Две недели до Радоницы

«Очень поэтично. Но какой толк в словах, когда нужны действия?»

Лес вокруг меня все сильнее редел, пока вокруг не стали появляться лишь пеньки с аккуратными срубами. Следы вели еще дальше в область лесоповала. Значит, Белка все-таки бежала не к роще. Я не мог представить, что ольховый лес был срублен. Я наверняка просто следовал не в том направлении.

Белка ждала меня посреди большой поляны, окруженной поваленными деревьями. Развалины сухих стволов, источенных трещинами, дышали запустением и целый вид поляны навевал тоску. Я знал, что дровосеки Нагоры иногда вырубают деревья по наказу Совета, но это была большая редкость. Лошадь недвижно стояла возле одного из гигантских лесных остовов. Она то и дело поворачивала ко мне морду и громко фыркала, словно хотела привлечь внимание.

Огромный вяз лежал, переломившись пополам, на большом сером валуне. Он также был срублен под корень. Останки вяза выглядели такими же мертвыми, как и все остальное. В купольной части ствола смыкалась три огромные ветви. Его нельзя было спутать ни с каким другим деревом: это был тот самый вяз, у которого венчались Марцель и Каролина. Я был в Ильмень-роще. Точнее, на ее останках.

Мне вспомнился вид, который открылся в горах с Междупаса. Тогда я не придал большого значения исчезновению лесов в Купавах. Но теперь я видел результат перед своими глазами – место, где дядя пас лошадей, где он заключил брак с Каролиной и где я всегда мог почувствовать спокойствие и уют – этого места больше не было.

«Смотри, что они сделали! Кто в ответе за это злодейство?»

Но ради чего была эта резня? Почему кому-то понадобилось уничтожать рощу? Я спешился и пошел вдоль примятой травы. Путь вскоре вывел меня к вырубленному в земле широкому полотну. Устеленная щебнем дорога уходила на запад, покуда хватало глаз. Участок на восток еще не был проложен, и я предположил, что как раз он должен проходить через рощу. Вот значит как – для создания дороги пришлось пожертвовать лесом. Что-то здесь было не так: я не мог поверить, что Великий Совет одобрил такое. Более интересно – откуда в Нагоре ресурсы и деньги на строительство дороги? Сначала фуникулер в парке, теперь вот автострада. Дарья сказала, что здесь многое изменилось, но я не ожидал, что ее слова следует воспринимать буквально.

Тучи над головой сгустились плотной темной завесой, которую все чаще прорезали молнии. Вот-вот должен был пойти дождь. Я вернулся к Белке. Мне даже не пришлось угощать кобылу: только я накинул уздечку, как она смирно развернулась в сторону дома.

«Только не говори, что ты оставишь все как есть. Ты знаешь, что делать. Разве я тебя не учил?»

Вернулись быстро. Возле порога мне дала оплеуху огромная капля. Вторая угодила в лоб, третья – за воротник. Я загнал лошадей и быстро вошел в дом. Начался настоящий град: снаряды колотили по крыше, а от ударов мелко дребезжали стекла.

Пока меня не было, Каролина растопила печь в середе. Сама внимательно что-то читала, сидя в свете лампы за столом. Рядом стояла распечатанная коробка от листоноша. Не обратила на меня внимания, когда я вошел. Сказать ей? Она наверняка не знала, что случилось в роще, судя по тону, с которым рассказывала днем о снимках.

– Так вышло, Белка убежала, – начал я.

Она подняла голову. В ярком конусе света выделялись глубокие изломы морщин под большими темными глазами. Лицо ее выглядело уставшим и изможденным. И была это не обычная усталость, которую приобретает человек после тяжелого рабочего дня. Нет, эта усталось была куда глубже – истории, переживания, эмоции, тайны, словом весь багаж жизни, который тянула она на себе все эти годы, лежал отпечатком на этом лице.

