Зорох

– А ты веселый, – сказала Эльза Паттану. – Наверное он такой же бесстрашный как и ты молчаливый. Я знаю историю про одного веселого томена. Он тоже очень любил пошутить, но слишком поздно понял, что нет шуток, которые нравятся всем.

– Эта не та, в которой старший из сыновей подарил отцу перед смертью женское платье?

– Нет, никаких платьев там не было. А история была такой:

Томен Салам должен бы женится на дочери владыки ниберии. Дочку звали прекрасная Амулена. Салам вел с ней долгую переписку и считал ее одной из самых умных и веселых девушек на свете. Амулена любила посмеяться, любила все новое и очень часто меняла своих шутов.

У томена тоже был шут. Когда Салам писал письма прекрасной Амулене, то всегда звал к себе шута, чтобы он помог ему придумать пару свежих шуток. Шут был остроумен и находчив, ему всегда было, что сказать, но Салам стал придираться к нему, потому что ему очень хотелось угодить своей невесте. И как-то он так разозлился, что даже пообещал высечь и прогнать несчастного острослова, если он будет придумывать такие не смешные шутки. «Зачем мне шут, если я сам шучу в тысячу раз лучше!» – кричал он.

«Я стараюсь, – оправдывался шут. – Вы стали слишком придирчивы милостивый томен Салам, и я уже боюсь предлагать что-то новое». Но деваться было некуда, и, не зная покоя, день за днем он придумывал шутки, которые могли бы прийтись по вкусу капризному томену . А Салам только и твердил: «Не смешно! Глупо! Не смешно! Глупо!..»

И вот в очередном письме прекрасная Амулена, какое совпадение, тоже пожаловалась на своего шута. «Его плоские остроты меня утомили, – писала она. – А так хочется чего-то нового!» И в конце письма она предложила поменяться шутами.

И тут же в голове у томена родился замечательный план: «Он отправится в далекую ниберию сам вместо своего шута. Он узнает свою невесту, поразит ее своим остроумием, и откроется ей под звонкий ручеек ее смеха».

Через несколько дней он отправился в путь, а через два месяца увидел свою прекрасную Амулену.

«Вы прекрасны» – сказа он ей, когда увидел. Салам бы поражен ее красотой, но слегка смущен холодным приемом.

«Не смешно, – сказала она, и потребовала: – Шути!»

Салам подумал и сказал: «Я мог бы приехать быстрее, но сидел задом наперед, и коня заставил ехать задом, чтобы он мог запомнить дорогу обратно».

«Это глупо, – сказа она, – и не смешно. Попробуй еще, только на этот раз постарайся».

Салам задумался, и сказал: «Мой хозяин как-то спросил, сколько потребуется конских хвостов, чтобы протянуть линию от нас к вам? Я так и не смог ему ответить. Наших коней хватило только на полпути».

«Мда, – холодно произнесла Амулена. – Мы сделаем так, если ты еще раз не смешно пошутишь, я прикажу отрубить тебе палец. Шути! – властно потребовала она.

Саламу это не очень понравилось, он глотнул слюну, и произнес: «Мой конь любит овес, а я…»

«Опять конь! – прервала она его. – Палач! – крикнула она громко. – Руби».

Салам не мог поверить в то, что все это происходит на самом деле. В один миг его схватили за руку, и прижав ее к столу, отрубили большой палец на руке.

Салам взвыл от боли, и крикнул: «Как вы смеете?! Я Салам Карнир! Томен! Наследник чедирского трона! Будущий владыка!»

«Это не смешно! – крикнула Амулена. – Ты не смешной шут! Отрубите ему еще один палец!»

И ему отрубили еще один палец, на другой руке.

«Я томен! Я наследник!» – продолжал кричать он.

«А он настойчив, – сказала Амулена улыбнувшись, – и он рассмешил меня, поэтому пальцы больше не трогайте. Но он назвался чужим именем, а у нас за это секут плетью. Высечь его! – приказа она».

Его высекли так сильно, что он не мог подняться, и будущей невесте пришлось подойти к нему самой.

«Шути!» – потребовала она.

От ужаса, и нестерпимых телесных страданий, ничего не шло на ум несчастного Салама. Он попробовал пошутить про находчивого Атана, который купил сто баранов по цене одного, но девушка только покачала головой.

«Руби!» – снова приказа она своему палачу.

За не смешную шутку про двух петухов Салама спустили в камеру пыток и повесили на дыбу над горящим огнем.

Ночью, когда Салам корчился от боли в углу своей камеры, Амулена пришла к нему, и снова сказала: «Шути!»

