Мир под напряжением. История электричества: опасности для здоровья, о которых мы ничего не знали

Между городами телеграфные провода шли по 25-футовым деревянным столбам. В городах, где за клиентов боролись сразу несколько телеграфных компаний и свободное место стоило очень дорого, между домами, колокольнями и печными трубами висели целые леса из проводов, больше напоминавших лианы. А электрические поля, возникающие вокруг этих лиан, накрывали улицы, переулки и комнаты домов, к которым крепились.

Исторические цифры дают нам подсказку, помогая понять, что произошло. Согласно книге Джорджа Прескотта Electric Telegraph (1860), типичная батарея для питания 100-мильного провода (160934 м) в США состояла из «пятидесяти элементов Грове», или пятидесяти пар цинковых и платиновых пластин, дававших электрический потенциал около 80 вольт[84 - Prescott 1860, pp. 84, 270, 274.]. В самых ранних системах ток шел только тогда, когда телеграфист нажимал на кнопку отправления. Слова состояли из пяти букв, а средняя буква в азбуке Морзе – из трех точек или тире. Соответственно, если телеграфист был достаточно умелым и мог набирать тридцать слов в минуту, он нажимал кнопку примерно 7,5 раза в секунду. Это очень близко к фундаментальной резонансной частоте биосферы (7,8 Гц), на которую, как мы увидим в девятой главе, настроены все живые существа; средняя напряженность этого поля – примерно треть милливольта на метр – приводится в учебниках. Пользуясь этими простыми данными, легко подсчитать, что электрические поля под первыми телеграфными проводами были до 30 000 раз мощнее, чем естественное электрическое поле Земли на этой частоте. На самом деле быстрые нажатия телеграфных кнопок порождали еще широкий спектр радиочастотных гармоник, которые тоже передавались по проводам и распространялись в воздухе.

Можно примерно прикинуть и параметры магнитного поля. Основываясь на показателях электрического сопротивления проводов и изоляторов, данных самим Сэмюэлом Морзе[85 - Morse 1870, p. 613.], сила тока на типичном длинном телеграфном проводе варьировалась от 0,015 ампера до 0,1 ампера в зависимости от длины провода и погоды. Поскольку изоляция была неидеальной, часть тока уходила по телеграфному столбу прямо в землю, и этот поток лишь увеличивался при дожде. Так что, используя справочные данные по величине магнитного поля Земли (от 0,25 до 0,6 гаусса) на частоте 8 Гц, можно рассчитать, что магнитное поле вокруг одного-единственного старинного телеграфного провода превысило бы по силе естественное магнитное поле Земли на расстоянии от двух до двенадцати миль (3,2 км – 19,3 км) по обе стороны провода. А поскольку земная кора не везде одинакова – где-то есть подземные водоемы, залежи железа и другие проводящие пути, по которым может уйти ток, – воздействие этих новых полей на население было очень разным.

В городах сила тока в телеграфных проводах составляла около 0,02 ампера, а электрическое поле воздействовало на всех жителей. Лондонская районная телеграфная компания, например, обычно сплетала вместе десять проводов, а Всеобщая частная телеграфная компания – вплоть до ста и развешивала эти кабели над улицами и крышами большей части города. Хотя аппаратура и азбука Лондонской районной компании отличалась от используемых в Америке, ток в ее проводах менялся практически с той же частотой – около 7,2 вибрации в секунду, если оператор передавал 30 слов в минуту[86 - London District Telegraph Company used a single-needle apparatus and an alphabet code that required an average 2.9 needle positions per letter.]. А дисковый телеграф Всеобщей компании работал на заводной магнитоэлектрической машине, которая посылала по проводам переменный ток.

