Два мира

Два мира
Артем Викторович Мальцев

Мальчишка из СССР в 1987 году попадает в Италию, в Геную. Мировоззрение ребенка сталкивается с западным миром. Все события и персонажи подлинные, не вымышленные. Книга рассказывает о жизни в Италии и СССР глазами ребенка, разбивает многочисленные стереотипы и вымыслы. Читатель попадает в разные итальянские города, соприкасается с итальянской культурой и образом жизни. Рассказ полон интересных и смешных историй, забавных приключений, интересных людей. Вы побываете в горах, в гостях у партизан, на самом большом теплоходе СССР, на гастролях советского цирка. Но самое главное, окунетесь в атмосферу быта советских людей того времени, узнаете какими были человеческие отношения между людьми, попавшими в те года за границу.

ГЛАВА 1. БУРЖУЙ-ПОДЛЕЦ

Ровно за месяц до моего девятого дня рождения, в начале сентября 1986 года, мои родители торжественно сообщили мне, что едут в Италию, причем без меня. Моего отца – советского дипломата – направляли на работу в Геную на четыре долгих года, и мама, как это было принято, должна была следовать за своим мужем в длительную командировку. Отъезд должен был состояться ровно через месяц. Меня оставляли вместе с бабушкой и дедушкой – родителями моей мамы, жившими в том же доме, в том же подъезде, что и мы, только этажом выше. Так что, к моему счастью, мой переезд куда-то в другое место, а тем более в детский дом-интернат, не предусматривался.

Месяц пролетел быстро, и я уже начал потихонечку переживать по поводу командировки моих родителей. Накануне их отъезда к нам домой пришли папины коллеги с его работы, чтобы, по сложившейся традиции, проводить уезжающих. Никогда еще я не видел столько людей у нас дома, в небольшой двухкомнатной квартире на окраине Москвы, в микрорайоне Братеево.

В Братеево наша семья переехала в декабре 1985 года, под самый Новый год. Квартира была заставлена коробками, мебели практически не было. В квартире было холодно, батареи еле грели. Не спасал даже розовый масляный радиатор. В углу комнаты медленно замерзали рыбки.

Еще год назад я жил в районе Войковской, на улице Зои и Александра Космодемьянских. Напротив моего подъезда через дорогу был детский сад, а в двух минутах ходьбы – моя первая школа. Все вокруг было таким уютным и родным, ведь там я родился. Теперь же, переехав в Братеево, я оказался в совершенно другом мире. Началась новая жизнь, строился мой мир, в котором мне было суждено прожить целых шестнадцать лет.

Хорошо помню, что на наше маленькое новоселье приехали дядя Коля и дядя Володя. В большой комнате, оклеенной розовыми обоями, мы соорудили стол из двух коробок, на них была положена снятая с петель дверь. Сверху мама постелила скатерть, накрыв ею самодельный стол. Мои родители были счастливы: у них наконец-то появилась своя квартира. Они ждали ее много лет, живя в девяти метрах с родителями моей мамы, трепетно относившимися к своему покою и заведенному распорядку дня. У меня же, по словам моих родителей, появилась своя комната. Тогда еще я не понимал, что это означает. В квартире все казалось каким-то чужим на фоне еще пахнувшего блекло-желтого в крапинку линолеума, домашний уют еще предстояло создать. А пока, в тот памятный вечер, дядя Володя обучал меня приемам карате, причём в процесс были вовлечены все мужчины. Дело закончилось наградой: за правильное исполнение приемов меня подсадили в антресоль. Кто бы мог подумать тогда, что спустя некоторое время жизнь моя снова круто изменится.

С момента нашего новоселья прошло чуть более полугода. Проснувшись очень рано, не дожидаясь, пока меня разбудит мама, я быстро вскочил с кровати и подошел к окну, всматриваясь в очертания пейзажа. За новым окном, отмытым до кристальной прозрачности, была настоящая осень. Еще было темно, и в синем рассвете новый микрорайон «Братеево», не освободившийся окончательно от строительных площадок и строительных бараков, канав и траншей, подмёрзшей ярко-коричневой глины, казался мне интересным и чем-то привлекал мое детское воображение.

Все было абсолютно не таким, как то, к чему я привык, живя в старом районе Москвы. Высоченные новые панельные дома, бело-синие и бело-бордовые, отсутствие больших старых деревьев, вышки ЛЭП, возвышающиеся на просторных полях вдоль Москвы реки, искусственный пруд, отделяющий мой дом от огромного зеленого продуктового Универсама. И, наконец, огромные, суперсовременные (по моим меркам) трехэтажные школы с впечатляющими внутренними дворами.

