Деньги

Раздался оглушительно мерзкий звонок в дверь. «Я открою!» резко донеслось из-за плеча Вейлева, и из темной комнаты вышел странный то ли старик, то ли мужчина в рассвете сил в шапке-ушанке и каких-то странных ботинках, похожих на валенки. Вероятно, все также не ожидали ни такого хозяина, ни такого наряда, потому что Вревойлев смотрел на старика вытаращенными глазами, а Вейлев даже открыл рот. Старик непринужденно улыбнулся и, поздоровавшись со всеми кивком головы, пошел открывать дверь. Все навострили уши, и лишь миллионер усмехнулся их забаве, по-отечески посмотрев на маленьких деток. О чем-то в достаточно сдержанной манере, однако же со все равно проскальзывающими нотками визгливости, соседка сверху в розовом фартуке с цветочками (сильно похожими на альвеолы) очень сильно просила перестать курить, ввиду того, что потолок, оказывается, пропускает табачные пары дальше вверх, и все, что стоит или лежит на полу теперь пропахнет сигаретами, и еще что-то про урон собственности. Дед извинился и ответил, что примет меры. Двери в скорости затворились. После непродолжительного молчания все, словно сговорившись, посмотрели на вышедшего из коридора старика.

– Милки, будьте добры, не курите, соседи вон жалуются, морите вы моих соседей! – улыбнувшись ласково сказал дед.– А я пока пойду, зовите, если что.

– Как скажешь, хозяин-барин.

Пока ветхий днями удалялся в комнату уже противоположную той, из которой вышел, миллионер успел заметить, что там стоят какие-то странные красно-зеленые колбы, от которых будто бы идет дым. И то ли это были не колбы вовсе, а какие-нибудь ночные лампы или вообще что-либо иное, во тьме комнаты ничего то и не разглядишь, но все почему-то тут же решили, что дед, видимо, старый наркоман, который, небось, и приторговывает всяким своим творчеством.

Прищурившись, Вревойлев сказал, смотря вслед уходящему старику:

– Подозрительный тип. От него веет какой-то благостью. – И скривил губы в сильной усмешке.

– От таких то веет. Только вот странно видеть мне любителей деревенских ватников среди таких вот людей. – Зальцман кивнул в сторону закрывшего дверь деда. – Видимо, небогатый. – Задумчиво проговорил он.

– Слабо дело идет! – подвел итог Вревойлев.

– Мне странен его костюм, разве не жарко в таком ходить? – задумчиво произнес миллионер.

– Жарко? Может, странно? – С холерическим хохотом воскликнул Владимир. – Будем звать его доком!

Однако Вейлев вдруг задергал своими бровями и заговорил:

– Ну, от этой комнаты веет ветер, может быть, там холодно?

И действительно из темной комнаты шел достаточно холодный ветер, хотя все окна там были закрыты. Это было видно, благодаря лунному свету, исходившему из правой стены.

– Ладно, забудем. Странная квартира.

– Нехорошая. – поддакнул Вейлев.

– Пошло, Александр, пошло. – с неудовольствием Врейвойлев повернул голову к Вейлеву. И тут же с холерическим запалом продолжил:

– А Бог? Что такое Бог? Бог – есть? Хаха! Еще бы. Для всей части нашей необъятной родины, матушки Землицы, это уже деньги.

– Какая-то очевидная мысль для нашего диалога. Стоило так много говорить ради этого? – вдруг вопросил миллионер.

– О, вы не совсем понимаете, что я имею в виду. Впрочем, я знаю, знаю. Сейчас объясню. Видите ли, деньги, денюжки, деньжата всего лишь средство, всего лишь объект. Понимаете? Объект. И этот объект стал не то чтобы символом, это романтично я бы даже сказал, а идолом. Люди глупые, простые, нормальные (он резко засмеялся) они ведь что-то сильно придумывать и додумывать не хотят. Ты им мысль то подай, принеси. Вот они и измываются, как могут. Одни придумали: «бог», другие сказали: «молись!» Концепт, из какого-то таинственного сверхсложного или почти невозможного для восприятия сверхприродного и сверхъестественного, превратился в простое существо, трансцендентное для взгляда, но имманентное по бытийности, ставшее одним из обычных старших, тех, кто подаст или с кем можно договориться. Идет всеобщее упрощение для понимания. И вот ему молятся, с ним дерутся, его кидают в реку и в огонь дрянные язычники. А потом христиане приходят со своим снова обновленным и чистым богом. Однако всерьез думать, что эти концепции, как говорили мы в молодости, просекут язычники, было крайне глупо. И всё вернулось в свою идольную ипостась. Не отступайте от Бога и не поклоняйтесь идолам, что не создали ни небес, ни земли, ни какой-либо иной твари. Ибо и сами они, и те, кто им поклоняется, погибнут. Понимаете? Что мы видим? В троице, в идоле, в иконе? Овеществленность. То, что можно подержать в руках, то и может быть богом. Поэтому так католики взбеленились на православных из-за икон, поэтому запрещено изображать Мухаммеда в исламе. Однако эрзацность концепции, ее симуляция и имманентная любому процессу популяризации симулякриация (то есть подмена понятий под более привычную им форму), неуничтожима, она сидит в простом человеке, ибо человек простой – как обезьяна.