Один предприимчивый ученый, профессор физики из Гарвардского университета Джон Троубридж, решил проверить свое твердое убеждение, что сигналы, идущие по телеграфным проводам, заземленным с обоих концов, на самом деле сбегают со своих назначенных путей, и их легко засечь очень далеко от проводов. Его тестовым сигналом стали часы Гарвардской обсерватории, которые передавали сигналы точного времени по телеграфу на четыре мили (6,5 км) от Кембриджа до Бостона. В качестве приемника он использовал недавнее новое изобретение – телефон, – соединенный с 500-футовым проводом, заземленным с обоих концов. Троубридж обнаружил, что, прослушивая землю подобным образом, он хорошо слышал тиканье обсерваторских часов на расстоянии вплоть до мили (1.6 км) от обсерватории, причем не в сторону Бостона. Земля оказалась сильно загрязнена беглым электричеством – вот к какому выводу пришел Троубридж. После некоторых вычислений он добавил, что электричество, которое идет по телеграфным системам Северной Америки, можно обнаружить даже на другой стороне Атлантического океана. Если из Новой Шотландии во Флориду по проводу, заземленному с обоих концов, послать достаточно мощный сигнал Морзе, писал он, то на побережье Франции, воспользовавшись его методом прослушивания земли, можно будет засечь этот сигнал.

Многие медицинские историки, копавшие не слишком глубоко, утверждали, что неврастения – это не новая болезнь, что ничего не изменилось и что высшее общество конца XIX – начала XX в. просто страдало от какой-то массовой истерии[87 - Gosling 1987; Lutz 1991; Shorter 1992; Winter 2004.].

Список знаменитых американских неврастеников больше похож на справочник «Кто есть кто в американской литературе, искусстве и политике» той эпохи. Среди прочих в него входят Фрэнк Ллойд Райт, Уильям, Алиса и Генри Джеймсы, Шарлотт Перкинс Гилман, Генри Брукс Адамс, Кейт Шопен, Фрэнк Норрис, Эдит Уортон, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Эмма Гольдман, Джордж Сантаяна, Сэмюэл Клеменс (более известный как Марк Твен), Теодор Рузвельт, Вудро Вильсон и множество других известных личностей.

Историков, которые считали, что нашли неврастению в старинных учебниках, запутали изменения в медицинской терминологии – изменения, которые помешали им понять, что же случилось с нашим миром сто пятьдесят лет назад. Например, термин «нервный» использовался много веков до того, как его коннотации изменил Фрейд. Он означал то же самое, что в нынешнем языке означает термин «неврологический». Джордж Чейни в своей книге «Английская болезнь» (1733) использовал термин «нервное расстройство» для описания эпилепсии, паралича, тремора, спазмов, судорог, утраты чувствительности, слабоумия, осложнений малярии и алкоголизма. Трактат Роберта Уитта о «нервных расстройствах» 1764 г. – классическая работа по неврологии. Увидев, что «нервными расстройствами» называют подагру, столбняк, водобоязнь и некоторые формы слепоты и глухоты, можно поначалу смутиться, но затем мы вспоминаем, что термин «неврологический» пришел на смену «нервному» лишь ближе к концу XIX в. «Неврология» тогда означала примерно то же, что сегодня «нейроанатомия».

Еще одно затруднение, которое может запутать современного читателя, – использование терминов «истерический» и «ипохондрический» для описания телесных, а не душевных заболеваний. «Гипохондриями» назывались органы брюшной полости, а «гистера» по-гречески значит «матка»; как объяснял в своем трактате Уитт, истерические и ипохондрические расстройства – это неврологические заболевания, которые начинаются во внутренних органах; истерическими традиционно назывались женские болезни, а ипохондрическими – мужские. Если речь шла о болезнях желудка, кишечника и пищеварительного тракта, то их называли ипохондрическими или истерическими в зависимости от пола пациента. Когда у пациента были припадки, обмороки, тремор или нерегулярное сердцебиение, но без поражения внутренних органов, болезнь называли просто нервной.

Все эти трудности лишь еще сильнее усугублялись драконовскими методами лечения, которые входили в стандартную медицинскую практику даже в XIX в. и нередко сами вызывали серьезные неврологические проблемы. Эти методы были основаны на гуморальной теории медицины, выдвинутой Гиппократом еще в V в. до н. э. В течение тысячи с лишним лет считалось, что все болезни вызываются дисбалансом «влаг», или гуморов, – флегмы, желтой желчи, черной желчи и крови, так что целью лечения было восполнение недостающих запасов «влаг» или избавление от избытка той или иной жидкости. Соответственно, на все медицинские жалобы, как серьезные, так и не очень, ответ был один: то или иное сочетание слабительного, рвотного, потения, кровопускания, а также лекарственных и диетических рекомендаций. Многие лекарства были нейротоксичными и содержали тяжелые металлы – в частности, врачи нередко прописывали сурьму, свинец и ртуть.