Еще не были построены поликлиники, а при въезде в наш микрорайон красовался не достроенный пока мост через Москву-реку, за которым виднелись огромные холмы. Эта была городская помойка, заваленная землей; позже, в середине девяностых, она будет вывезена, и на ее месте расцветет еще один микрорайон. С противоположной стороны Братеево горел его легендарный символ – факел Капотни.

В один из тех школьных дней мой одноклассник, Денис Иванов, подарил мне иностранную монету – в то время это было настоящим сокровищем для любого мальчишки. Оказалось, что монета была японской. Я решил отдать ее маме, поскольку, прежде всего, монета была иностранной и, как мне казалось, могла пригодиться в случае крайней необходимости моим родителям за границей.

Я прекрасно помню мое детское отношение к Италии в то время: капиталистическая страна, управляемая буржуями, где население находится в нищете и угнетении. Советское воспитание в семье коммунистов давало о себе знать.

Когда родители уехали, мне стало скучно и грустно, несмотря на то, что бабушка и дедушка заботились обо мне, да и мои тетя Люба с дядей Геной очень любили меня и везде, что называется, «таскали» за собой. И все же в нашем доме стало пусто.

К нам в Братеево часто приезжала и тетя Ира, сестра моего папы, вместе с моей двоюродной сестренкой Алёнкой. Мне нравилось, когда они приезжали. С Алёнкой мы строили из диванных подушек, покрывал и стульев классные домики, в которые залезали и играли там.

На мой день рождения я пригласил своего приятеля Сашу Корзина и его младшую сестру, и они подарили мне живого хомяка. Саша был добрым мальчиком, но немного расхлябанным – его рубашка, например, частенько выскакивала из штанов, что в полной мере отражало его характер. Он здорово играл в футбол, особенно хорошо стоял на воротах. Кто бы мог предугадать тогда, что через много лет, в девяностые, Саша умрет от передозировки наркотиков. А тогда нам было весело – мы с удовольствием уплетали бабушкины пирожки, запивая их первоклассным советским лимонадом «Буратино».

Что же касается моей любимой школы №992 – можно часами рассказывать о нашем замечательном классе, о моих друзьях и об учительнице, Соловьевой Надежде Николаевне. Все они никогда не давали мне скучать.

Незадолго до отъезда мама записала меня в секцию дзюдо. Борьба очень притягивала меня, к тому же, у меня это здорово получалось, поэтому три раза в неделю я самостоятельно ездил на автобусе до остановки «ДК Москворечье». Через какое-то время мне стало скучно, и я сагитировал моего одноклассника, Вадима Кунаева, и еще пару человек заниматься дзюдо вместе со мной.

В конце ноября в Москву из Генуи приехала Надежда Васильевна, жена консула Валентина Петровича Кабаненко. Она привезла с собой посылку от моих родителей, которую тщательнейшим образом собирала моя мама. Несмотря на маленький размер коробки, в ней было все: и итальянские огромные шоколадки, и мой первый киндер-сюрприз с игрушками внутри, и что-то из одежды для каждого, и клоунский колпак с красным носом. Жуя шоколадку, которая мне показалась самой вкусной в мире, я сказал: «Живут же буржуи!» Все за столом засмеялись.

А еще в коробке был альбом с фотографиями мамы и папы в Италии и письмо с рассказом об их жизни. Они писали, что их очень тепло приняли в Генуе, что в консульстве работают очень хорошие, душевные люди, что Италия – это совершенно другой мир, к которому сразу не привыкнешь. Мама писала, что мне там очень понравится и что в Генуе есть море.

Прочитав письмо в десятый раз кряду, бабушка Юля села писать ответ своим безупречным каллиграфическим почерком. Да, почерк и впрямь был великолепным, ведь в свое время ей приходилось очень много писать: во время войны она работала в наградном отделе у самого Михаила Калинина. По завершении своего письма бабушка настояла на том, чтобы я что-нибудь добавил от себя. Писать я не любил, но все же осилил пару строк. В дополнение к написанному, принимая во внимание международную ситуацию и происки империалистов (на тот случай, если письмо будет ими вероломно вскрыто), я начертал: «Буржуй – подлец!!!». Так я внес свой первый вклад в борьбу с международным империализмом.

И вообще я заявил, что ни в какую Италию ехать на летние каникулы не собираюсь. Лучше поеду в деревню Шумаково, в Курскую область, на родину к дедушке. Помню, что моему дедушке, Николаю Петровичу Бабкину, бывшему военному офицеру, участнику войны, которого все любили и уважали, понадобилось приложить немало усилий, чтобы уговорить меня туда поехать. Конечно, его аргументы по поводу скучающей мамы и прелестей моря были весомыми, но возможность побороться с капиталистами была аргументом решающим. Сейчас это может показаться смешным моему читателю, тогда же для юного октябренка, готовящегося стать пионером, вопрос был принципиальным.

