Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Я пошел домой на Кобург-сквер и посоветовался с моим помощником. И он не мог ничем помочь мне. Сказал только, что если подожду, то получу объяснение по почте. Но этого недостаточно для меня, мистер Холмс. Мне не хотелось потерять без борьбы такое место, и так как я слышал, будто вы так добры, что даете советы бедным людям, нуждающимся в них, то и пришел прямо к вам.

– И поступили очень умно, – сказал Холмс. – Ваше дело чрезвычайно замечательно, и я рад заняться им. На основании того, что вы сказали мне, я думаю, что оно важнее, чем может показаться с первого взгляда.

– Еще бы не важно! – сказал мистер Джейбз Вилсон. – Ведь я потерял четыре фунта в неделю.

– Что касается вас лично, то, мне кажется, вам нечего жаловаться на эту необыкновенную Лигу, – заметил Холмс. – Напротив, насколько я понимаю, вы стали богаче на тридцать фунтов, не говоря уже о тех подробных сведениях, которые вы приобрели о всех предметах, начищающихся с буквы «А». Вы ничего не потеряли от приобретения этих знаний.

– Нет, сэр. Но мне хотелось бы узнать, кто были эти люди, и почему они сыграли со мной такую шутку. Дорогая это была для них шутка, так как обошлась в тридцать два фунта.

– Мы постараемся выяснить для вас эти вопросы. А сначала позвольте предложить вам два вопроса, мистер Вилсон. Как долго служил у вас помощник, который первый указал вам на объявление?

– До того времени он служил около месяца.

– Как он попал к вам?

– По объявлению.

– По этому объявлению явился только он один?

– Нет, желающих была целая дюжина.

– Почему же вы выбрали его?

– Потому что он ловок и соглашался на меньшее жалованье.

– На половинное, в сущности?

– Да.

– Какого он вида, этот Винсент Спаулдинг?

– Маленького роста, коренастый, очень живой; ни усов, ни бороды, хотя ему около тридцати лет. На лбу белый шрам.

Холмс приподнялся с кресла в сильном возбуждении.

– Я так и думал, – проговорил он. – Вы не замечали, что в ушах у него дырочки для серег?

– Да, сэр. Он рассказывал мне, что какая-то цыганка сделала это, когда он был еще мальчиком.

– Гм! – сказал Холмс в глубоком раздумье, снова опускаясь в кресло. – Он еще у вас?

– О да, сэр, я только что расстался с ним.

– А как шло дело во время ваших отлучек?

– Не могу пожаловаться, сэр. По утрам вообще не бывает много работы.

– Довольно, мистер Вилсон. Денька через два, а может быть, и раньше я буду иметь счастье сообщить вам мое мнение насчет вашего дела. Сегодня суббота; надеюсь, что к понедельнику я приду к какому-либо заключению.

– Ну-с, Ватсон, – заметил Холмс, когда ушел наш посетитель, – что вы думаете насчет этого?

– Ничего не думаю, – откровенно ответил я. – Это очень таинственное дело.

– Общее правило, что чем страннее случай, тем менее таинственным оказывается он на самом деле. Труднее всего распутать самые обыкновенные преступления, точно так же, как труднее всего установить личность обычного человеческого лица. Однако надо поторопиться с этим делом.

– Что же вы намерены делать? – спросил я.

– Во-первых, покурю, – ответил он. – Эта проблема стоит целых трех трубок, и прошу вас не говорить со мной в течение пятидесяти минут.

Он свернулся в кресле, подняв худые колени к ястребиному носу, и закрыл глаза. Его черная глиняная трубка казалась клювом какой-то странной птицы. Я думал, что он заснул, и сам начал было клевать носом, как вдруг он вскочил с кресла с жестом человека, принявшего решение, и положил трубку на каменную доску.

– Сарасате[10 - Испанский скрипач и композитор.] играет сегодня в Сент-Джеймс-холле, – заметил он. – Как думаете, Ватсон, могли бы вы оставить ваших пациентов на несколько часов?

– Сегодня мне нечего делать. Практика не отнимает у меня много времени.

– Ну, так надевайте шляпу, и отправимся. Сначала я пройдусь по Сити, и дорогой мы можем где-нибудь поесть. Замечу, что в программе много немецкой музыки, которая мне больше по вкусу, чем итальянская или французская. Она невольно заставляет человека погружаться в себя, а это необходимо мне в данную минуту. Ну-с, отправляемся!

