Чернотопский особняк

– Весь особняк перекрыт баррикадами из подручных предметов, – сыщик скорее вел монолог, чем обращался к Всеволоду. – Следов борьбы нет, вещи пропавшего на месте. А разлившееся после осенних дождей болото не особо располагает к прогулкам, – Герман помолчал и, засунув руку в узкий отдел письменного стола, извлёк несколько спермацетовых свечей. – Достаточно смелый поступок с вашей стороны – вернуться в такую погоду за бедным нотариусом.

– Я – человек слова и чести, – гордо проговорил душеприказчик. – Господин Неглицкий желал продать особняк в кратчайшие сроки и остался здесь для описи имущества. Мы условились, что вернусь за ним с проводником аккурат через неделю, и я выполнил своё слово. То, что он бесследно исчез – закономерный и справедливый исход для него.

– Что вы имеете ввиду? – сыщик вопросительно поднял брови.

– Справедливый исход для человека, променявшего близкого человека на честолюбие, – пояснил Всеволод. – Марфа тосковала по нём люто. Не получая должного внимания с его стороны, захворала, слегла и скончалась, пока он карьеру в Ставрополе вершил.

– Барин! Барин! – раздался взволнованный голос Прокопа. – Гляди, что нашел!

Прокоп держал в руках небольшую книгу, напоминающую ежедневник.

– Эге, – протянул сыщик, листая находку, – да это дневник пропавшего нотариуса! Где нашёл, Прокоп?

– Полез в ведро мусорное. Може ценное что найду. Что барину сор, то мужику сокровище, а тама енто!

Крестьянин внимательно вглядывался в дневник.

– Молодец, Прокоп! – сыщик по-ребячески потрепал лохматую голову мужика. – Возьму тебя в помощники.

Лицо Прокопа от такой перспективы стало серьезным, какое подобает настоящему сыщику, и он, готовый немедленно приступить к обязанностям помощника, вытянулся по струнке.

Герман, сев за письменный стол, начал внимательно изучать дневник. Лицо его, сначала заинтересованное, по мере чтения становилось все более серьёзным.

Дневник Нестора Неглицкого

1 сентября 1865 года

Не знаю, почему я решился вести дневник. Видимо, в последнее время случается много событий, отражающихся на моей психике. Опий, который я периодически использую для эмоциональной разгрузки, уже не действует.

Доктор Стейнбаум говорит, что дневник поможет мне выплеснуть накопленные за день эмоции. Что ж, стоит попробовать, учитывая, что сегодня «подходящий день» для эмоциональной разгрузки.

Утром получил письмо грустного содержания: умерла тётя Марфа. Какое горе! Это стало для меня ударом. Она была моей единственной родственницей. Ей принадлежал старинный особняк. Он расположен недалеко от глухого села Чернотопье, посреди реликтового болота. Она жила в одиночестве и была нелюдима. Меня всегда интересовало: как она там с тоски не помирает? У неё, видимо, много слуг, содержащих особняк в чистоте, с ними и общается. Подумать только, за всю свою жизнь я ни разу не был у неё в гостях! Мы общались только в письмах, и то редко – работа занимает почти всё мое время. Да и тем для разговора у нас немного было. Она слыла знахаркой, а я юрист.

Но именно сейчас, когда тети Марфы не стало, я чувствую остроту потери. Так и бывает. Мы ощущаем ценность близких, когда они уходят от нас навеки. Что-то меня потянуло на философию.

Последнее письмо, которое я получал от неё, было в начале мая. Мне даже тяжело понимать её язык. Вот небольшая выдержка из этого письма:

«ОНО рыщет по дому, Нестор. Тёмное, нечистое, алчущее души моей.

Из тьмы оно соткано, не разглядят очи мои. Да вяче не зрить его. Не сдюжит душа человечья жуть эдакую. И баба, Нестор. Я слышу плач поминальной бабы. Тихий, как перезвон серебряных колокольчиков. Он доносится из глубин вотчины по ночам. Жутко мне и тоскливо без тебя, племянник мой ненаглядный…»

Чтобы понимать смысл её писем, мне пришлось купить словарь старославянских выражений.

Все письма – подобного содержания. О потусторонних явлениях и страхах.

О смерти меня уведомил её душеприказчик Всеволод. Как следует из письма, она скончалась в своей комнате при странных обстоятельствах, и хоронили её в закрытом гробу. На моё имя имеется завещание, по которому мне причитается особняк тетушки, все её имущество и двадцать тысяч рублей, поэтому я должен немедленно прибыть в Чернотопье.

Особняк, конечно, придётся продать – деньги мне сейчас нужны как никогда (дела конторы идут из рук вон плохо), и я ещё недостаточно стар, чтобы жить аскетом посреди болота. Но я не хочу, чтобы деньги достались мне такой ценой.

Позже

Видимо, события сегодняшнего дня наложили отпечаток на мою психику. Разбирая бумаги, услышал, как кто-то за спиной зовет меня по имени. В кабинете я был один. Не могу утверждать, мужской это голос или женский. Он был… как выразилась бы тетушка, потусторонний.

На сегодня хватит. Уже вечер, и сильно клонит в сон.

Завтра утром выезжаю в Чернотопье, поэтому нужно хорошенько выспаться.

2 сентября 1865 года

Утро

Спал как убитый. Без снов. Видимо, сказалось нервное перенапряжение накануне.

Непростое дело оказалось найти кучера, желающего отправиться в Чернотопье. Все как слышали про это место, так крестились да скорее уходили.

Нашёл одного в кабаке. Нетрезвого. Согласился ехать только после чарки медовухи и двойной оплаты. Старый пройдоха. Пришлось раскошелиться.

По дороге в Чернотопье

Дорога в село просто ужасна! Вся в ухабах да рытвинах. Ей вторит тоскливый пейзаж – всюду до самого горизонта тянутся унылые степи с грядой сизых холмов на горизонте. Над ними тяжелым свинцовым одеялом стелится хмурое небо с пробивающимися порой, подобно копьям, скупыми солнечными лучами.