Наступил Новый 1987 год. Мы, как всегда, дружно встречали его в квартире у бабушки с дедушкой. Приехали тетя Люба с дядей Геной, стол был полон разных яств, настроение у всех было отменным. Практически все время мы проводили в квартире бабушки на пятом этаже, лишь ночевать приходили с дедушкой в квартиру на четвертом. Впервые в жизни я самостоятельно собрал искусственную елку и украсил ее новогодними игрушками, многие из которых были еще из маминого детства. Помимо этого я также сделал своими руками разные гирлянды, украсив ими всю большую комнату и коридор.

Дни сменяли друг друга, пролетали недели, и моя успеваемость в школе падала всё сильнее, поэтому в срочном порядке дедушка Коля стал заниматься со мной математикой, а бабушка Юля – русским языком и чтением. Через месяц ситуацию удалось выправить. Но разве могли они справиться с таким сорванцом, как я?

Какой мальчишка моего советского детства не лазил по стройкам, играя в «войнушку» с автоматом в руках? Тем более, что в новом микрорайоне Братеево стройка ещё вовсю продолжалась. Кто не тырил патроны у строителей и не взрывал их, отважно наступая ботинком? Кто не метал строительные гвозди в строительный забор? А об игре в футбол или хоккей я вообще не говорю. Всё это я, конечно же, перепробовал. Приходил домой в жутком виде: штаны и куртка стояли колом, поскольку сначала они намокали от снега и пропитывались грязью, а потом застывали на морозе. Я до сих пор не понимаю, как бабушке более-менее удавалось приводить мою одежду в порядок.

Зима прошла, наступила весна. За это время мама прислала нам еще одно письмо. Она обещала, что приедет за мной в конце апреля, чтобы забрать меня в Италию, спрашивала, что нам оттуда привезти. Я ответил в письме, что мне бы хотелось в подарок получить набор солдатиков, в которых я обожал играть с детства. У меня их было очень много, самых разнообразных – многие сохранились до сих пор. Играть в них я мог часами, разыгрывая реальные стратегические маневры легендарных сражений прошлого. Однако иностранных солдатиков у меня никогда не было. Один раз я увидел их у одного мальчика из соседнего класса – Димки Андрианова. Несколько лет назад его родители работали в Аргентине и привезли ему в подарок этих солдатиков. На подставке каждого солдата с обратной стороны было написано Гонконг, поэтому мы называли их «гонконговцами».

И вот, наконец, долгожданный день пришел – приехала мама! Как всегда, с подарками для всей нашей большой семьи, среди которых были и впечатляющие сладости, и столь выстраданные моим ожиданием солдатики. К моему глубокому сожалению, мама привезла мне именно советскую армию «гонконговцев», а мне нужны были противники: советских – солдатиков нашего производства – у меня и так было предостаточно. Уловив мое недовольство, мама сказала, что в Италии продаются разные армии солдатиков, и когда мы туда поедем, она какую-нибудь мне купит. Я быстро успокоился, к тому же «советская армия» оказалась действительно интересной: помимо солдатиков в ней были танк, пушка, палатка, машинка, вертолет, самолет и многое другое. Что еще было нужно для счастья настоящему советскому мальчишке?

Однажды утром мама сообщила мне, что едет вместе с дедушкой покупать новый телевизор. Возвращавшиеся из-за границы люди имели иностранные деньги, которые, в соответствии с законодательством того времени, обязаны были обменять на рубли либо на специальные купоны. На эти купоны можно было купить товары иностранного производства, продававшиеся в специальном магазине «Березка». Именно туда и поехали мама с дедушкой. Они купили цветной японский телевизор Панасоник с пультом управления. Такого волшебства я еще не видывал: можно было переключать каналы, не вставая с дивана. Этот телевизор мама решила взять с собой в Италию. Позже, в благодарность за заботу обо мне, мои родители подарили этот телевизор моим бабушке и дедушке. Панасоник был очень хорошим и качественным телевизором, он прослужил целых 20 лет, причем за все время работы серьезно ни разу не ремонтировался.