Мы проехали по подземной дороге до Олдерсгейта и после недолгой ходьбы очутились на Саксен-Кобург-сквер – месте действия странной истории, которую мы слышали утром. Это – маленькое, тесное местечко, с жалкими потугами на приличия. Четыре ряда грязных двухэтажных кирпичных домов выходят на маленькое, обнесенное решеткой пространство, где виднеется поросшая сорной травой лужайка и несколько групп увядших лавровых кустов, ведущих тяжелую борьбу с неподходящей для них атмосферой, насквозь пропитанной запахом табака. Три позолоченных шара и темная вывеска с именем «Джейбз Вилсон», написанным белыми буквами, красовавшаяся на угловом доме, указали нам место занятий нашего рыжего клиента.

Шерлок Холмс остановился перед домом и стал внимательно осматривать его, наклонив голову набок. Глаза его сверкали между прищуренными веками. Он медленно прошелся взад и вперед по улице, все время пристально смотря на дома. Наконец он вернулся к дому закладчика[11 - Ростовщик.], сильно стукнул раза два-три палкой по тротуару, подошел к двери и постучался. Дверь сейчас же отпер молодцеватый парень с чисто выбритым веселым лицом и попросил его войти.

– Благодарю вас, – сказал Холмс, – я хотел только спросить, как пройти отсюда к Стрэнду.

– Третья улица направо, четвертая налево, – быстро ответил помощник закладчика и запер дверь.

– Ловкий малый, – заметил Холмс, когда мы отошли от дома. – По моему мнению, он четвертый по счету ловкий человек в Лондоне, а по смелости, пожалуй, и третий. Мне он несколько знаком.

– Очевидно, помощник мистера Вилсона играет большую роль в тайне Лиги рыжих. Я уверен, что вы зашли спросить дорогу только для того, чтобы повидать его.

– Не его самого.

– А что же?

– Колени его брюк.

– Ну, и что же вы увидали?

– То, что ожидал.

– Зачем вы стучали палкой по тротуару?

– Милый мой доктор, теперь надо заниматься наблюдениями, а не разговорами. Мы – шпионы в неприятельской стране. В настоящее время мы получили некоторое понятие о Саксен-Кобург-сквер. Остается заняться исследованием ее окрестностей.

Когда мы повернули с площади, то нам представилось зрелище настолько противоположное ей, насколько задняя часть картины противоположна самой картине. Перед нами была одна из главных артерий Сити, ведущая с севера на запад города. По мостовой непрерывно двигались длинные ряды всяких экипажей и фур, а тротуары чернели от роя пешеходов, торопливо шедших в обе стороны. Трудно было представить себе, глядя на ряды прекрасных магазинов и величавых банков, что с другой стороны они примыкают к поблекшей неподвижной площади, которую мы только что покинули.

– Дайте-ка посмотреть, – сказал Холмс, останавливаясь на углу и окидывая взглядом всю улицу. – Мне хочется хорошенько запомнить расположение домов. Знать хорошенько Лондон – мой конек. Вот дом Мортимера, табачная лавочка, где продают газеты, кобургское отделение «Городского и пригородного банка», вегетарианский ресторан и депо экипажной фабрики Макфарлейна. Таким образом доходим до конца. А теперь, доктор, мы сделали свое дело и можем развлечься. Съедим по сандвичу, выпьем по чашке кофе, а потом отправимся в страну скрипки, где все – прелесть, нежность, гармония, где нет рыжих клиентов, надоедающих своими загадками.

Мой друг был страстный любитель музыки; он не только очень хорошо играл, но и принадлежал к числу композиторов. Все время концерта он просидел в полном блаженстве, по временам тихо двигая своими длинными худыми пальцами в такт музыке, а нежная улыбка на лице и мечтательный взгляд глаз нисколько не напоминали выражение лица и глаз Холмса-ищейки, беспощадного, умного, ловкого агента по уголовным делам. Двойственность его натуры постоянно проявлялась в его странном характере, и мне часто казалось, что его чрезвычайная логичность и проницательность представляют собой реакцию против охватывавшего его иногда поэтического и задумчивого настроения. Размах его натуры заставлял его переходить от полной бездеятельности ко все пожирающей энергии; я отлично знал, что он бывает всего более в ударе после нескольких дней, проведенных в кресле, среди импровизаций и старинных книг. После таких дней страсть к поискам внезапно охватывала его, и блестящая способность анализа доходила до такой высоты, что люди, не знакомые с его методом, с удивлением смотрели на него как на человека, знания которого превосходят знания простых смертных. Видя его так увлеченным музыкой, я чувствовал, что плохо придется тем, которых он собирается преследовать.