Салам пошутил про то как умная жена доказала мужу что он осел, и заставила идти жить к ослице. Девушке понравилась история, и в тот раз она ничего не сделала самозваному шуту.

Три дня и три ночи Салам больше не сомкнул глаз, он придумывал шутки. Какие-то нравились Амулене, какие-то нет.

Так или иначе, к концу третьего дня, у него осталось только три пальца на правой руке, и на ногах уже не хватало нескольких. И он бы истек кровью, но случилось чудо, его камеру забыли закрыть, и он смог сбежать. Почти полгода он добирался домой, но все-таки добрался.

Его ждало несколько писем от Амулены. Одно было грустным, в нем она жаловалась на неблагодарного шута, которого осмелился сбежать. А второе было веселым. Невеста забыла про шута и поделилась с женихом историей про сто баранов по цене одного, про жену, которая доказала мужу, что он осел и про двух смешных петухов.

Салам ценил шутки, но с этих не смеялся. Каждая из них отдавалась болью в пальцах, которых у него не было.

Он не отменил свадьбу, и дождался дня, когда прекрасная Амулена в приветственном поклоне, склонила перед ним голову. Всю ее свиту тут же перебили. Салам вышел из тени, и только тогда Амулена узнала его. «Шути» – приказал Салам, и приготовился слушать.

На этом Эльза закончила свой рассказ. Повозки свернули в поворот, и до чуткого детского слуха донесся гул водопада, нарастающий с каждой секундой.

– Водопад? – спросила она, и сама себе ответила: – Да. Проклятый Чипан хочет вернуть свою душу, и кричит, где спрятал золото. Боги не возвращают ему душу, они придумали водопады, чтобы заглушить его голос. Один пастух решил стать богатым, и долго, затаив дыхание, прислушивался…

– До водопада еще десять кругов, – не дал ей договорить Паттан, – не меньше. – Он остановил коня, убрал волосы с ушей, и вытянул шею, но ничего не услышал. – Это уже какая-то другая история, – сказал он. – Так что же случилось с этим Саламом и Амуленой?

– Амулена плохо шутила, – сказа Эльза, сочувственно качая головой, – и поэтому быстро умерла. Салам умер в глубокой старости. Говорят, он любил слушать своего шута. Но больше никогда не смеялся, и сам никогда не шутил.

Минуя темную дубовую рощу, опоясанные сталью колеса, неустанно хрустели, усыпавшими дорогу сухими ветками, и скопившимися в обеих колеях желудями. Земля кругом была перерыта; на еще не успевшем подсохнуть черноземе, виднелись свежие кабаньи следы.

– Здесь живут драконы, – сказала Эльза, показывая на них пальцем.

– Эти твари страшнее драконов, – ответил Паттан. – Как-то я помогал вдове Инге Картнер сажать картошку. Оставил мешки в поле, а сам пошел к ней в дом, ну там… помочь… передвинуть стол. Встаю утром, выхожу в поле, а там…

– Да врет он все, – прервал его Мальвин. – Картошку надумаешь сажать – меня зови. А этот тебе мешок вместо пяти продаст, и все на свиней спишет.

– Не слушай его, – стал оправдываться молчаливый. – Плохие люди о всех плохо думают.

– При-ва-ал! – донесся откуда-то спереди голос Лемана.

Повозки выехали на большую поляну, сплошь покрытую фиолетовым ковром, блестящего утренней росой клевера. С краю, возле дороги алым цветом пылали маки, ближе к центру, вокруг редких кустов шиповника, белые ромашки мешались с синими, как небо, васильками. А дальше была река, и вся она светилась желтыми, так похожими на ночные звезды, лилиями.

Телеги остановились, дети выглянули, и как зачарованные стали смотреть по сторонам.

Да, красиво, – согласилась Акха, с общим молчаливым восторгом. От такого буйства красок, даже у всегда сдержанной Мии, вспыхнули глаза. Она слезла первой, сорвала красный маковый бутон, воткнула его в волосы возле уха, и, придерживая рукой, мельком взглянула на Эламира. Он еле заметно улыбнулся ей и одобрительно кивнул. Мия сделала вид, что не заметила этого, но все-таки чуть смутилась, и, отвернувшись, стала вплетать цветок в свою косу.

Акха и Эльза пошли к реке, Леман крикнул им вдогонку, чтобы не отходили далеко, быстро расседлал своего коня, и прилег на траву рядом с другими воинами.

– Сколько здесь дичи, – поглаживая бороду, говорил Паттан. – Если бы Грэй ни подстрелил того оленя, мы бы ели сегодня лосятину. Я видел лосиху с лосенком. Только родился, еще на ногах толком не стоял. Какое у них нежное мясо… Грэй, старина, никогда тебе не прощу.