Конец детства

Говоря это, он нажал потайную кнопку – и понял, что боялся напрасно. Восприятие Кареллена не тоньше, чем у человека. Конечно же, Попечитель ничего не заметил, ведь когда он попрощался и произнес те слова-шифр, которыми открывалась дверь, голос его прозвучал в точности как всегда.

Однако Стормгрен почувствовал себя воришкой, выходящим из магазина под зорким взглядом детектива, и, когда стена сомкнулась за ним, не оставив никакого следа двери, у него вырвался вздох облегчения.

– Иные мои теории были не слишком удачны, согласен, – сказал ван Риберг. – А все-таки, что вы скажете теперь?

– Вам непременно надо знать? – вздохнул Стормгрен.

Питер словно не заметил вздоха.

– В сущности, это не моя мысль, – сказал он скромно. – Я наткнулся на нее в одном рассказе Честертона. Допустим, Сверхправители скрывают, что им вовсе нечего скрывать.

– Что-то очень сложно, не понял, – сказал Стормгрен, но в нем шевельнулось любопытство.

– Я вот что имею в виду, – с жаром продолжал ван Риберг. – По-моему, физически они такие же люди, как мы. Они понимают, что мы еще терпим, если нами правят какие-то воображаемые существа… ну, то есть совсем иные, намного превосходящие нас разумом. Но человечество, такое как оно есть, не станет подчиняться себе подобным.

– Весьма изобретательно, как все ваши теории, – сказал Стормгрен. – Хорошо бы вам нумеровать свои опусы, как сочинения композитора, мне было бы легче уследить. На сей раз возразить можно…

Но тут доложили о посетителе, и в кабинет вошел Александр Уэйнрайт.

Стормгрен спросил себя, что у того на уме. И еще – связан ли как-нибудь Уэйнрайт с теми похитителями. Нет, вряд ли: думается, Уэйнрайт совершенно искренне отвергает насилие. Крайнее крыло Лиги освобождения безнадежно опозорилось и не скоро посмеет вновь заявить о себе.

Главе Лиги прочитали текст сообщения, он внимательно выслушал. Стормгрен надеялся, что Уэйнрайт оценит такой знак внимания – мысль эту подсказал Кареллен.

Только через двенадцать часов все остальные люди на Земле узнают, какое обещание дано их внукам.

– Пятьдесят лет, – задумчиво произнес Уэйнрайт. – Долго ждать.

– Для людей это, пожалуй, долгий срок, но не для Кареллена, – возразил Стормгрен. Только сейчас он начал понимать, как тонко рассчитали Сверхправители. Нынешнее решение дает им передышку, необходимую, по их мнению, отсрочку, и притом выбивает почву из-под ног Лиги освобождения. Конечно же, Лига не сложит оружия, но отныне ее позиция куда слабее. Разумеется, это понял и Уэйнрайт.

– За пятьдесят лет все будет загублено, – сказал он с горечью. – Никого из тех, кто еще помнит нашу независимость, не останется в живых; человечество утратит наследие предков.

Слова, пустые слова, подумал Стормгрен. Слова, за которые прежде люди дрались и умирали, но никогда больше не станут за них ни умирать, ни драться. И от этого мир станет лучше.

«Сколько хлопот еще доставит Лига в ближайшие десятилетия?» – спросил себя Стормгрен, глядя вслед уходящему Уэйнрайту. И порадовался мысли, что это уже забота его преемника.

Есть недуги, которые может излечить только время. Злодеев можно уничтожить, но ничего не поделаешь с хорошими людьми, упорными в своих заблуждениях.

– Вот он, ваш портфель, как новенький, – сказал Дюваль.

– Спасибо. – Стормгрен все же придирчиво осмотрел портфель. – Теперь, может быть, вы мне объясните, что тут к чему и как мы будем поступать дальше.

Физик, видно, больше занят был своими мыслями.

– Одного не пойму, – сказал он, – почему нам так легко это сошло с рук. Будь я на месте Карел…

– Но вы не на его месте. Не отвлекайтесь, друг. Что мы все-таки открыли?

– Ох уж эти мне пылкие, нетерпеливые северяне! – вздохнул Дюваль. – Мы смастерили нечто вроде радара малой мощности. Помимо радиоволн очень высокой частоты, он работает еще и на крайних инфракрасных, и на всех волнах, которых наверняка не увидит ни одно живое существо, как бы причудливо ни были устроены его глаза.

– А почему вы это знаете наверняка? – спросил Стормгрен, он и сам не ждал, что ему станет любопытна эта чисто техническая задача.

– Н-ну, совсем уж наверняка мы сказать не можем, – нехотя признался Дюваль. – Но ведь Кареллен видит вас при обычном освещении, так? Стало быть, его глаза схожи с нашими и воспринимают световые волны примерно в тех же пределах. Так или иначе, аппарат сработал. Мы убедились, что за этим вашим телеэкраном и впрямь находится большая комната. Толщина экрана около трех сантиметров, а помещение за ним не меньше десяти метров в глубину. Нам не удалось различить эхо от дальней стены, но этого и трудно было ждать при такой малой мощности, а на большую мы не решились. И однако вот что мы все же получили.