На руинах Мальрока

Далее наступил второй этап тянуть его на себя. Выходил штырь неохотно, приходилось все так же крутиться. Время от времени он поддавался, выбираясь из стены на считаные миллиметры. Я содрал кожу на ладонях и дышал, как загнанная лошадь. Штырь, похоже, был бесконечным. Я уже вытащил его из стены чуть ли не на полметра, а он все не заканчивался. Еще рывок. Есть! Свобода! Проклятая железяка с приглушенным лязгом упала в соломенную труху.

– Дан! Что там?! – не выдержал епископ.

– Я вытащил штырь из стены. Повезло, что он проржавел сильно.

– Слава тебе, Господи! Дан, как там ваши ноги?

– Еще не знаю… погодите минуту.

Осторожно, придерживаясь за стену, я поднялся. Шатает, перед глазами цветные разводы мельтешат – совсем меня местные гестаповцы доконали. Соберись, Дан, соберись! Так. Что с ногами? В протезы превратились… Не чувствую я их от середины голеней и ниже, будто деревянные. Интересно, как дерево может так сильно болеть?

– Дан! Вы стоите! Это действительно чудо! Ноги ведь совсем сломанные были!

– Стоять стою, да только деревянные мои ноги – кроме боли, ничего не чувствую.

– Идти сможете?!

– А у меня есть выбор?

– Боюсь, что нет. Сможете меня освободить?

– Посмотрю…

Смог. Все оказалось просто. Колодки закрывались на простейший деревянный запор. Даже ключа не потребовалось. Да и зачем он, узник все равно самостоятельно до замка ни за что не дотянется.

Освободившись, Конфидус деловито изучил кандалы на своих ногах, а затем мою цепь. Особенно его привлек штырь. Покрутив его в руках, он пробормотал:

– Придется грех на душу брать…

– Вы о чем?

– Тюремщику надо бы по голове врезать, на другое сил не хватит… Ослаб я здесь, взаперти.

– А уж как я ослаб… Думайте об этом позитивно, деваться-то нам некуда. И вообще, башка у него, похоже, из чугуна, не сдохнет. Только как до него добраться?

– Это как раз легко. Вы только сядьте за моей спиной и железку эту наготове держите, чтобы я ее быстро схватить мог. В такой темноте он вряд ли поймет, что вы с места сдвигались. Сейчас позову.

Епископ опять пристроился к колодке, опустил доску. Запор, естественно, остался в открытом положении, но в потемках заметить это было нелегко. Застыв в прежней позе, громко выкрикнул:

– Эй, добрый человек! Я кое-что важное вспомнил! Подойди, будь добр!

Вдалеке невнятно забурчали, на стенах засверкали отблески приближающегося огня. Вскоре показался тюремщик, встал перед решеткой, что-то жуя, недовольно буркнул:

– Чего орешь, колодник, плетей давно не нюхал?

– Добрый человек, ты же меня про шлюху спрашивал? Про ту, которую мы с другом не смогли поделить мирно?

– Ну? – подозревая подвох, недоверчиво уточнил коротышка.

– Я вспомнил про нее кое-что.

– И что же ты вспомнил такое?

– Она была твоей мамой.

Тюремщик не стал ругаться или другими экспрессивными способами выказывать свое раздражение от полученной информации. Медленно покачав головой, вздохнул:

– Вот что за люди, пожрать не дадут спокойно! И чего ж им не сидится? Думаешь, про плети я пошутил? А не шутил я, не шутил. Я вообще шутки не люблю. Ты погоди маленько, сейчас вернусь.

– Да я не тороплюсь, – снисходительно произнес епископ. – Сочувствую тебе, парень, не повезло тебе с родителями. Особенно с матерью.

– Вот и посиди, а как вернусь, послушаю, что запоешь. А ты непременно у меня запоешь…

Дождавшись, когда тюремщик отошел подальше, Конфидус напряженно пробормотал:

– Дан, он за плетью пошел. Сейчас вернется.

– Я, может, и не выгляжу сильно умным, но это и без вас понял.

– Вы железку держите наготове, а то и впрямь плетей отведаю. Он хоть и невысок и жирком заплыл, но силенок на пару колодников хватит.

– Ты там не соскучился? – весело донеслось издали.

– Скучаю. Маму твою вспоминаю, – выкрикнул епископ. – Она веселая была и недотрогу из себя никогда не строила.

– Сейчас-сейчас… и за твою маму возьмемся. Я не я буду, если еще до полуночи ты не признаешься, что она была грязной свиньей.

– И не надейся: моя мать твоей сестрой не приходится.

Свиная тема, неосторожно задетая тюремщиком и обернувшаяся против него, разозлила коротышку до крайности. Вне себя от злости, неистово мечтая как можно быстрее превратить кожу обидчика в полигон для игры в «крестики-нолики», он, прекратив разговор, рывком сдернул скрипучий брус засова, легко распахнул решетчатую дверь, сбитую из неподъемных брусьев, вошел, развернулся, потянулся к гнезду для факела. Епископ, сочтя момент удобным для атаки, поднял колодку, выхватил из моей руки штырь, бросился вперед.

Конфидусу не хватило мгновения. У тюремщика или глаз на затылке имелся, или просто чутье сработало. Не оборачиваясь, отшвырнул факел, отскочил в сторону, вслепую размахнувшись тройной плетью. Епископ взвыл от боли, рванулся к противнику, до которого, увы, оказалось слишком далеко. Цепь натянулась, а меня от рывка кинуло носом на пол. Увлекшийся еретик позабыл, что его железное оружие закреплено на сокамернике, епископа отбросило назад, и он завалился рядом.

– Ах ты, гниль! – возмутился тюремщик и совершил непростительную ошибку.

В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все, никуда сидельцы не денутся. Останется дождаться подмоги, и уже потом вразумить их методами физического воздействия.

Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, размахнулся своей треххвосткой. Я, шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью, епископ его выронил при падении.

Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть – одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчился на полу, не пытаясь больше атаковать.

Отчаянно замахнувшись, я бросил штырь, придерживая цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, достал концом до голени тюремщика. Весу в железяке было немало, скорость тоже хорошая. Позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденное место. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко ему по голове с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами.

Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу, как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался! Нервы, будь они неладны, да и устал я, очень устал.

– Дан, как вы?

– Я в норме. А вы? Сильно он вас?