К началу XIX в. некоторые врачи уже начали ставить под сомнение гуморальную теорию болезней, но термин «неврология» пока еще не приобрел современного значения. Пришло понимание, что некоторые болезни по-прежнему называются «истерическими» или «ипохондрическими», хотя и с маткой, и с внутренними органами при них все в порядке, поэтому многие врачи попытались найти новые названия для заболеваний нервной системы. В XVIII в. Пьер Пом называл спазмы, конвульсии, рвоту и головокружение туманными заболеваниями. Некоторые из его пациентов страдали от полного отсутствия мочеиспускания, кровохарканья, лихорадок, оспы, инсультов и других недугов, нередко становившихся смертельными. А во многих случаях они умирали даже не от самих болезней, а от кровопускания. Книга Томаса Троттера «Взгляд на нервный темперамент», написанная в 1807 г., включала в себя описание случаев гельминтозов, хореи, тремора, подагры, анемии, расстройств менструального цикла, отравления тяжелыми металлами, лихорадок и судорог, приводивших к смерти. Позже французские врачи пробовали такие названия, как «изменчивая нейропатия», «нервная сверхвозбудимость» и «нервное состояние». Traitе Pratique des Maladies Nerveuses («Практический трактат о нервных болезнях», 1851) Клода Сандра – вполне обычный учебник по неврологии. Книга Эжена Бушю о l’еtat nreveux (нервном состоянии), написанная в 1860 г., содержала немало историй болезни пациентов, страдавших от последствий кровопускания, третичного сифилиса, брюшного тифа, выкидыша, анемии, параплегии и других острых и хронических заболеваний с известными причинами; некоторые из пациентов умерли. Неврастения Бирда в этих книгах не описывается.

Собственно говоря, самое первое описание болезни, к которой Бирд привлек внимание всего мира, содержится в учебнике медицины Остина Флинта, опубликованном в Нью-Йорке в 1866 г. Флинт, профессор Медицинского колледжа госпиталя Бельвю, посвятил этому заболеванию короткую статью на двух страницах и дал ей почти то же самое название, какое Бирд популяризировал три года спустя. Пациенты с «нервной астенией», как он назвал ее, «жаловались на вялость, утомление, отсутствие жизнерадостности, боль в конечностях и умственную подавленность. Они нередко просыпаются по ночам и уже с утра приступают к повседневным делам, чувствуя себя усталыми»[88 - Flint 1866, pp. 640-41.]. У этих пациентов не было анемии или других симптомов органических заболеваний. Кроме того, они не умирали от этой болезни; более того, как позже отмечали Бирд и другие, они были защищены от обычных острых заболеваний и в среднем жили дольше других.

За этими первыми публикациями последовала целая лавина. «О неврастении за последние десять лет было написано больше, – писал в 1889 г. Жорж Жиль де ла Туретт, – чем, например, об эпилепсии или истерии за последнее столетие»[89 - Tourette 1889, p. 61.].

Лучший способ познакомить читателя и с болезнью, и с ее причиной – представить вам еще одного выдающегося врача из Нью-Йорка. Она и сама страдала от этого недуга, хотя к тому времени, как рассказала свою историю, американские медики уже почти полвека пытались отыскать причину неврастении и, так ничего и не найдя, пришли к выводу, что это психосоматическая болезнь.

Доктор Маргарет Абигейл Кливз, уроженка Висконсина, окончила медицинскую школу в 1879 г. Сначала она работала в Государственном госпитале для душевнобольных в Маунт-Плезант, штат Айова, а с 1880 по 1883 г. служила главным врачом женского отделения Пенсильванского государственного сумасшедшего дома. В 1890 г. она перебралась в большой город и открыла там частную гинекологическую и психиатрическую клинику. Лишь в 1894 г., в возрасте 46 лет, у нее диагностировали неврастению. В ее жизни изменилось лишь одно обстоятельство: она начала работать с электротерапией и, соответственно, много контактировала с электричеством. Затем, в 1895 г., она открыла Нью-Йоркскую электротерапевтическую клинику, лабораторию и диспансер и буквально за несколько месяцев, по ее словам, пережила «полный срыв».

