Знойная пустыня. Дорогой приключений. Африканское сафари (сборник)

– Very well![11 - Хорошо!] – ответил он и повел меня в бар, где познакомил с тремя шведскими учеными, командированными каким-то научным обществом для изучения горного хребта. Они очень обрадовались, что их компания увеличилась еще на одного человека, и сообщили мне, что завтра утром собираются выступить в поход.

У моего Ассула был по обыкновению выходной день, и, к счастью, я скоро услышал его сварливый голос, доносившийся из соседнего кабачка. Направившись туда, я нашел его не совсем пьяным, то есть во всяком случае способным отправиться на поиски за мулами.

Через несколько часов он явился ко мне в сопровождении целой группы более или менее подозрительных типов; некоторые из них привели с собой мулов. Я выбрал одного пожилого добродушного мужчину и молодого кудрявого парня. Последнего я нанял только потому, что он был удивительно похож на быстроногого юношу, похитившего мой багаж. Я долго рассматривал его со всех сторон и даже схватил его за ворот рубахи, чтобы посмотреть, нет ли на ней печати цюрихской фирмы, где я приобрел белье. Но она была настолько черна от грязи, что на ней не было никакой возможности разобрать какие бы то ни было знаки. В течение пяти недель нашего совместного путешествия я так и не установил – был ли это тот самый жулик или другой. Но что он был жуликом, в этом не могло быть сомнений, потому что на прощанье он забрал с собой пару моих ботинок, а у Ассула украл котелок вместе с варившейся в нем овсянкой. «Нос», по обыкновению пьяный, затеял ссору с торговкой, продавшей ему несвежие яйца, и поэтому прозевал это событие.

Когда мы на следующее утро стали собираться в путь, то столкнулись с невероятными трудностями. Старик с двумя мулами явился вовремя, но юноша и мой верный слуга отсутствовали. Так как трое ученых растерянно метались по площади, не находя в словаре нужных им арабских слов, а из заказанных ими восьми мулов пока явились только трое, то я плюнул на это дело и отправился в кофейню, чтобы подкрепиться стаканом кофе, а затем, вооружившись хлыстом, пошел в обход по кабакам в поисках за своим пьянчужкой-оруженосцем. Оказалось, что «Нос» был арестован; об этом мне сообщил кудрявый юноша, неожиданно появившийся за моей спиной. Сегодня ночью моего Ассула за хулиганскую выходку посадили в тюрьму, и полицейский отказался выпустить его сейчас, но обещал мне после обеда освободить Ассула и послать его за мной вдогонку по дороге в Тетуан. «Потому что, – добавил он, – я сам буду рад избавиться от него».

Несмотря на все это, я раньше шведов собрался в дорогу, помог им распределить поклажу по мулам и обучил арабским ругательствам, без которых здесь не двинешься с места. Это были весьма симпатичные и честные люди, я с ними отлично поладил. Они скоро поняли, что я гораздо опытнее их в путешествиях, и охотно предоставили мне роль предводителя каравана.

Часа в три после обеда наш отряд двинулся в путь. Мы проходили по горам почти таким же высоким, как Альпы, раскинутым природой в хаотическом беспорядке. Горы эти отличались от Альп роскошной окраской растительности, покрывавшей их вершины и обрывы.

Мы едва успели пройти пятнадцать километров, как пришлось остановиться на ночлег на сторожевом посту, который находился вблизи селенья кабилов. Сам дом и природа, окружавшая его, выглядели довольно мрачно; к тому же старик сообщил мне, что немного дальше можно увидеть, как «солнце погружается в море». Я проехал вперед на своем муле, который оказался таким же спокойным и таким же добродушным, как и его хозяин. Я был так очарован видом, открывшимся предо мной, что, вернувшись назад, стал убеждать своих спутников, несмотря на их усталость, вновь собрать вещи и проехать немного дальше; там тоже можно остановиться на ночлег.

Это был выступ скалы, покрытый шелковистой травой, из которой выглядывали фиалки и анемоны, росшие здесь в изобилии. Ручей с журчанием прорезал почву. За нами возвышалась стена густых хвойных деревьев, защищавшая нас от ветра, а у ног лежали скалы, с которых открывалась грандиозная панорама.

Скалы резко обрывались, и внизу виднелась окруженная лесами долина, у горизонта сливавшаяся с белой полосой воды. Солнце погружалось в море, снопы огня падали на горы, бронзовый налет лежал на долине и озарял нашу скалу, делая верхушку ее пурпурно-красной.

Мы замерли на месте от восхищения, но тут я толкнул шведа в бок, указав ему на маленький выступ на соседней скале. Там, освещенный лучами заходящего солнца, на коленях стоял мой проводник, обратившись лицом на восток, и отвешивал земные поклоны.

