Самоходчики

Как вы можете прокомментировать высказывание, что танки воюют только вдоль дорог?

В принципе-то для быстроты переброски танков дороги нужны. А воевать? Смотря куда и где выбирают исходные позиции. Тут дороги ни при чем. Дороги и дороги. Дороги, как правило, все пристреляны, когда в обороне стоят. По ним даже опасно наступать. Значит, надо по бездорожью.

Расскажите о Вашем отношении к старшим командирам?

Скажу о командовании одного полка, в котором я воевал. Люди воевали, дрались в пекле боя, а они в это время трофеями занимались – командир полка и замполит. И вот из тех двенадцати «Татр», которые мы перехватили в районе Киловки – Котлярки, они оказались в полку. А «Татра» – это вагон целый; они их загрузили коврами, фарфором, часами, ружьями, ну, в общем, ценными трофеями. Эта машина ночью сгорела. Искали-искали, кто поджег, контрразведчика подключили, а не нашли, кто поджег. Проходят годы, мы на одной встрече в ресторане на прощание выпили и Глуховцев Петр Матвеевич говорит: «Поехали ко мне в Ивантеевку»! Поехали – мы такси взяли «Волгу-пикап» и набились там человек восемь наверное. Приехали в Ивантеевку, жена Глуховцева Софья Николаевна стол накрыла, коньяк поставила. Мы выпили, а Василий Георгиевич Поршнев, комбат, пел хорошо и Василий Васильевич Тишкин пел хорошо – они пели! Песни попели, потом еще выпили, а Василий Георгиевич говорит: «Ребята, сядьте, держитесь, чтобы не упасть – я вам сейчас такое расскажу»! И рассказывает: «Я поджег»! Мы часа два хохотали, а что – времени много прошло, чего бояться-то.

А Мельников, командир полка, догадывался, что это он сделал, так он ему мстил все время. Вот как тот два ордена имел, он больше ничего ему не дал, ни медали, ни ордена. И когда форсировали Пилицу в Польше, это речушка-то маленькая. Машина Поршнева первая форсировала &nsh; лед там шел. Так Героя присвоили механику-водителю, а не Поршневу.

Как Вы относились к тому, что у вас в полку, в армии было много женщин?

У нас много не было. Их доля незавидная была. Вот была у нас в полку 1295-м одна девушка, где командиром был Либман, еврей. Он некрасивый, маленький, страшный, тупой еще вдобавок. А машинисткой была Аня Майорова – красавица, я мало таких женщин встречал. Она спустя какое-то время его пребывания в полку пошла с Мишей Зотовым в лес стрелять. Я смотрю они мишень самодельную понесли, я сидел на башне. Немцы обстреливали, настроение плохое было, я письмо родителям писал, не стал даже прятаться. Они прошли, а минут через пятнадцать Аню на носилках несут. Оказывается – Миша первый стрелял, мишень сбил, пошел поправлять и тогда она в себя выстрелила. Ее отправили в медсанбат 156-й дивизии, пулю вырезали из спины. Все думал и – гадал и, почему она это сделала. А Люба у нас была молоденькая, семнадцатилетняя девчушка, она по секрету сказала. Раньше позор был – девушка родила ребенка. Теперь это в порядке вещей. Она говорит: «Не хочу родить евреенка». Она уже почувствовала, что забеременела. Ее в тыл отправили после ранения.

Я промашку сделал. Как-то ездил в Горький еще на профсоюзную конференцию и мы обедали в ресторане. Что-то мне пришло в голову, я посмотрел – буфетчица. Потом, когда уже уехал, вспомнил – это же Аня! Подошел бы поговорить, много бы интересного могла рассказать. Вот такие вот дела у женщин.

Что значит, доля женщин на войне была незавидная?

Не женское дело война. К ним, во-первых, приставали все чиновники. А меняли как? Приехал командующий фронтом в армию, о, машинистка красавица! Он сразу адъютанту приказ, ее переводят туда. Вот так передавали из рук в руки. Это нехорошо конечно было. Но в целом, конечно, женщины большую роль сыграли. Четыре авиационных женских полка были, в танковых войсках десять механиками-водителями были, пять – командирами танков и четыре – командиры подразделений.

Где Вы любили во время марша находиться? Какое место танка выбирали?

Я сидел возле люка механика-водителя как правило. На КВ и на самоходках тоже, чтобы ему показывать.

Он плохо видел?

Нет, он видел хорошо, но надо решение принимать. Покажу вправо и он плавно идет вправо. Во время марша обстановка такая, что надо улизнуть под кроны деревьев, я ему сразу даю команду. Все, видимо, как начинается бомбежка, разбегаются до поры до времени, потому что никому не хочется попадать.