Маргарет Абигейл Кливз, доктор медицины (1848–1917)

Подробности, описанные в книге «Автобиография неврастеника», совпадают с классическими симптомами, о которых почти полвека назад писал Бирд. «Я не знала ни покоя, ни уюта ни ночью, ни днем, – писала она. – Сохранялась вся обычная боль нервных стволов или периферических нервных окончаний, исключительная чувствительность тела, неспособность выдержать прикосновение чего-то тяжелее крыла бабочки, бессонница, слабость, периодически возвращающаяся подавленность, мозг отказывался работать во время чтения и письма».

В другой раз она писала: «Лишь с огромным трудом я могла даже пользоваться ножом и вилкой за столом; нарезать пищу было совершенно невозможно».

Кливз страдала от хронической усталости, плохого пищеварения, головных болей, нерегулярного сердцебиения и тиннитуса. Звуки города казались ей невыносимыми. Она чувствовала запах и вкус «фосфора». Она стала настолько чувствительной к солнцу, что жила в затемненных комнатах и могла выходить на улицу лишь ночью. Постепенно она лишилась слуха в одном ухе. Она стала настолько чувствительной к электричеству в атмосфере, что по приступам ишиаса, боли в лице, сильнейшему беспокойству, чувству ужаса и ощущению «огромного веса, придавливающего меня к земле» могла с точностью предсказать перемену погоды за 24–72 часа. «Когда приближаются электрические бури, – писала она, – мой мозг перестает работать»[90 - Cleaves 1910, pp. 9, 80, 96, 168-69.].

Тем не менее, несмотря ни на что, страдая до конца жизни, она осталась верна своей профессии, каждый день подвергая себя воздействию электричества и радиации в самых разных формах. Она стала основательницей и одной из самых активных членов Американской электротерапевтической ассоциации. В учебнике «Энергия света» она писала о терапевтическом использовании солнечного света, дуговых ламп, ламп накаливания, флуоресцентных ламп, рентгеновских лучей и радиоактивных элементов. Она была первым врачом, использовавшим радий для лечения рака.

Как она могла не понимать, что происходит? Все просто. В ее время, как и в наше, электричество «не вызывало» никаких болезней, и неврастения, как наконец решили врачи, обитала лишь в мире разума и эмоций.

В конце XIX и начале XX в. описывались и другие родственные болезни – профессиональные заболевания, от которых страдали те, кто работали вблизи от электричества. Например, «судороги телеграфиста», или, как более точно выразились французы, mal tеlеgraphique («телеграфная болезнь»), – симптомы этой болезни не ограничивались только мышцами рук. Эрнест Онимус описал этот недуг в Париже в 1870-х гг. Больные страдали от учащенного сердцебиения, головокружения, бессонницы, ослабленного зрения и чувства, «словно затылок сжимают в тисках». Они страдали от усталости, депрессии и потери памяти, а через несколько лет работы часть из них сходила с ума. В 1903 г. доктор Э. Кронбах из Берлина описал истории болезни семнадцати пациентов-телеграфистов. Шестеро страдали либо от излишней потливости, либо от сильнейшей сухости рук, ступней и тела. У пятерых была бессонница. Еще у пятерых портилось зрение. У пяти была дрожь языка. Четверо частично лишились слуха. У троих было нерегулярное сердцебиение. Десять были нервными и раздражительными как дома, так и на работе. «Наши нервы разбиты, – писал один анонимный телеграфист в 1905 г., – и ощущение крепкого здоровья сменилось смертельной слабостью, душевной подавленностью, тяжелым изнеможением… Постоянно балансируя между болезнью и здоровьем, мы уже не целы, а лишь наполовину люди; уже в молодости мы превратились в изможденных старцев, для которых жизнь стала тяжким грузом… наша сила скоропостижно покинула нас, наши чувства и память притуплены, впечатлительность ограничена». Эти люди знали причину своей болезни. «Неужели пробуждение электрической силы от спячки, – спрашивал анонимный телеграфист, – стало угрозой для здоровья всего человечества?»[91 - Anonymous 19°5.] В 1882 г. Эдмунд Робинсон обнаружил такое же понимание и у своих пациентов-телеграфистов с Главного почтамта Лидса. Когда он предложил им лечение электричеством, они «отказались пробовать хоть что-либо подобное».