В этот вечер мы долго сидели у потрескивающего костра, следя за огромными языками пламени, лизавшими небо, прислушиваясь к беспрерывному журчанию ручейка и к песне ветра в горах. Когда, наконец, мы улеглись, старый Лундштейн сказал:

– Спасибо вам за то, что вы привели нас сюда. Я никогда не забуду этого заката!

Мне казалось, что я тоже в первый раз в жизни видел такой закат.

Беспросветная ночь, журчание ручья и языки пламени привели меня в прекрасное настроение. Наконец-то я опять на лоне природы. Я еще долго сидел у костра, боясь спугнуть это настроение. Никогда не забуду этот вечер в горах Атласа!

Едва я успел заснуть, как услышал голоса из темноты. Слышно было, как наши люди окликали кого-то, затем ответ, сдавленный смех и скрипучий голос Ассула. Потом я услышал его осторожные шаги и покашливание за моей спиной: «Гм, гм, гм…»

– Не думаешь ли ты, сын пьяницы и внук преступника, обладающий желудком, подобным пивной бочке, что я сплю! Ну-ка, рассчитай, сколько пезет ты будешь должен мне к концу этого месяца? – обрушился я на него.

– О, господин мой…

– Молчи и не отравляй воздуха своим спиртным дыханием! Пусть черти в аду припекут твой длинный нос за то, что ты нарушаешь законы Магомета и пророка его…

Потрясенный моей отповедью, он молча удалился.

Он часто слышал от меня подобные наставления, но они не производили на него никакого впечатления, так же как и побои, которые он получал в изобилии от всех. Откуда он добывал вино во время нашего длинного путешествия по пустыне, это оставалось для меня загадкой. Зато, когда он был трезв, он был храбр как лев, проворен и находчив. В особенности умел он добывать провизию. В самой жалкой деревушке он никогда не являлся с пустыми руками: то приносил утку, то десяток яиц, то горсть фиников, но зато вечером в нашем лагере обычно раздавались проклятия и ругань пострадавших.

В горах уже наступила весна. А может быть, там была вечная весна, я, право, не знаю. Белые облака мчались по темной синеве неба, вершины гор отливали серебром на солнце, а долины розовели от цветов: это цвели персиковые, миндальные, абрикосовые деревья. Ручьи и водопады стекали по мху, покрывавшему горы, и серой блестящей лентой падали с гор в долину, переливаясь на солнце всеми цветами радуги.

Я чувствовал себя здесь удивительно хорошо. Горячее дыхание сосновых лесов, доносимое к нам ветерком, поля желтых и лиловых цветов, ветки незнакомых нам деревьев, колыхаемые ветром, пение птиц и рожок пастуха в долине! Я не знал названия птиц и деревьев, но они были похожи на мои родные, а весна здесь была так чудесна, краски так прозрачны и ярки, что я и подумать не мог о всех ужасах, которые ожидали меня в знойной пустыне Африки. Во всяком случае, это радужное весеннее настроение осталось надолго у меня в памяти.

Иногда мы по нескольку дней оставались на одном месте; это случалось, когда шведы находили особенно интересные породы камней, которыми стоило заняться, или когда они решались подняться на близлежащую гору для изучения минералов.

Изредка случалось, что в попадавшейся нам по дороге деревушке не хотели продать ничего съестного. Туземцы ненавидели европейцев. Я помню старого, высохшего старика-туземца, стоявшего возле хижины со своим внуком и евшего апельсин; вокруг низкой мазанки гоготало и крякало целое племя пернатых, а в дверях на полу сидела женщина, занятая переливанием молока в громадные тыквенные бутылки, в которых сбивают масло. На наш вопрос, не продадут ли они нам какой-нибудь провизии, старик выплюнул апельсиновые косточки, затем медленно перевел свой взгляд на небо, минуя нас, как это делают львы, и продолжал свое занятие. Ассул рассвирепел и уже собрался накинуться на него, но я остановил его и, подойдя к старцу, еще раз медленно повторил то, что было сказано, прибавив, что мы не испанцы и не французы. Тогда старик перевел свой взгляд на меня и медленно и раздельно произнес:

– У меня нет ни кур, ни яиц, ни плодов, ни молока, – и, бросив корки апельсина мне под ноги, спокойно повернулся и вошел в дом.

– Да, это такая ненависть, от которой может не поздоровиться. Горе тому, на кого она обрушится! – сказал мой проводник, когда мы покинули домик старого кабила.