– Ты привел ее? – спросила сухим безжизненным голосом.

– Да. Только…

– Хорошо.

Не дождавшись моей следующей фразы, она встала из-за стола. В руках ее была небольшая стопка конвертов. Она положила их в коробку, подошла к печи и забросила посылку в устье, где ярко полыхал огонь.

– Что было внутри? – спросил я.

– Ничего особенного, – она пожала плечами, – Лишь напоминание о том, что мне не следует здесь быть. Я всегда была для Марцеля обузой.

– Что ты говоришь такое?

Она вдруг нервно рассмеялась. От волнения перешла на родной язык.

– А тебе и не ведомо, так? Моя жизнь – то глупый кепский жарт. Не повинна ту быть, не повинна!

Приговаривая так, она ушла по сходам наверх, и я остался один в середе. Дом полнился шуршащим грохотом града, в печи трещали поленья. В сумраке комнаты выделялась лишь полоска света на столе. Недолго думая, я бросился к печи. Дорогой читатель, вынужден признать, что я всегда был очень любопытным – черта характера, которую многие описывают выражением «сует нос в чужие дела». Я предлагаю тебе самому определиться с отношением. Так или иначе, я открыл заслонку и заглянул внутрь. Пламя еще не успело наброситься на картон. Я зацепил край кочергой и вытянул коробку наружу.

Усевшись перед лампой, перебрал стопку записей. Что же было такого в их содержании? В стопке оказалось три конверта. Судя по внешнему виду пергамента, они были очень старыми. На одном значился адрес отправителя и получателя, а два других были просто подписаны: «Для Агаты». Отправителем была Каролина. Я взял самый верхний, с выцветшими марками, изображавшими мамонта и какого-то большого динозавра. Раскрыл конверт, вытащил сложенный вдвое лист бумаги и стал читать.

***

Читатель, настала пора моего первого отступления. Письма, которые я читал тем вечером под светом лампы, были написаны на польском. Ниже следует примерный перевод, который, на мой взгляд, верно передает стиль и содержание ее рассказа.

Отступление первое

Письма Агате

Письмо первое. 2 декабря 1981 года

Здравствуй, Агата.

Когда учитель предлагал нам адреса и имена тех, кому мы можем послать письма, мне очень понравилось твое имя. Ведь Агата с древнегреческого означает «мудрая, добрая». Девушка с таким именем наверняка очень ответственная, у нее много друзей, и она всегда готова прийти людям на помощь. Это самые важные качества в человеке, и я уверена, что ты ими обладаешь в избытке. Еще меня очень заинтересовал твой город, Красеюв. Наверно, потому что он похож по звучанию на мой. Поменяй всего пару букв – и будет Красинов. Хотя мы с тобой очень далеко друг от друга. Я посмотрела на большую карту, и увидела, что ты на самом севере, а я на самом юге. Наверно, ты видишь море каждый день.

Мой город очень маленький. После войны здесь осталось совсем мало жителей. Люди голодали, было бедно. Но потом открыли медные залежи и построили завод. Со всего края к нам стали приезжать на работу. Город стал развиваться: появились новые улицы, дома. Моя школа тоже появилась благодаря этому развитию. Я пошла в первый класс в год ее открытия. Тогда у нас не было даже спортзала и гардероба. Верхнюю одежду мы просто складывали на один большой стол, а упражнялись на большом пустыре. Территория вокруг школы была большой стройплощадкой. Учителя, ученики, кто постарше, а также родители вместе работали над садом вокруг школы, сажали и растили деревья. Мужчины занимались строительством. Я была маленькая тогда, умела только землю копать да поливать цветы. Но общий труд был в радость. Никто не жаловался и не роптал. Люди знали, что работают на общее благо, что в нашем замечательном городе должна быть отличная школа. Я с улыбкой вспоминаю, как утром мы занимались правописанием с пани Йолой, а днем копали грядки.

