Учитель фехтования

О пилигрим! Когда увидишь ты однажды
дорогой в Лоху скромную могилу…

Дон Лукас зевнул во весь рот, желая позлить приятеля. По улице мимо окон «Прогресо» прошли две хорошо одетые сеньоры и, не останавливаясь, украдкой заглянули внутрь. Перехватив их взгляд, приятели вежливо поклонились. Один лишь Карселес был целиком поглощен своим сонетом:

…замедли шаг, внемли: здесь спит отважный
пройдоха и достойнейший кутила…

Напротив кафе появился уличный продавец леденцов. Двое босых мальчишек преследовали его, жадно поглядывая на аппетитный товар; продавец обернулся и шикнул на них, как на воробьев. Вскоре в «Прогресо» вошли студенты и заказали оршад. Держа в руках газеты, они горячо обсуждали последнее уличное происшествие, в которое вмешались гражданские гвардейцы, прозванные «мужланами». Студенты с любопытством покосились на Карселеса – тот декламировал элегию на смерть герцога Валенсийского:

…Вояка храбрый, он увенчан славой:
на поле блуда не жалея силы,
в разврате и гульбе почил наш малый.
И дабы помянуть сего кутилу,
послушай, друг: не мудрствуя лукаво,
сними штаны и оскверни могилу.

Юноши захлопали, и Карселес, приложив руку к груди, согнулся в шутливом поклоне: ему явно польстила такая бурная реакция неожиданной аудитории. Послышались возгласы: «Да здравствует демократия!», и в довершение всего журналиста пригласили на вечеринку. Дон Лукас мрачно покручивал ус, бледнея от праведного гнева. Голодный кот вился у него под ногами, словно сочувствуя старику.

В зале звенели рапиры.

– Не теряйте ритма, господа… Вот так, очень хорошо… Неплохо. Еще раз. Вот так… Спокойно… Назад, и защищайтесь, вот так, правильно… Теперь внимание… На меня. Повторите… На меня. Быстрее!.. Парируйте. Так, верно… Правее! Держите дистанцию!.. Укол. Отлично, дон Альваро!

Дон Хайме переложил рапиру в левую руку, снял маску и отдышался. Альварито Саланова тер запястье; из-под металлической сетки, закрывавшей лицо, раздался ломающийся голос подростка:

– Ну как, маэстро?

Дон Хайме одобрительно улыбнулся.

– Неплохо, дорогой мой. Очень неплохо. – Он указал на рапиру, которую юноша сжимал в правой руке. – Однако вы по-прежнему легко уступаете третий сектор. Оказавшись в таком положении, увеличьте дистанцию, отступив шаг назад.

– Хорошо, маэстро.

Дон Хайме повернулся к остальным ученикам, готовым в любой момент вступить в бой. Держа в руках маски, они внимательно следили за поединком.

– Уступить третий сектор означает добровольно отдать себя во власть соперника… Вы согласны со мной?

Три юных голоса ответили утвердительно. Все ученики были почти ровесниками Альварито Салановы – от четырнадцати до семнадцати лет. Двое, светловолосые и стройные, удивительно походили друг на друга: это были братья Касорла, сыновья офицера.

Лицо третьего юноши казалось красноватым от множества прыщиков, сильно портивших его внешность. Юношу звали Мануэль де Сото, и он был сыном графа де Суэка. Дон Хайме давно уже потерял надежду сделать из него приличного фехтовальщика. Мануэль де Сото отличался излишней чувствительностью, и стоило поединку принять хоть сколько-нибудь неожиданный оборот, он мгновенно выходил из себя. Желторотый юнец Саланова, худощавый смуглый парнишка из знатной семьи, оставил остальных учеников далеко позади. В лучшие времена при соответствующей подготовке и строгой дисциплине он, без сомнения, прославился бы в светских кругах как безупречный фехтовальщик; но в столь суетном веке, думал дон Хайме с горечью, его дарование останется незамеченным. Нынче молодым по душе иные забавы: путешествия, верховая езда, охота и прочие легкомысленные шалости. К величайшему сожалению, размышлял дон Хайме, современный мир предлагает молодежи слишком много соблазнов, лишающих юные души мужества, столь необходимого, чтобы уметь наслаждаться таким утонченным и сложным искусством, как фехтование.

Взяв левой рукой наконечник рапиры, он слегка согнул клинок.

– А сейчас, господа, мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из вас отработал с доном Альваро действие, которое оказалось сложным для нас всех. – Он пожалел прыщавого юношу и указал на младшего Касорла. – Давайте-ка вы, дон Франсиско.

Юноша вышел вперед и надел маску. Как и остальные ученики, он был с головы до ног в белом.

– Готовьтесь.

Юноши крепко сжали рукоятки рапир и встали друг против друга.

– Начинайте.

Они подняли рапиры, приветствуя друг друга, и приняли классическую стойку: правая нога немного выставлена вперед, оба колена согнуты, левая рука отведена назад под прямым углом к вытянутой вперед правой.