В другой раз на нас с обрыва скатились два увесистых камня, и они, конечно, попали бы в меня и Ассула, если бы я случайно не остановился для того, чтобы поправить автоматический затвор фотографического аппарата, волочившийся по земле. Мы увидели маленькую фигурку, закутанную в серое покрывало, скрывшуюся за выступом скалы, и Ассул, который погнался за ней, сказал, что это была девочка-подросток, конечно, туземка.

А однажды ночью произошло событие еще серьезнее.

Разыгралась буря.

После того как молния два раза попала в близлежащие деревья, мы побоялись оставаться в нашем защищенном лагере и недолго думая наугад побрели вперед под страшным ливнем при ослепительных вспышках молнии и яростных раскатах грома и, наконец, залезли под низкорослые деревья фруктового сада возле какого-то одинокого строения. Здесь мы переждали непогоду, тесно прижавшись друг к другу, дрожа от холода и сырости. Только после окончания дождя мы смогли разбить палатку нашего шведа. Я спал обыкновенно под открытым небом, но сегодня охотно согласился на любезное предложение переночевать в палатке и велел Ассулу расставить там мою походную кровать.

Возможно, что от теплого спертого воздуха я спал крепче, чем обычно, и проснулся только после того, как услышал громкий звук, похожий на удар грома.

– Гроза опять начинается, – пробормотал мой сосед и повернулся на другой бок.

Гроза! Нет, это звучит несколько иначе!

Тут раздалось несколько коротких выстрелов один за другим, затем действительно удар грома и за ним крик о помощи.

Я вскочил на ноги и, натянув на себя брюки и сапоги, схватил браунинг и выбежал из палатки. Лил дождь. Кругом была непроницаемая тьма, я не мог рассмотреть ничего. Только при вспышке молнии я увидел неподалеку две фигуры, которые удирали от моего оруженосца Ассула.

– Держи их! Проклятые! Хватайте их! – орал он.

Кто-то мчался прямо на меня. Я схватил за шиворот незнакомца и узнал моего кудлатого проводника. Он визжал от ужаса как поросенок.

– Тише ты! Это я. В чем дело?

Тут вдруг раздался выстрел, и мимо моего уха прожужжала пуля, за которой последовал отчаянный крик юноши. Он с такой стремительностью упал на землю, что ворот его подозрительной рубахи остался у меня в руке.

Я хотел бежать по направлению выстрела, но проводник судорожно вцепился в меня, так что я не мог сделать ни шагу.

– Что такое? Ты ранен?

Он не понял вопроса. Я нагнулся и, ощупав его, попал во что-то липкое. При свете зажженной спички я увидел небольшую ранку на ноге, из которой сочилась кровь. Эта царапина, вероятно, была причинена обломком дерева, раздробленного пулей. Я дал ему оплеуху и, вырвавшись, полетел туда, откуда слышались крики.

Ко мне навстречу уже бежали Ассул и старый проводник. Они сообщили, что на нас напали грабители, неожиданно выскочившие из-за деревьев, и пытались украсть наш багаж, возле которого спали проводники. Слуга шведа, мальчишка лет тринадцати, выхватил револьвер господина и выпустил в грабителей подряд все шесть зарядов, а Ассул с остальными бросились на них с палками и факелами. Нападавших было только двое, но пока слуги гнались за ними, с другой стороны подкрались другие к мулам и увели их.

– Восемь мулов нам удалось отбить, а двух украли. Чтобы черт побрал этих проклятых кабилов, – закончил Ассул, скрежеща зубами от ярости.

– Это были, должно быть, наши мулы? – уныло спросил я.

– Нет. Это были мулы эфенди; на одном из них была привязана его резиновая ванна, а в ней лежало мое одеяло и еще кое-какое имущество. Чтоб у них разнесло брюхо!..

– Ага! – злорадно сказал я. – Значит, они унесли с собой твою водку, ты – несчастный пьянчужка, которого Аллах наказал вечной жаждой!

Старик, поняв меня, загрохотал, за ним и остальные носильщики, которые один за другим собрались вокруг нас, и на несчастного Ассула посыпался град насмешек. Я приказал им по очереди дежурить в эту ночь и, дрожа от холода, вернулся обратно в палатку, чтобы сообщить моим компаньонам неприятные новости. Но я нашел моих шведов спящими непробудным сном.

Тут я вспомнил мудрую китайскую поговорку, что посланный с радостными вестями должен торопиться, а с печальными должен отдыхать под каждым развесистым деревом у дороги, и, стараясь не шуметь, улегся спать.

Трое спокойно спавших людей на другое утро, еще до моего пробуждения, были поставлены в известность о происшедшем. Я застал их, глубокомысленно осматривавшими деревья, с которых пулями кабилов были сорваны полоски коры. Выстрелы кабилов, предназначенные нам, были довольно метки!