Я уже приняла решение, что в будущем стану учителем. Я пока не знаю, что хотела бы преподавать. Возможно, литературу. Мне хочется передать детям свою любовь к слову, показать им, как много эмоций и переживаний человек может выразить всего лишь с помощью ручки и бумаги.

В Красинове я живу у дяди с тетей в квартире. Они замечательные люди, заботятся обо мне, как о собственном ребенке. Тетя Юстына берет меня с собой в костел, и я уже несколько раз была на исповеди. Она говорит, что я не должна забывать о Боге и что всегда могу надеяться на его помощь. На именины она даже подарила мне кулон с изображением святой мученицы Варвары. Мне было неловко, ведь это очень дорогая вещь. Но тетя сказала, что в простых вещах кроется огромная сила, и о них не следует судить по внешнему блеску.

Мой дядя Марек – мастер на все руки. У него своя мастерская, где он ремонтирует автомобили. Он знает людей со всей страны. Часто ездит по делам в соседние города, особенно во Вроцлав. В нашей квартире есть большая комната с длинным широким столом. Каждую неделю по вечерам к дяде приходят гости. Они всегда приносят нам какое-нибудь угощение и долго о чем-то вместе говорят в большой комнате. Меня на их встречи не пускают. В это время Юстына обычно помогает мне подготовить домашнюю работу. Иногда мы обсуждаем псалмы из Библии.

Единственный, кто остается с нами после собраний у дяди – это пан Владислав. Он интеллигентный и начитанный человек, и мы с ним хорошо дружим. Он очень любит рассказывать о своей дочери Марте. Она окончила школу и уехала учиться в университет во Вроцлав. Пан Владислав также советовал мне переехать в большой город после школы. Дядя Марек услышал это и сказал, что я не могу ехать, пока не научусь приемам каратэ. Мой дядя очень импульсивный и однажды захотел показать приемы прямо на пане Владиславе. Он согласился, правда с большой неохотой. В конце занятия мы сошлись во мнении, что это скорее приемы уличного боя, чем каратэ. Особенно дядя настаивал, чтобы я заучила удар, который, дословно, убивает цыплят. С твоего позволения, Агата, я не буду углубляться в подробности этой боевой техники.

Вот такая у меня в общих чертах жизнь. Вполне обычная и, наверно, скучная. Если ты решишь ответить на это письмо, расскажи о себе. Что ты читаешь, чем интересуешься, кем хочешь стать в будущем? Расскажи о своем городе. В нашей библиотеке я не смогла найти ни фотографий, ни рисунков. Это даже лучше, потому что слова всегда дают мне гораздо более богатую картину, чем любое изображение. Надеюсь, я не слишком много спрашиваю. Надеюсь услышать Твой ответ.

Каролина Войчек

Письмо второе. 12 апреля 1982 года

Привет, Агата!

Я никогда тебя не видела, но писать нужно человеку, чей образ ясно представляешь. У тебя длинные вьющиеся волосы, глубокие чистые глаза, ты высокая, стройная и красивая девушка. Ну, по крайней мере, я представляю тебя так, судя по твоему первому письму. Я была очень рада, когда листонош принес твое письмо! Честно говоря, я думала, что ты мне не ответишь. И ответ пришел так скоро!

В первую очередь хочу поздравить тебя c Рождеством Христовым! Христос Воскрес! Не знаю, когда ты получишь это письмо, так как отправляю его через знакомую прихожанку, которую встретила в костеле. Ты написала, что не пропускаешь ни одной службы в Кафедральном соборе Святого Креста. Пани Моника тоже ходит в эту церковь. У нее есть позволение на передвижение между воеводствами. Только таким образом получается что-то передавать без слежки. Сама знаешь, как сейчас с письмами: сначала вообще ничего нельзя было отправить, и я не хотела, чтобы мое письмо, адресованное лично тебе, читал кто-нибудь посторонний. Мы праздновали Пасху в церкви всей нашей коммуной. С наступлением военного положения очень много людей стало приходить в костел, даже неверующие. Все потому, что солдаты сюда не заходят.