Вы в заправке танка участвовали?

Нет, я следил только. Механик-водитель и заряжающий это делали. А заряжающий считался вторым механиком-водителем.

И в окапывании танка тоже участия не принимали?

Нет, вы что! Все работали – у меня мозоли не сходили с рук. Хорошо, когда мягкий грунт попадется; только успели выкопать окопы – приказ «Вперед». А там на новом месте опять надо рыть. Это тридцать кубометров, да еще каменистый грунт попадет или глинистый, это сверхтяжелая работа. А надо.

Были ли у вас иностранные танки?

Нет. В боях за город Попельня у нас были английские танки, это в Украине. Там были «Валентайны». Это слабые танки: у них броня-то 50 мм., пушка – сорокамиллиметровая, скорость – 25 км/ч. Ну что это за танки! Они были в 71-й мехбригаде. Мы с танкистами не говорили про них, но мы видели, как они горели хорошо и ничего не могли сделать против немецких танков.

Крысов В. С. и Ваулин К. П. 1944 г.

Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке – страх, возбуждение?

Страха я по существу не чувствовал, в экстазе таком был. Соображал как нанести удар, выполнить задачу. А страх это опасное дело, кто боится – тот примет неправильное решение. Я в этом был убежден, поэтому не думал. Опасность была в плен попасть – это хуже чем погибнуть; поэтому надо было драться бескомпромиссно.

Если танк подбили, чтобы его покинуть, он должен загореться?

Да, если он разбит, стрелять из него нельзя, ходить он не может – тогда с опаской покидали, а то могли приписать трусость. Если он не загорелся, может стрелять – он должен стрелять. Немцы покидали, даже когда их танк не загорелся, а только сильно ударило по нему. Мы не покидали.

Как Вы сейчас к этому относитесь?

У нас танки ценили выше, чем людей. Некоторые по своему патриотизму не бросали, оставались, а некоторые из-за боязни. Когда мы с Валерием Королевым разгромили громадную колонну «Татр», то на последней машине самоходка стукнулась о шоссе, двигатель заглох и не заводится. Я ему говорю: «Садись на место механика-водителя». Я быстро снял моторную перегородку: «Нажми стартер». Он нажал, я посмотрел – топливо бьет из трубки низкого давления от ручного подкачивающего насоса в фильтр тонкой очистки – я обрадовался. Сомкнул обломанные концы, замотал черной изолентой – такие же черные круги, как теперь. Выкачали воздух из системы питания через этот насос НК-1 и завели двигатель.

Мы могли с Валерием самоходку бросить и лесом утопать к своим. Двое из нашего экипажа погибли – механик Виктор Счетников, молоденький 19 лет из Саратовской области и Вася Плаксин, москвич, заряжающий. Когда немцы нас обстреляли, местных жителей как ветром сдуло: кто тащит вещи – подушки, одеяла, кто продовольствие, и мы с Валерием остались вдвоем у поверженной вражеской колонны. Он меня спрашивает: «Товарищ лейтенант, что будем делать»? Я говорю: «Не оставлять же немцам такое добро. Садись на свое место, подними пушку до предела, чтобы она не стукнулась о машины». Я сел за рычаги и пошел колошматить грузовики гусеницами. И вот что интересно. У нас в полку контрразведчик был лейтенант Шваб Исаак Гильевич; он хорошо знал немецкий. Когда мы Попельню захватили, то захватили и радиостанции немецкие.

Он в эфире работал и ловил разговоры и перехватил: когда мы легковую колонну обстреляли, одну машину разбили вдребезги. Они заскочили в лес у Великие Лесовцы – мы даже второго выстрела не сделали. Атам, видимо, начальник тыла дивизии ехал в этой колонне из семи машин, и он докладывает командиру дивизии, что русские танки в тылу. Тот спрашивает сколько их, этот говорит: не знаю сколько, но много, бьют наши машины.

Они целую группировку направили против моей самоходки – я задание-то выполнил, у меня задача была панику поднять. И в это время полк и бригада 71 – я вырвались из окружения. Большое дело сделали. Только Луппов мог додуматься до такого, умный мужик был, командир 71-й бригады, которую поддерживал наш 1454 полк в 9-м мехкорпусе. Потом он погиб под Житомиром, населенный пункт Рачки. Он был очень смелый, пошел туда в первом эшелоне и немцы сожгли.

Какой день или событие на войне были для Вас самыми страшными?

Самые страшные? Трудно сказать. Самые опасный – это бой с «Тиграми», когда на взвод шло порядка 20 танков.

Помните, что Вы тогда думали, перед тем как открыть огонь?