В конце апреля мне предстояло стать пионером. Как же я этого жаждал! Для каждого школьника это было настоящей мечтой. К нам в класс пришли новые ученики: Люда Доронина и Сергей Балакирев. Их уже приняли в пионеры прошлой осенью, помню, как мы все им завидовали. Целый месяц до этого события мы с ребятами посещали пионерскую комнату, где пионервожатые объясняли нам, кто такие пионеры, и рассказывали, чем они известны, какие подвиги совершали во время войны и после. Также мы изучали пионерские песни, традиции и, конечно же, пионерскую клятву. Принимали нас в два этапа: сначала отличников и хорошистов, к которым я не относился, а потом всех остальных. Вадима Кунаева приняли в пионеры в первой группе. Когда на переменах он шел с кем-нибудь бороться, то снимал и клал на подоконник пионерский значок, чтобы его случайно не сломать.

Наконец, наступил долгожданный день. Мы отправились на Красную площадь, и перед мавзолеем Ленина, в торжественной обстановке, нас приняли в пионеры. На углу ГУМа, со стороны Исторического музея, стояли автоматы с газировкой. На радостях мы с ребятами решили это дело отметить и так напились газировки, что еле-еле смогли доехать до Братеево. Вечером того же дня папин коллега, дядя Коля Григорчук, достал нам с мамой билеты в цирк. Одевшись во все пионерское – пионерскую рубашку, галстук, пионерский ремень, пилотку – и прицепив значок, я вместе с мамой отправился на представление. По дороге, в метро, от счастья я сиял, как медный таз, а все пассажиры вокруг смотрели на меня и улыбались.

Через несколько дней после посещения цирка мама купила билеты на поезд в Италию, сказав, что с нами поедет девочка, внучка Надежды Васильевны и Валентина Петровича, что она младше меня и уже была в Италии. Так я впервые услышал о Веронике.

В то время многие именно ездили в Италию, а не летали. С Киевского вокзала отходил поезд, к которому цепляли два «международных» вагона. Поезд шел до Чопа. Далее меняли колеса на узкоколейку. Наш поезд следовал через Венгрию, Югославию, прибывая в Триест, затем в Болонью и далее в Рим. Ехать мы должны были до Болоньи, как самой близко расположенной к Генуе точки.

Мама пошла в школу к моей учительнице Надежде Николаевне, чтобы попросить ее написать мне характеристику от школы. Это был один из обязательных документов для того, чтобы я смог выехать заграницу. Сейчас это звучит странно, но тогда нашему государству было не все равно, кто едет за ее пределы, ведь каждый человек, будь он даже ребенком, в какой-то мере являлся представителем своей страны.

Оставалось пройти последнее испытание перед поездкой – первый в жизни экзамен по математике. Накануне этого знаменательного события к нам приехали тетя Ира с дядей Славой. Вместо усердной подготовки к экзамену я отправился гулять на Москву-реку. Дядя Слава был послан тетей Ирой на прогулку со мной. И угораздило же меня взять с собой в тот воскресный день баскетбольный кондовый советский мяч. Он казался мне тяжеленным. Я тут же придумал игру: подкидывать мяч и бить по нему с лету в свободное пространство. Казалось, что если я привыкну к его тяжести, то по обычному футбольному мячу буду бить с ужасающей силой. Не знаю, как это получилось, но когда я ударил по мячу в очередной раз, он вдруг попал в лицо одной из проходящих мимо женщин. Удар был такой силы, что у нее откинулась голова. Дядя Слава побледнел, я посерел… женщина побагровела, уж не знаю, от чего больше – от боли, злости или испорченного макияжа. Через мгновение она разразилась такой отборной руганью, которой я ещё никогда в жизни не слышал. Оставалось только одно: принести свои извинения и как можно быстрее ретироваться, что мы успешно и сделали. Я шел домой, и мне было искренне жаль, что так вышло. Взрослых меня учили уважать с детства, и я дал себе слово, что больше так никогда делать не буду. Когда мы пришли домой, тетя Ира спросила: «Как прошла прогулка?» На что дядя Слава разразился хохотом, сказав шутливо: «Ну и племянник у тебя!».

На следующий день, переживая за вчерашнее, я потащился сдавать экзамен по математике. Сдал работу первым в классе и был абсолютно уверен, что поставят пять. Когда дедушка пошел к школе смотреть вывешенные списки с оценками, оказался «тройбан». Учительница сказала моему дедушке, что тройку еле-еле натянули.

По совокупности преступлений за последние сутки перспектива провести каникулы в деревне Шумаково приобретала в моем воображении очень четкие очертания.

Что-то у меня не клеилось, и от досады я сел читать привезенную мамой из Генуи книгу о знаменитых греческих и римских полководцах. К своему удивлению, не заметил, как дочитал до сто пятидесятой страницы – настолько было интересно и увлекательно. Вечером мама сказала, что для меня ещё не всё потеряно, и в Италию я всё же еду. На следующий день, поздно вечером, мы уже сидели на мягком кожаном диване в такси «Волга», которое везло нас к Киевскому вокзалу навстречу новому, к поезду, возле которого нас ожидали родители Вероники, впрочем, как и она сама.

