Убийца

Гвен выдохлась. Наконец страх начал отступать. Она обрела здравый ум. И поняла: она дура! Какая же она дура! Она узнала эту тропинку. Тропинка вела к его дому. Она возвращалась туда, откуда пыталась убежать. Какое безрассудство. Но его не слышно. Тишина. Возможно, он отправился за остальными. Пускай так и будет. Их много, она одна, они справятся. Должны. Она, что же сделает она? Ничего. Попытается выбраться отсюда. Свернет на 11 часов, пройдет по тропинке в чаще и выйдет на открытую местность. В пустыне. Забавно, сейчас она в лесу, а когда она выберется, она будет в пустыне. И ведь будет барьер, обозначающий строгие границы между чащей и пустыней. Между зеленой растительностью и темно оранжевыми камнями, темно оранжевым песком. Как же она хочет пройти через этот барьер и оказаться в безопасности.

* * *

В реальность ее вернул хруст. Он рядом. Не может быть. Страх начал овладевать телом, он ждал и наконец, выбрался наружу. Он уже добрался до мозга, сделал разум туманным, одна лишь цель у мозга выбраться, убежать, спастись. Организм получил приказ, ноги послушно двинулись вперед, набирая скорость. Глаза расширились, казалось, что они выпрыгнут, если хруст повторится. И он повторился. Довольно близко. Глазное яблочко оставалось в глазницах, но страх набирал обороты. Все тело излучало его. Неудивительно, если он нашел ее по страху, от нее он исходит таким плотным, на далекие километры, что человек, у которого обоняние распространяется на страх, найдет ее, как мы находим спрятавшийся заплесневелый продукт, отдающий вонью и упавший со стола несколько месяцев назад, задвинутый под диван.

* * *

Гвен свернула на другую дорожку и подписала себе приговор. Правда сама она этого не знала, иначе бы точно не свернула или вернулась бы обратно. Она и не заметила, как он вышел из кустов позади нее, схватил ее за руку, потянул к себе. От страха она начала кричать. Боялся ли он, что ее услышат или нет, но он зажал ей рот, затем схватил левой рукой нижнюю челюсть, правой верхнюю. Она не понимала, что он собирается делать, но мысленно приготовилась умереть. Главное, чтоб не больно. Она боялась боли. Боялась больше смерти. Неужели она приняла смерть, перестала от нее убегать, отдалась ей, понимая, что шанса на спасение нет? Смерть стала ее выходом отсюда, только бы смерть не принесла боль. Она вспомнила о том, что хотела сделать, и чего уже не сделает никогда. С глаз потекли слезы, но скоро все воспоминания исчезнут, сотрутся из сломанного компьютера. Никто их не восстановит. Не узнает, что она хотела сделать, о чем сожалела. Боялась боли, но она ее почувствовала. Он раскрывал ее рот, стало больно, что он делает? От шока и неожиданности нападения она не могла пошевелиться, не могла дать отпор, который ни к чему хорошему не приведет, только все усугубит, но может и умрет она по-быстрому, не в этих мучениях. Он раскрывал ее рот, все больней и больней. И вот она почувствовала, как что-то во рту хрустело. Адская, дико адская боль. Он все это делал медленно, куда торопиться?! Пускай помучается пред смертью. Иначе неинтересно. Она стонала, но звуки, издаваемые ею, не походили на стоны. Возможно, его руки мешают им вырваться из ее глотки. Она пытается отбиться руками, а он медленно раскрывает ее рот. Никогда так она не отрывала рот, сантиметров 15–20. и вот игра прекратилась. Он понял: не насытиться стонами отчаяния, мешает он сам себе. Сделал все по-быстрому. Резким движением раскрыл ее рот так, что порвал ей его, верхняя челюсть упала за голову, болталась на спине, видно позвоночник, торчавший из шеи. Нижняя часть упала на грудь, залив все кровью. Он оглядел свое творение. Сколько крови. Мертвое тело девушки, до последнего мечтавшей о хорошей жизни и надеявшейся на быструю и безболезненную смерть, упало на землю. Кровь хлынула на траву. Она упала передом вниз. Верхняя челюсть лежала на спине. Глаза открыты. Они как бы смотрят на него в порыве отчаяния. Да. Ему нравится взгляд этих глаз. Пожалуй, небольшое удовольствие он испытал. Человек, получавший удовольствие от таких извращенных, аморальных поступков, пошел за остальными. Но прежде, он отнесет тело домой. Нужно насладиться ею полностью. У него будет ужин. На долгое время ужин.