Еще задолго до этого серьезным предупреждением мог послужить рассказ Диккенса. Он пришел на экскурсию в госпиталь Св. Луки для душевнобольных. «Мы прошли мимо глухонемого, – писал он, – пораженного неизлечимым безумием». Диккенс спросил, кем работал этот человек. «О, – ответил доктор Сазерленд, – это-то и есть самое интересное, мистер Диккенс. Он работал на передаче электрических телеграфных сообщений[92 - У фразы есть забавная концовка, которую автор отрезал. «… Невозможно даже предположить, какие безумные депеши этот человек рассылал по всему миру!». – Прим. перев.]». Диккенс записал это 15 января 1858 г.[93 - Letter to W. Wilkie Collins, Jan. 17, 1858.]

Операторы на телефонах тоже часто страдали от необратимого вреда здоровью. Эрнст Бейер писал, что из 35 телефонных операторов, которых он лечил за пять лет, ни одному из них не удалось вернуться на работу. Герман Энгель лечил 119 таких пациентов, П. Бернхардт – более 200. Немецкие врачи часто списывали эти недуги на электричество. Изучив десятки подобных публикаций, Карл Шиллинг в 1915 г. опубликовал клиническое описание диагноза, прогноза и лечения болезни, вызванной хроническим воздействием электричества. У этих пациентов обычно наблюдались головные боли и головокружение, тиннитус и «мушки» перед глазами, частый пульс, боль в области сердца и нерегулярное сердцебиение. Они чувствовали слабость и усталость и не могли сосредоточиться. Им было трудно спать. У них была депрессия и приступы паники. Еще они страдали от тремора. Их рефлексы были заметно повышены, а чувства – чрезмерно обострены. Иногда у них отмечалась гиперактивность щитовидной железы. Иногда, после долгой болезни, у них увеличивалось сердце. Похожие описания давали в течение XX в. врачи из Нидерландов, Бельгии, Дании, Австрии, Италии, Швейцарии, США и Канады[94 - Gelle 1889; Castex 1897a, b; Politzer 1901; Tommasi 1904; Blegvad 19°7; Department of Labour, Canada 19°7; Heijermans 19°8; Julliard 1910; Thebault 1910; Butler 1911; Capart 1911; Fontegne 1918; Picaud 1949; Le Guillant 1956; Yassi 1989.]. В 1956 г. Луи Ле Жиллан с коллегами сообщил, что в Париже «нет ни одного телефонного оператора, который не страдает в той или иной степени от нервной усталости». Они описывали пациенток с провалами в памяти, которые не могли вести разговор или читать книги, беспричинно ссорились с мужьями и кричали на детей, жаловались на боль в животе, головную боль, головокружение, давление в груди, звон в ушах, нарушения зрения и потерю веса. Треть пациенток страдала от депрессии или мыслей о самоубийстве, почти у всех были приступы тревожности, у более чем половины – нарушения сна.

Даже в 1989 г. Аннали Ясси сообщала о распространенной «психогенной болезни» среди телефонных операторов в Виннипеге, провинция Манитоба, и Сент-Катаринс, провинция Онтарио, а в Монреале компания Bell Canada сообщила, что 47 % операторов жалуются на головные боли, усталость и мышечные боли, связанные с работой.

Следующей в списке шла «железнодорожная спина», болезнь, названная так по ошибке. Эту патологию начала расследовать еще в 1862 г. комиссия, назначенная медицинским журналом Lancet. Члены комиссии обвинили во всем вибрацию, шум, скорость передвижения, плохой воздух и простую тревогу. Все эти факторы действительно наличествовали и, несомненно, сыграли свою роль. Но был и еще один фактор, который они не рассматривали. К 1862 г. все железнодорожные пути были окружены телеграфными проводами, которые шли над головой; возвратные токи из этих проводов уходили вниз, и часть из них попадала на металлические рельсы, по которым ехали пассажирские поезда. Пассажиры и работники поездов часто страдали от тех же проблем, на которые позже жаловались операторы телеграфа и телефона: усталость, раздражительность, головную боль, хроническое головокружение и тошноту, бессонницу, тиннитус, слабость и онемение конечностей. У них отмечались сильное сердцебиение, учащенный пульс, покраснение лица, боли в груди, депрессия и сексуальная дисфункция. Одни резко прибавили в весе. У других начались кровотечения из носа и кровохарканье. У них болели глаза, причем ощущения были такие, словно что-то пытается «затащить» их внутрь черепа. Зрение и слух ухудшались, у нескольких человек даже постепенно развился паралич. Через десять лет им бы диагностировали неврастению – как и многим другим железнодорожным рабочим впоследствии.