– Не забывайте старое правило – с рапирой надо обращаться так, словно у вас в руке птица: держите ее мягко, чтобы не раздавить, и в то же время крепко, чтобы не дать ей улететь… В особенности это касается вас, дон Франсиско. У вас скверная привычка посреди поединка оставаться безоружным.

– Да, маэстро.

– Не будем терять времени. За дело, господа.

В зале послышался тихий звон рапир. Юный Касорла блестяще повел атаку; стремительный, ловкий, он двигался с легкостью перышка. Его противник, Альварито Саланова, парировал сдержанно: когда грозила опасность, делал шаг назад, а не проворно отскакивал; упрямо оставался на месте, когда Касорла предлагал ему более активный бой. Вскоре их роли поменялись. Теперь нападал Саланова и – готовый отразить самую суровую атаку – явно терял терпение. Так, меняясь ролями, они продолжали поединок, пока серьезная ошибка не вынудила Пакито[23 - Пакито, Пако – уменьшительные от имени Франсиско.] Касорлу интенсивно защищаться после неудачного нападения. Издав торжествующий возглас, его противник с яростью бросился в атаку и дважды уколол Пакито в грудь.

Дон Хайме нахмурился и прекратил поединок, выставив между юношами рапиру.

– Должен сделать вам замечание, господа, – сказал он строго. – Безусловно, фехтование – это искусство. Но нельзя забывать, что это еще и точная наука. Не важно, какое у вас оружие – боевая шпага или рапира с безопасным наконечником: беря его в руку, вы не имеете права считать свои действия забавой. Если вам взбрело в голову поиграть, для этого есть обруч, волчок или оловянные солдатики. Я понятно говорю, сеньор Саланова?

Юноша с готовностью кивнул. Его лицо все еще закрывала маска. Серые глаза маэстро смотрели на него сурово.

– Вы не удостоили меня удовольствия слышать ваш ответ, сеньор Саланова, – добавил он холодно. – Кроме того, я не привык беседовать с людьми, не видя их лица.

Юноша пробормотал извинение и снял маску; его щеки пылали, словно мак. Он смущенно уставился в пол.

– Я спрашиваю: понятны ли вам мои слова?

– Да, сеньор.

– Не слышу ответа.

– Да, маэстро.

Дон Хайме окинул взглядом учеников. Юные лица смотрели на него напряженно и внимательно.

– Главное правило этого сложнейшего искусства, этой науки, которой я стараюсь вас обучить, можно передать одним-единственным словом: целесообразность…

Альварито Саланова поднял глаза и посмотрел на юного Касорлу; тот прочел в его взгляде с трудом сдерживаемую ярость. Разговаривая с учениками, дон Хайме опирался на упертую наконечником в пол рапиру.

– Лучше избегать, – продолжал он, – бравады и дерзких подвигов, один из которых нам только что продемонстрировал дон Альваро; кстати, будь в руке у его противника боевая шпага, а не учебная рапира, такой подвиг мог бы обойтись очень дорого… Ваша цель – вывести противника из боя спокойно, быстро и целесообразно, с наименьшим риском с вашей стороны. Никогда не наносите два укола, если достаточно одного; второй может повлечь опасные последствия. Никаких петушиных прыжков или чрезмерно элегантных атак: это отвлекает наше внимание от главной задачи – избежать гибели самому и, если это необходимо, убить противника. Фехтование – прежде всего вещь практичная.

– А мой отец говорит, что польза фехтования только в том, что оно укрепляет здоровье, – вежливо возразил старший Касорла. – Англичане называют это словом «спорт».

Дон Хайме взглянул на своего ученика так, словно услышал откровенную ересь.

– Вероятно, у вашего отца есть повод это утверждать. Но у меня иное мнение: фехтование – это нечто несоизмеримо более важное. Точная наука, высшая математика; сумма определенных слагаемых неизменно приводит к одному результату: победе или поражению, жизни или смерти… Я здесь с вами не для того, чтобы вы занимались спортом; вы постигаете целостную систему и однажды, защищая отечество или собственную честь, сможете оценить ее в полной мере. Мне безразлично, каков человек – силен или слаб, элегантен или неряшлив, болен чахоткой или совершенно здоров… Важно другое: со шпагой или рапирой в руке он должен чувствовать превосходство над любым противником.

– Но ведь существует и огнестрельное оружие, маэстро, – робко возразил Манолито де Сото. – Пистолет, например: он намного серьезнее шпаги, и с ним у всех равные шансы. – Он почесал нос. – Это как демократия.

Дон Хайме нахмурился. Его глаза смотрели на юношу с бесконечным презрением.

– Пистолет – не оружие, а уловка жалких трусов. Если один человек хочет убить другого, он обязан делать это лицом к лицу, а не издалека, будто жалкий разбойник. У холодного оружия есть этическое преимущество, которого недостает огнестрельному… Шпага – существо мистическое, господа. Да-да, фехтование – мистика для благородных людей. Особенно в нынешние времена.