Я думал об одном – только быстрее выровняться, развернуть пушку влево на 90 и огонь. Кустарник там, между прочим, мог немцами и просматриваться. Но как они допустили это, я сам до сих пор удивляюсь. Допустили две самоходки, и мы их начали колошматить. Они когда огонь открыли, мы уже подбили один танк, второй, третий – дым кругом и нас не видят. У их наводчиков наблюдение закрылось, а мы их силуэты видим, хотя и в чистом поле стоим. Били безошибочно – силуэты видно, так какая разница. Дистанция стрельбы была не более 300 метров. Они сразу горели, так как борт подставили. Эти бои описаны в моей книге «Залп по имперской». Я послал ее только друзьям, не стал ее никуда давать, презентации делать. От них-то какая благодарность – там же есть фотографии и все описано.

Страшно было, когда наши войска оставили Ястребенки, а наша самоходка стояла на яме. (Усмехается.) Кавалерия проскакала, пехота пробежала, полк прошел, а мы стоим и немецкие танки идут в наступление порядка 50 метров от самоходки. Мы создали вид, что наша самоходка подбита и в ней никого нет живых. Тут не очень приятное впечатление было. А ремонтникам, которые в яме под самоходкой лежали, приказал без моей команды не стрелять, гранаты не бросать. Ремонтники были из нашего полка, они-то, наверное, больше нашего перетрусили, видели немцев сквозь колеса.

Как можете описать свое отношение к немцам во время войны?

Я в бою к ним был беспощаден. Тут формула такая: или он тебя, или ты его. Пленных я не расстреливал – а зачем – есть органы разберутся. Там может оказаться крестьянин, который не нацист, там мог оказаться житель Эльзаса-Лотарингии, француз, на кой хрен его за фюрера погнали, я не расстреливал. Один такой пример.

Мы заняли Хотов 6 ноября после освобождения Киева. Крупный населенный пункт, где проходили интересные события. Немцы подготовили 800 коров угнать на Запад, которых мы перехватили. Наши интенданты сработали и каждому экипажу дали по теленку, уже разделанному. Мы этого теленка хозяйке отдали, потом не могли найти ее, было бы хорошо найти. Сказали ей сготовить украинский борщ и она приготовила. Нас вызвали в штаб полка и бригады, который находился в деревянном здании школы. Мы что видим – автобус штабной немецкий подошел к школе, а видно у них там тоже какой-то штаб был. И человек двадцать офицеров без выстрела взяли в плен.

Вторая картина. Девушка одна, москвичка Аня, ведет под автоматом шесть громил немцев, а на ее плечах их автоматы. Они сели оправляться в лесу, а она их оружие забрала, заставила штаны не застегивать – одной рукой немец штаны держит, а другую вверх. Она привела – смех и грех был.

Третий момент был. Захватили много пленных, а солдат, который их охранял, видит, что один пленный очень похож на командира роты. Он у него фамилию спросил, тот ответил, что Шевченко или Ткаченко, я не знаю. Солдат пошел к ротному, доложил, что ваш брат среди пленных. А ротный мужик большой, капитан, был уже седой, лет под сорок, вытащил его:

– Ти мий брат?

– Нема у мини братьев.

Он к командиру бригады пошел, попросил у него своего брата взять из пленных:

– Клянусь, что он искупит свою вину кровью.

– Бери.

Он отвел его в сторонку:

– Снимай с себя все немецкое.

Догола его раздел, а старшина притащил наше белье, обмундирование, дали ему оружие – так он с этой ротой и пошел.

Мы вернулись, а в это время наша хозяйка приготовила борщ. А ночью мы захватили бутылку рома французского, большую бутылку, литра два наверное. В горнице сидели офицеры-пехотинцы, спрашивают нашу Аню: «Как же ты немцев прихватила»? Хохот стоит, чашечки нам поставила хозяйка; мы ром разлили, выпили, только начали кушать – вбегает капитан пехоты: «Немцы»! Какая тут еда. Я выскочил раньше экипажа, сел на место механика и вывел самоходку на огневую позицию, чтобы было видно. А немцы шли из Белой Церкви. Тут экипаж прибежал, мы еще под косарем, так как ром очень крепкий: «Вперед»! Мы их начали обстреливать, немцы идут уже без сопротивления. А у меня механик Виктор Счетников неопытный был, молодой мальчишка. Там была толща песка и двигатель машины заглох, а он не знает в чем дело. Говорю: «Давай устраняй». Я из люка с пулеметом немецким МГ-42 высунулся, даю команду немцам, идет человек около сотни, первая партия:

– Ergebt euch! Сдавайтесь!