Вот самые существенные наблюдения, сделанные Бирдом и врачами конца XIX в. по поводу неврастении:

– Она распространялась вдоль железнодорожных и телеграфных линий.

– Она поражала и мужчин, и женщин, и богатых, и бедных, и интеллектуалов, и крестьян.

– Больные нередко были метеочувствительными.

– Иногда симптомы напоминали простуду или грипп.

– Она передавалась по наследству.

– Чаще всего она поражала людей в расцвете сил: с 15 до 45 лет – по данным Бирда, с 15 до 50 – по данным Кливз, с 20 до 40 – по данным Э. Э. Дерозье[95 - Desrosiers 1879, citing Jaccoud.], с 20 до 50 – по данным Чарльза Дейны.

– Она снижала устойчивость к алкоголю и наркотикам.

– Она делала пациентов более уязвимыми к аллергии и сахарному диабету.

– Неврастеники часто жили дольше, чем другие люди при схожих обстоятельствах.

– А иногда – значимость этого симптома мы обсудим в десятой главе – у неврастеников выделялась красноватая или темно-коричневая моча.

Лишь немецкий врач Рудольф Арндт наконец-то установил связь между неврастенией и электричеством. Его интриговали пациенты, которые не переносили электричества. «Даже самый слабый гальванический ток, – писал он, – такой слабый, что едва сдвигал стрелку гальванометра и вообще не воспринимался другими людьми, доставлял им крайнее беспокойство». В 1885 г. он выдвинул предположение, что «электрочувствительность характерна для сильной неврастении». А следующие его слова оказались пророческими: электрочувствительность, «возможно, в немалой степени поможет нам прояснить явления, кажущиеся сейчас загадочными и необъяснимыми».

Он писал эти слова в разгар поспешной, неослабной кампании по опутыванию проводами всего мира, которую подгоняло полное общественное принятие и даже восхищение электричеством, и он знал, что ставит под удар свою репутацию. Большим препятствием к полноценному изучению неврастении, писал он, служит тот факт, что люди, менее чувствительные к электричеству, не принимают его воздействие всерьез; они считают, что это просто суеверие, «и валят его в одну кучу с ясновидением, чтением мыслей и спиритизмом»[96 - Arndt 1885, pp. 1°2-4.].

Это препятствие до сих пор никуда не делось.

Переименование

В декабре 1894 г. молодой психиатр из Вены написал статью, имевшую огромное влияние; последствия ее для тех, кто жил после выхода статьи, оказались глубочайшими и прискорбными. Из-за него неврастения, до сих пор – самая распространенная болезнь наших дней, стала восприниматься как нормальный аспект человеческого состояния, для которого не нужно искать внешних причин. Из-за него многие считают, что болезней окружающей среды – то есть болезней, вызванных токсичной средой, – просто не существует, а причиной их симптомов автоматически называют беспорядок в мыслях и неконтролируемые эмоции. Из-за него мы сегодня подсаживаем миллионы людей на «Ксанакс», «Прозак» и «Золофт», вместо того чтобы очистить их окружающую среду. Ибо чуть больше века назад, на рассвете эпохи, которая благословила бесконтрольное использование электричества не только для связи, но и для освещения, энергетики и тяговой силы, Зигмунд Фрейд переименовал неврастению в «тревожный невроз», а неврастенические кризисы – в «приступы тревожности». Сегодня мы также называем их паническими атаками.

Симптомы, перечисленные Фрейдом в дополнение к тревожности, будут знакомы каждому врачу, каждому пациенту с «тревожностью» и каждому человеку с электрочувствительностью:

Раздражительность

Нерегулярное сердцебиение, аритмия, боль в груди

Одышка, приступы астмы

Потливость

Тремор и дрожь

Сильнейший голод

Диарея