Город тысячи зеркал – 1. Селена

– Скоты, – меланхолично бормотнул Элемрос, выключая экран.

В дверь постучали и само собой не дожидаясь разрешения вошли. Это она проделывала каждый раз и, похоже, не собиралась прекращать. Хорошо хоть Элемрос прилег, как я уже говорил, на часок-другой, а потому был совершенно одет.

– Проснись и пой, юный склеротик, опять забывший завести будильник…Ух ты, да ты прямо светишься счастьем, – жизнерадостно проговорила Элли, глядя на помятую физиономию Элемроса и хлопая его по голове ершиком для смахивания пыли. – Нельзя быть таким оптимистом. Если ты уже сейчас такой, то что будет лет через десять-двадцать? Ты превратишься в брюзгу и зануду, которого никто не будет любить. Останешься без друзей и без семьи, так как твоя будущая воображаемая жена наверняка захочет себе кого-нибудь повеселее.

– Спасибо на добром слове, для начала, а потом с чего ты взяла? – поморщился Элемрос, соскакивая с кровати и заправляя футболку в джинсы. – Я про жену. Может у нее будет такой же характер как у меня? Подойдем друг другу как два куска пазла?

Уголок рта Элли поднялся вверх. Это должно было изображать задумчивость. И оно изображало, но ненатурально.

– Не думаю, – она покачала головой. – Я действительно не думаю, чтобы на вселенском огороде уродилось два таких сорняка.

– Прибереги свой ботанический жаргон для ботвы, – пробурчал Элемрос, заходя в ванную. – Я имею в виду твоего нового дружка, – добавил он как только замок на двери щелкнул.

Ответом ему был мелодичный смех. Элемрос снова вздохнул, чувствуя, тем не менее, что дурное настроение, слегка исправившееся во время теста, а потом им же испорченное, снова немного улучшилось. Таково было особое свойство Элли – студентки местного колледжа, убиравшейся у них дома по вторникам и четвергам. Она была типичным сангвиником, грустившим примерно пять секунд в сутки. Часть этой неуемной веселящей энергии обязательно передавалась окружающим вне зависимости от их темперамента, настроения и состояния здоровья.

– Правда для 13-летнего человека, – пробурчал Элемрос, заканчивая плескаться под душем, – родом из 13-го мая, нужно нечто большее, чем какая-то там энергетика.

С этими словами он решительно до красноты растерся жестковатым полотенцем и критичным взглядом окинул своего близнеца в зеркале.

Смотреть, честно говоря, было особенно не на что. Элемрос и сам это знал. Как и все подростки, он был абсолютно объективен и непредвзят во всем, что касалось его внешности.

Худощавое лицо с длинными, соломенного цвета волосами и не очень то веселыми глазами подмигнуло ему и ударилось в черноватый юмор. Оно всегда так делало, когда оригинал одолевали… объективные и непредвзятые мысли.

– Ты просто мечта, – страстно, как ему показалось, сказал Элемрос. После чего оттопырил верхюю губу, сделав “утку для селфи”. – Нет никого красивее тебя.

– Точняк, – донесся глухой крик из комнаты. – Я вся горю, когда тебя вижу.

Элемрос едва слышно выругался (боюсь что даже нецензурно).

– Да не парься, – продолжала издеваться Элли, точно зная, что находится в полной безопасности, пока Элемрос только что из душа. – Внешность не главное, в смысле уж ты то точно должен это знать.

Она юркнула за дверь как раз в тот момент, когда Элемрос вылетел из ванной комнаты теряя тапки.

– Подросткам нельзя говорить такие вещи, – крикнул Элемрос в дверь. Открыть ее он не мог,так как все еще был в одной “набедренной повязке”. – А если я сейчас в окно выброшусь!

– Обещаешь? – глухо и с ненатуральной надеждой спросили из-за двери.

Элемрос схватил тапок и уже собирался было стукнуть им по двери, как вдруг она распахнулась.

– Элем, – спросил строгий голос. – Ты не опоздаешь? Или пойдешь на работу в этом?

Марта, его старшая сестра стояла в дверях, опираясь на свой длинный зонт, делавший ее похожей на Бастинду из «Волшебника изумрудного города». Первый раз в жизни Элемрос едва не умер со смеху, когда в детской книжке увидел иллюстрацию, на которой эта злая колдунья стояла около своего замка опираясь на фиолетовый зонтик точь в точь в той же самой позе, которую так любила принимать его сестра. Элли разумеется уже и след простыл, а вместе в ней испарилось и хорошее настроение.

– Мне кажется, тебе уже пора заняться делами, – ровным голосом сказала Марта. – Ты же не хочешь вырасти глупым, праздношатающимся бездельником?

– Было бы неплохо, – еле слышно сказал Элемрос.

– Что, что? Я не расслышала.

– Я говорю, что уже иду.

