серой высокой фуражке. Еще раз детально ознакомившись с сутью проблемы, он устроил жаркое и многословное обсуждение сложившейся ситуации с проводником и с женщинами в купе с применением традиционной выразительной итальянской жестикуляции. После десятиминутного совещания, весьма короткого по итальянским понятиям, было выработано решение, что начальник попробует устроить нас где-нибудь как-нибудь, но непременно в «мужском» купе, как ему это уже удалось проделать с предыдущими претендентами на заселение в это «женское» купе. С этим начальник удалился в одну сторону, а проводник в другую. Вероятно, пошел в свою каморку. Спустя минут двадцать, начальник снова появился и прошел мимо меня в противоположный конец поезда, сделав успокоительный жест, из которого я должен был понять, что вопрос решается, наберитесь терпения. Где-то еще минут через сорок, после пары-тройки дефиле мимо меня, тихо закипавшего, то начальника в одиночку, то в сопровождении проводника, решение, наконец, было найдено. К этому времени мой ребенок, посапывая, уже глубоко спал, умостившись на чемоданах, и даже моя отдушинка в виде симпатичной итальянки тоже затихла и дремала. Ребенка пришлось будить, что ему явно не понравилось, а проснувшейся итальянке я выразил сердечную благодарность за поддержку и участие в моей судьбе, после чего мы распрощались, обменявшись воздушными, увы, поцелуями. Их величество начальник повели нас, чертыхающихся и путающихся в чемоданах, через несколько вагонов с сопутствующими переходу грохочущими и танцующими под ногами стальными горбылями стыков вагонов и, наконец, нас привели в весьма просторное четырехкоечное «мужское» купе, где на верхних полках, в подтверждение его мужской принадлежности, уже похрапывали два итальянца. Начальник, указывая на светящийся зеленым экран терминала-планшета, который он держал в руке, попытался разъяснить мне, что мы можем расположиться здесь, но так как это купе повышенной категории комфорта, мне придется доплатить еще 80 евро. Та-а-ак! Внимательно выслушав начальника, я, в свою очередь, постарался как мог довести до его понимания, что даже после причиненного мне и моему сыну дискомфорта, выразившегося в полуторачасовом пребывании в коридоре на чемоданах среди ночи, я не претендую на повышенный комфорт и компенсацию за неудобства и не настаиваю на таком шикарном размещении, а вполне готов отказаться от его любезного предложения, и вернуться обратно в купе, которое означено в моем билете. Я зловредно улыбнулся и взялся за чемоданы. Высокий начальник, вскинулся, сделал несколько решительных и достаточно выразительных жестов, сопровождаемых короткими фразами и междометиями, которые я понял как: «Нет, только не это!», и «Хорошо, хорошо, можете не доплачивать!», что-то забормотал, потыкал пальцем в экран своего планшета, затем приподнял за козырек фуражку, сказав «скузи», опустил ее на место и, сказав «прего», сделал приглашающее движение рукой в сторону открытой двери купе «повышенной комфортности». И удалился. Мы затащили осточертевшие чемоданы в купе, и тут начальник появился вновь с двумя аккуратными стопками отутюженного постельного белья. Я быстро постелил себе и спящему на ходу сыну, обнаружив, при этом, что у нас на двоих одна подушка. Плюнув на это обстоятельство, не идти же снова к начальнику за подушкой, тем более, что я не знаю, как по-итальянски будет «подушка», мы улеглись спать – сын на подушке, я на кулаке. Ничего, не впервой. Наутро выяснилось, что мой итальянский сосед сверху, ложась спать, прибрал себе мою подушку, чтобы еще больше повысить свой комфорт. Зараза! Когда мы утром с ребенком продрали глаза, наши соседи уже были давно на ногах, и оказались, в сущности, вполне дружелюбными, симпатичными и вполне интеллигентными мужчинами средних лет. У одного из них обнаружился шикарный продолговатый жесткий футляр, обтянутый телячьей кожей, внутри которого покоился в углублениях бордового сукна разборный, сделанный на заказ, отделанный перламутром фирменный кий. А гордый владелец сокровища объяснил, что является профессиональным бильярдистом и едет в Милан на чемпионат по бильярду. Кроме этого футляра другого багажа у него не было. Мы с сыном сходили умыться и привели себя в надлежащий вид, готовясь к прибытию в Милан. Но мои соседи сообщили, что мы зря торопимся, ибо поезд опаздывает, о чем было объявлено по внутренней сети. «А насколько?» – поинтересовался я, как умел, по-итальянски. Они ответили, что-то, из чего я узнал, как мне показалось, только числительное. Я спокойно уточнил: «Quaranta minuti?» (Сорок минут?), помня, что поезд в Скалею опоздал с прибытием как раз на сорок минут. Они засмеялись: «No, quattro ore!» (Нет, четыре часа!) Я переспросил: «Как? Четыре часа?» «Si, quattro ore. Questo ? normale! Italia!» (Да, четыре часа! Это нормально! Италия!) Вот это да! Вот тебе и Европа, я не припомню, чтобы у нас поезда за двенадцатичасовую поездку могли отстать от графика на четыре часа! Хорошо, что у нас в Милане поезд на Москву уходит в одиннадцать часов вечера! А если бы я взял стыковочный рейс с разницей часа в два-три? Вот и кукуй потом – поезд «Москва-Ницца» ходит раз в неделю. Да, Италия!