* * *

Сэм и Мелисса шли к скотобойне.

Мелисса.

– Не могу поверить, что они кинули нас.

Сэм.

– Такое бывает. Они решили спасти себя.

Мелисса.

– Тоже мне, блин, мужики!

Сэм.

– Не стоит их винить, это все инстинкт самосохранения. В любой ситуации, в которой твой организм выбрасывает кучу адреналина, желая затушить пожар из страха, твой инстинкт тебе говорит: спасай себя! Беги, но спасайся. И, обычно, все бегут.

Мелисса.

–То есть ты хочешь сказать, что природа сделала вас такими?

Сэм.

– И вас тоже. Есть множество ситуации, когда женщина бросает мужчину.

Мелисса.

– То есть в основном мужчины бросают женщин на произвол судьбы?!

Сэм (улыбаясь)

– Я тебя не бросил.

Мелисса.

– Какой ты молодец!

Сэм.

– Слушай. Как ты думаешь, они вернутся?

Мелисса.

– Не сегодня!

Они дошли до скотобойни. Потихоньку солнце садилось. Скоро наступит вечер и ночь, тогда точно от этого психопата не спрятаться, и не скрыться. Без огня они ночь не протянут, у фургона делать нечего, а если разожгут костер, этот псих их выследит.

Сэм (оглядываясь)

– Я только сейчас понял: а где и как мы будем ночевать?

Мелисса.

– Хороший вопрос. Я думала, ты на него ответишь.

Мелисса первой заходит на скотобойню. Нет смысла посылать первым Сэма, он здесь не был. Да и струхнет, не дай бог. Проще будет сходить самой.

Сэм держался позади Мелиссы. Ему сразу же не понравилась скотобойня. Хоть она и была заброшенной. В этом месте точно должны жить призраки. Психопаты живут, пускай и призраки уже появятся. Разыгрывается фантазия, но никаких материальных доказательств о теории призраков нет. Иными словами – ничего, что могло походить на Каспера, не пролетает мимо него. Сэм явно хотел уйти. Солнце практически село, половина скотобойни погрязла в вечерней темноте, вот только эта самая темнота не играет на руку Сэму. Он потихоньку начинает бояться. Не думал он, что до этого дойдет. Но все с самого начала об этом говорило. Спустившиеся (их спустили, это точно) колеса. Убийства, какой-то тип, совершающий эти самые убийства. Определенно не его день в гороскопе.

Мелисса дошла до лестницы, ведущую на второй этаж, в кабинет, в котором стоит телевизор. Сэму не терпелось его увидеть, посмотреть, на чем он питается. Но история этого места, написанная как минимум кровью Брайана (а может еще и девчонок), говорит, что здесь лучше не оставаться дольше положенного времени.

Мелисса (указывает на телевизор)

– Вот он!

Сэм подошел к телевизору и включил его. Все, что они увидели – помехи. Сэм переключал каналы, пока не наткнулся на полуосвещенное помещение. Спиной к камере стоял рослый мужчина, на плечи падали грязные волосы. Его голову поглотила темнота. Он над чем-то работал. Стоял у стола, ни Мелисса, ни Сэм не смогли увидеть, чем он так занят.

Сэм.

– Чем он там занят?

Мелисса.

– Не знаю. Но у меня уже мурашки бегут по телу.

Сэм.

– Мы должны узнать, что он там делает.

Тут, на мгновение им показалось, что он услышал их, тип отошел от стола в сторону. На глаза Сэму и Мелиссе попалось обезглавленное тело, над которым, как подумает потом Сэм, проводили операцию. Живот был вспорот. Все, что определяло тело к женскому полу – шорты. И Сэм, и Мелисса подумали вместе, правда они об этом не знали, что это или Гвен, или Линда.

Сэм.

– Кто это?

Мелисса.