Марта величественно кивнула и резко развернувшись на каблуках вышла из комнаты, прямая и несгибаемая, как и все ее жизненные принципы, которые она усиленно пыталась привить своему непутевому брату.

Энергично почесав себя за ухом, Элемрос принялся одеваться. Погода за окном внезапно влила еще одну ложку дегтя в бочку, в которой и без того хватало всякого помимо меда. Пошел дождь. Именно так, только что светившее вовсю солнце зарылось в тучи и сгустившаяся серость принялась хлестать водяными плетками вечерний городок. Хороший хозяин в такую погоду спрятался бы вместе с собакой дома,налил бы себе чаю с печенюшками и подремал бы в кресле или там на диване. Но это был не вариант. И не потому, что собаки у Элемроса не было.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Элемрос одновременно натягивал через голову джемпер и размышлял о том, что сестра наверное обладает способностью зомбировать окружающих. Иначе с чего бы это он, которому больше всего на свете не хочется сейчас идти во двор, идет именно туда и при этом даже не думает о возможности сопротивления. « И наверное, – продолжал размышлять Элемрос, застегивая куртку и усаживаясь на велосипед, – зомбирование прорезается как зуб у сестры именно в тот момент, когда рождается младший брат.»

На самом то деле он и сам был довольно ответственным и серьезным для своих лет молодым человеком. Правда некий внутренний голос, сильно похожий на голос Элли, частенько нашептывал ему, что подросткам положено быть чуть более безалаберными. Вот почему он предпочитал списывать на мистическое сестрино влияние собственную, скажем прямо, чрезмерную благоразумность.

Элемрос поглубже натянул капюшон, отбросил лишние мысли и выехал на улицу, предварительно засунув наушники плеера, вы не поверите, в уши.

В этот дождливый час Цветочная улица была пуста.

Обитатели городка, спокойно сидели внутри своих уютных маленьких и не очень домиков, выстроившихся по обе стороны извилистой улицы, действительно зарастающей всевозможными цветами ближе к лету, ну или пили кофе там, где вы уже знаете.

Элемрос старательно объезжал лужи, время от времени поправляя капюшон, вечно норовивший сползти с головы. Кстати, ехал он за частью тиража ежедневного «боевого листка», как прозвали его немногочисленные остряки городка. Это была маленькая газетенка из 4 страниц, которую холила и лелеяла местная бизнесменша в отставке, которую на пенсии вдруг потянуло к средствам массовой информации. До этого она всю жизнь торговала всем чем только можно, и весьма успешно, надо отдать ей должное. В любом другом городе ее дело прогорело бы в один момент, ну кому сейчас нужны маленькие печатные издания, тем не менее здесь, где сама атмосфера,казалось, провоцировала людей к чему-то более архаичному и традиционному чем интернет, “боевой листок” не только продолжал существовать, но и худо-бедно позволял зарабатывать. Хозяйке немного больше, чем работникам, само собой. Платили Элемросу не то, чтобы мало, но и не настолько хорошо, чтобы невозмутимо терпеть  дождевые струйки, просочившиеся уже каким-то образом даже под непромокаемую куртку. Хорошо, что хоть до редакции оставалось совсем немного. Повернуть направо, миновать улицу Больных, а там уже рукой подать.

Да, я сказал: “Улицу Больных”. На самом деле улица конечно же называлась по-другому. Хотя прежнего названия не помнили уже и старожилы. Наверняка в официальных документах можно было бы отыскать ее подлинное имя.

Хотя может быть и нет.

Благодаря двум людям, проживавшим на этой улице, кроме как улицей Больных ее больше никто никак не называл. Это было бы совсем уж несправедливо, проживай на этой самой улице кто-то еще, однако на ней стояло всего два дома, слева и справа. Стояли они не друг напротив друга, а несколько на расстоянии, ровно на таком, чтобы кусок дороги, протянувшейся между домами смогли назвать улицей. Справа, в двухэтажном особняке, чем-то напоминающем средневековый замок в миниатюре,(правда немного покосившийся и облезлый замок) проживал крепкий седовласый мужчина, совершенно неопределенного возраста. Лицо его избороздили морщины, а волосы на голове были все как один подлинно возрастного пепельного оттенка, который не подделаешь никакими красителями. Мысль о красителе у тех, кому попадался на глаза этот человек, возникала по двум причинам. Во-первых ярко-синие глаза из-под вечно полуопущенных век сверкали совсем не старческим огнем, а во-вторых периодически этот обитатель улицы Больных выходил на задний двор своего дома, вооружившись длинным мечом, самым что ни на есть настоящим, и начинал со свистом рубить воздух, мастерски фехтуя только с один ему видимым противником. То что фехтовал он мастерски, не вызывало сомнений даже у дилетантов, настолько этот профессионализм был очевиден. Говорили, что Белый Гриф, как прозвали его местные, когда-то давным-давно помешался на творчестве Толкиена. И помешался не слегка, а очень даже серьезно, потому что заказал для себя тот самый пресловутый меч в антикварной фирме, специализирующейся на продаже редких предметов старины. Поговаривали, что за этот клинок он отвалил половину своего состояния. Кроме того, периодически Гриф исчезал из городка дней на пять-шесть, для того, чтобы, как всем было известно, уйти в непроходимые лесные дебри, где-то на юге. Там он встречался с такими же как он энтузиастами, чтобы изничтожать невидимую нечисть уже коллективно, а не в одиночестве.