Когда пан Ярузельски в военном мундире объявил, что наша отчизна находится над пропастью, мы с Юстыной готовили ужин на кухне. Никто не знал, чего ожидать. Телефоны замолчали, нельзя было никуда позвонить. Утром появились танки и броневики, на улицах – люди в военной форме. После наступления полицейского часа они проверяли документы у всех на улице. У кого не было паспорта, сразу же забирали, сажали в фургон и увозили.

Тетю Юстыну с тех пор много раз останавливали, и я очень волновалась за нее. Юстына поздно уходит с работы – она работает на заводе по добыче меди. Солдаты всегда просят ее показать бумаги. Будто каждый раз перед ними новый человек. А ведь они такие же граждане, как она. Зима в этом году длилась особенно долго, но патрули стояли даже в холод. Солдаты грелись от коксовника. Слава Богу, никого из жителей не покалечили и не применяли насилия. Я слышала, что во Вроцлаве танки сносили стены заводов, а солдаты в шлемах и с дубинками – их называют ЗОМО – атаковали мирную толпу. У нас пока никаких демонстраций нет, люди боятся лишний раз показываться на улице. Из окна кажется, что город заброшен.

Я очень скучаю без школы. Всегда было интересно каждый день общаться с учителями и ровесниками. И потому я особенно рада, что нас навещает пан Владислав. Как и я, пан Владислав увлекается поэзией. В последний раз мы делились впечатлениями о поэзии Адама Мицкевича. Пан Владислав обмолвился, что он родился в том же городе, что и поэт – в Новогрудке. Ты наверняка знаешь, что после Войны этот город стал территорией Белорусской ССР, и Владиславу пришлось оттуда уехать. Рассказал: «Мои соседи смотрели на меня по-другому. Шептались за спиной: «Он поляк, ему не место в Беларуси». Люди, с которыми он хорошо общался раньше, отворачивались от него, отказывались говорить с ним по-польски. Переселенцев везли из Новогрудка в деревянных вагонах для угля. Никто не знал, что ждет их на новом месте. Он поехал вместе с женой и двумя маленькими детьми. Владислав сначала работал в ПГР-ах во время коллективизации, а затем устроился на завод по добычи меди. «Я – самый настоящий польский пилигрим. Помнишь, как в книге Мицкевича?» с печальной улыбкой сказал он мне.

Меня тронул его рассказ. Ведь этот человек насильно лишился собственных корней. Я говорю не о квартирах в больших домах в городе, я говорю о месте, в котором ты родился. Лишиться этого – величайшее горе в жизни. Тогда человек действительно становится пилигримом – человеком без своего места. Наверно, я так чувствовала, потому что у меня тоже нет своего места.

В прошлом письме я умолчала о своих родителях. По тону твоего письма я чувствую, что могу открыться тебе. Я сирота. Я никогда не видела своих родителей. Юстына и Марек – не мои настоящие дядя и тетя. В маленьком возрасте они взяли меня из приюта и воспитывали как дочь. Я очень благодарна им за то, что они сделали для меня. Без их помощи и заботы моя жизнь сложилась бы по-другому. Однако во снах мне часто является образ большого деревянного дома среди полей. В этих снах я будто живу в деревне с родителями, и у нас большой сад и хозяйство: утки, гуси, коровы. Мне снится, что я живу с ними, но никогда не могу их хорошенько разглядеть. Их фигуры очень смутные, а лиц не видно. Я тянусь к ним, но не могу дотронуться. Дивно, да? Учителя в школе хотели мне ставить дополнительные баллы за то, что я сирота. Но я отказалась. Уж лучше я собственными знаниями добьюсь хороших оценок. Это гораздо честнее и правильнее.