ГЛАВА 2. ПУТЕШЕСТВИЕ.

Вечером было прохладно, совсем стемнело. Нас с мамой провожали дедушка Коля и тетя Люба. Мы долго шли все вместе по платформе Киевского вокзала, она казалась бесконечно длинной, все наши вещи, в том числе взятые с собой солдатики, а также новый телевизор, ехали на тележке рядом. Вот впереди показались «международные» вагоны. Сразу бросилось в глаза, что они как-то отличаются от обыкновенных, в которых я много раз путешествовал с родителями в Феодосию и Курск.

Мы подошли и поздоровались с улыбающейся белокурой женщиной и с высоким мужчиной, похожим внешне на волейболиста – сразу отметил его открытый, добрый взгляд. Это были родители Вероники. Внезапно из-за их спин выбежала светловолосая девочка, полная задора и веселья. Было заметно, что у нее очень хорошее настроение и она чрезвычайно рада этому начинающемуся путешествию. Вероника поздоровалась с нами и устремилась ко мне.

– Привет, я Вероника, – сказала она уверенным звонким голосом.

Познакомившись и чуть не забыв попрощаться с провожающими, мы устремились осматривать диковинный вагон. Если говорить об отличиях, то в нашем вагоне коридоры были гораздо уже, чем в обычном, зато купе были больше и выглядели уютнее. По другую сторону от дверей купе ниже окон были вмонтированы откидные сиденья – такого я тоже еще никогда не видел. Оказавшись в купе, я сильно удивился, обнаружив, что спальные места располагались только по одну сторону купе, напротив же было свободное пространство и вешалка для одежды в виде крючков, выступавших из обитой кожей стены. Выше, над вешалкой была шторка на карнизе, которой можно было завесить всю одежду. Столик около окна оказался раскладным, под ним находилась настоящая раковина, правда, по какой-то причине воды в кранике не оказалось. Все купе были двухместные, хотя между нижней и верхней полками находилась ещё одна, которая в данное время просто была сложена и прикреплена к стенке.

Вещи были уложены по местам. Я выбежал из вагона, чтобы проститься с Любой и дедушкой Колей. Мне было грустно с ними расставаться. Дедушка Коля сказал, что я должен слушаться родителей и вести себя достойно. Мы попрощались и сели в поезд. Через несколько минут он тронулся, и платформа с Любой, дедушкой и родителями Вероники осталась позади. Проводник любезно предложил принести нам чаю. Вероника заметила, что в этот раз проводники были уже не те, что годом ранее, показывая мне тем самым, что для нее это путешествие не первое. Мы попили чаю и забрались вдвоем с Вероникой на верхнюю полку – не знаю, почему, но дети ее всегда обожают. Мы разлеглись, стали рассказывать друг другу всякую всячину и сами не заметили, как задремали. Мама растолкала нас: Вероника должна была идти спать в свое купе, поскольку ее родители купили место в поезде через три купе от нашего. Я пожелал всем спокойной ночи и, в предвкушении следующего дня, обрадованный приятным знакомством, быстро заснул.

Проснувшись на следующее утро, я отодвинул зеленоватые занавески на окне купе. За стеклом предстал живописный пейзаж. На фоне насыщенно синего неба, слегка разбавленного снежными облачками, мелькали маленькие деревенские домики. К нам зашла Вероника, чему я обрадовался, и мы весело продолжили наше общение. Мама предложила повторить итальянские слова, которым накануне нашего отъезда обучала меня. Мы с Вероникой наперебой принялись называть друг другу все, что знали на эту тему.

Внезапно Вероника вспомнила, что мама дала ей в дорогу напиток из шиповника, и выбежала из купе. Через мгновение она появилась, неся в руках пластмассовую полуторалитровую зеленую бутылку с какой-то надписью на иностранном языке. Позже я узнал, что там было написано «Спрайт». Никогда раньше я не видел подобной бутылки. Для ребенка, привыкшего к маленьким советским стеклянным бутылкам, это было совсем необычно. Когда мы допили шиповник, я обратился к Веронике:

– Можешь мне ее подарить?

– Да, конечно, – ответила она без промедления.

Я смутился от того, насколько быстро она ответила, поскольку понял, что для нее эта бутылка не представляла никакой ценности.

– В Италии таких много, в них продают Фанту и Кока-Колу, – продолжала Вероника.

– А что такое Кока-Кола? – неуверенно спросил я.