Элемрос был уже достаточно взрослым, для того, чтобы критически воспринимать «всем известную» информацию. После некоторых раздумий, для себя он раз и навсегда решил, что абсолютно точно он знает о Белом Грифе только то, что это человек, который умеет фехтовать мечом и время от времени куда-то исчезает. И вот это – факты, а все остальное – домыслы, которые брать на веру можно, но считать их правдой – глупо.

Свернув на улицу Больных, Элемрос поравнялся с домом Грифа и слегка замедлил ход. Окна Гнездовья, как назвали дом те же, кто придумал Белого Грифа, как всегда были плотно занавешены. Причем одно из окон на втором этаже было занавешено чем-то странным. Казалось, что дневной свет попадает внутрь, но обратно не выходит, поглощаемый без остатка какой-то удивительной, ничего не отражающей субстанцией.

– Бред, – бормотнул себе под нос Элемрос, сегодня твердо решивший бороться с малейшими попытками офантазировать и обмечтать суровую жизненную реальность, – дед просто затонировал себе одно окно. Одно единственное на весь дом. Ну и что? У моей сестры, например, есть фиолетовый зонт, ну а у деда… у деда одно затонированное окно. Тут можно еще поспорить, что нормальнее и естественнее.

С этой мыслью немного повеселевший подросток прибавил скорость и поравнялся уже с домом Психованной Мелли. Этот особнячок, также двухэтажный, походил на…

– На самый что ни на есть стандартный, – четко произнес Элемрос, – типовой, пристойно-обычный коттедж. И если бы не его обитательница…

Поразмышлять о Мелли Элемрос не успел, так как произошло именно то событие, которое частенько становится началом весьма и весьма неприятных событий.

Элемрос свернул на скользкую дорожку.

Невозможно сосчитать, сколько раз за всю свою жизнь Элемрос проезжал мимо этого поворота, не обращая на него ни малейшего внимания. Никто не знает почему именно в тот раз он вдруг нажал на тормоз и остановился, повернув голову налево. Так наверное со всеми бывало. Делаешь что-то рутинное, что-то, что привык делать каждый день на протяжении длительного времени, даже не задумываясь, инстинктивно словом. Но вдруг, зачастую, безо всяких видимых причин, процесс нарушается. И даже не потому, что тебе до смерти надоело делать одно и то же, а просто словно кто-то невидимый толкает тебя под руку и наполовину полный или наполовину пустой стакан твоего ежедневного житья-бытья падает тебе под ноги и разбивается. Надо сказать, что стакан Элемроса упал не то, чтобы совсем без причин.

Он ведь увидел нечто блестящее, как бы глупо это ни звучало. Блестящее настолько ярко, что Элемрос углядел его краем глаза и сквозь пелену дождя. В глубине заросшего буйной травой пустыря, к которому и вела та самая скользкая дорожка, отходящая от улицы Больных.

В тот момент когда нам в голову приходит глупая идея, например свернуть и заехать на всеми забытый пустырь, чтобы посмотреть, что там такое блестит, большинство нормальных людей просто выбросят эту идею из головы и вернутся к своим делам. И Элемрос сделал бы то же самое,…в любой другой день, но вот только именно в ТОТ день он этого не сделал. И тем самым запустил череду событий, масштабность которых невозможно себе вообразить, исходя из ничтожности поступка. Свернул на велосипеде не на ту дорогу, подумаешь, большое дело. А то, что дорожка эта оказалась скользкой…в буквальном смысле этого слова, Элемрос ощутил на собственной шкуре и быстрее, чем ему хотелось бы. Заднее колесо велосипеда занесло. И занесло настолько быстро, что Элемрос успел подумать только о том, что не стоит все-таки делать нетипичные для себя вещи, будучи привлеченным каким-то там блеском, как распоследняя сорока.

Додумать эту здравую мысль он не успел, так как слетел с велосипеда и проделав, как ему показалось, физически невозможный кульбит, приземлился головой на единственный не заросший травой пятачок пустыря.

Последнее, что увидел Элемрос прежде чем погрузиться в первую в его сознательной жизни обморочную темноту, был тот самый предмет, чей неестественный блеск и привлек его внимание чуть раньше.

«Этого не может быть», – подумал Элемрос и отключился.