Египтянин

Внезапно Махайлаш обнял брата за плечи и горячо за —

шептал в самое ухо:

– После того, как его проводят в царство Осириса, трон займёт новый фараон – жизнь, здоровье, сила! А новая метла, да простит меня его величество за такое сравнение, метёт по-новому, – оглянулся заговорщицки он. – Наверняка ему захочется поставить своих людей в номах[15 - Ном (егип.) – административная область.]. Те, в свою очередь, захотят пересчитать своих верноподданных, начнётся чехарда с перепиской документов. И может статься, в суматохе никто не обратит внимания на внезапную «смерть» семитского мальчика. Тебе надо будет обсудить этот вопрос со старейшинами.

Шуну с готовностью кивнул.

– И ещё…

Махайлаш на четвереньках подполз к комоду, выудил оттуда деревянный ларец, обитый кожаными полосками. Сдвинув куски мяса, рыбы и пучки зелени в сторону, высыпал содержимое ларца на стол. Тут были: пластины серебра, меди и золота, бронзовые кольца, перстни, инкрустированные драгоценными каменьями и цветным стеклом, золотые браслеты.

– Как тебе! – гордо уставился он на брата, бережно опуская сундучок на пол.

– Да тут целое состояние! – перехватило дыхание у Шуну от увиденного.

– За один дебен и два шата серебра можно приобрести корову, а поторговаться – и телёнка в придачу. А тут – целое стадо! – широко раздвинув руки, похвастался Махайлаш.

– Когда же ты успел накопить?

– Успел, пока был смел, – вдруг посерьёзнел он. – Что-то в последнее время неспокойно у меня на душе.

Махайлаш расстелил на полу рядом с ларцом платок, в котором до этого лежали деревенские гостинцы, стал перекладывать туда своё богатство. На немой вопрос в глазах брата пояснил:

– Есть время собирать камни, есть – разбрасывать. Когда-то вы помогли мне встать на ноги, думаю, настало время вернуть долг. За меня не беспокойся, я себе оставлю немного. Нож я тоже оставляю себе. Это – подарок дорогой для меня женщины, – оценив взгляд брата, он с улыбкой отложил в сторону кинжал.

– Это так неожиданно, – растерянно бормотал Шуну. – Ты подумай хорошенько, может серебро тебе самому сгодится?

– Так надо, брат, – твёрдо ответил ему Махайлаш, затягивая узелок котомки.

– Ну, вот. Сразу как – то легче стало на душе! – произнёс он, наполняя кружки до краёв. – Давай выпьем за то, чтобы наши дети жили лучше нас!

– С удовольствием! – согласился с ним Шуну…

Они ещё долго сидели за кувшином вина, не замечая течения времени. Было давно за полночь, когда братья уснули, обнявшись, на топчане.

Глава четвёртая

Смерть менялы

…Цафнат стоял с ножом в руке. Обезумевшими от страха глазами смотрел на то, как у его ног умирал меняла. Рядом застыли в ужасе его подельники: Горус, здоровяк с миловидными чертами лица и Кай, худой парнишка с вытянутым прыщавым лицом. Когда Цафнат предложил им в отсутствии хозяина проникнуть в его жилище и обворовать, они не могли даже и предположить, что всё закончится так страшно…

Солнце ещё не взошло, когда Махайлаш и Шуну постучались в ворота имения Потифара. Слуга – ливиец проводил братьев по ухоженному саду до самых дверей жилища, где их радушно встретил хозяин двухэтажного особняка, пожилой мужчина с седой порослью на голове. Выслушав просьбу, Потифар, после недолгих раздумий, дал согласие на обучение Моше. Египтянин едва успел подхватить Шуну под руки, когда тот хотел пасть ниц перед ним. Прервав поток благодарственных слов, Потифар выдвинул условие – мальчик останется жить у него, дабы не вызвать подозрения у окружающих. Проводив братьев до ворот, он с криками: «Эрте, Эрте, у меня для тебя есть хорошая новость!», поспешил обратно…

Махайлаш вызвался проводить брата за стены города. Чтобы оградить того от нежелательного обыска, меняла заблаговременно повязал голову немесом[16 - Немес (егип.) – платок в полоску.] в жёлтую полоску, демонстрируя свою принадлежность к клану жрецов. Стража беспрепятственно пропустила их.

Братья обнялись на прощанье. Шуну принял котомку из рук Махайлаша и с лёгким сердцем зашагал в сторону поселения, не подозревая, что видит брата живым в последний раз.

Михайлаш с тоской глядел вслед ему. «Может он прав? Что, если жить в деревне, а в город возвращаться по делам службы? Благо – недалеко». С этими мыслями Махайлаш повернулся, сделал несколько размеренных шагов и скрылся за массивными городскими воротами.

Пурпурное солнце стремительно поднималось над горизонтом. Занимался новый день. Махайлаш стоял на ступеньках храма Маат и разговаривал со жрецом, когда почувствовал на себе чей – то взгляд. Обернувшись, не увидел никого из тех, кто мог заинтересовать его внимание. Лишь неподалёку крутились трое подростков. Среди них он признал Цафната, сына Хафрома – стражи кошек. Тот часто приходил помогать отцу – присматривать за его питомцами.

Спустя час Махайлаш, сославшись на головную боль, пошёл домой…

Увидев приоткрытую дверь, удивился: он отчётливо помнил, что запер комнату на замок, а ключ положил под половик. Мелькнула мысль – может Мерит пришла навестить его. Шагнув за порог, он увидел трёх подростков, склонившихся над комодом. Вот один из троицы выудил со дна ящика свёрток и перед взорами подростков предстал кинжал, которым совсем недавно любовался Шуну. Остро заточенное бронзовое лезвие тускло блеснуло в сумрачном свете, проникающем в комнату через окна под самым потолком. Когда подросток, желая рассмотреть находку, подошёл к столику, Махайлаш схватил его за ухо. Другой рукой он попытался дотянуться до пухлого мальчишки, стоявшего рядом…

Цафнат на миг представил, как меняла тащит их по улице, а жители города потешаются над ними. От страха перед разоблачением парнишка сделал то, чего не ожидали от него ни он сам, ни его товарищи: с разворота воткнул нож в живот менялы.

От боли, молнией пронзившей подреберье, Махайлаш согнулся пополам. С недоумением он смотрел на свои руки, зажимающие рану: кровь струилась, сквозь пальцы, не останавливаясь. В голове зашумело. Ноги вдруг стали непослушными. Чувствуя, как силы покидают его, он опустился на пол, но не удержался, упал на спину. Он больше не чувствовал своего тела. Лишь душа продолжала цепляться за тело. Мысли наплывали друг на друга, путались. «Сейчас придёт Мерит, а у меня – бардак. Сын Хафрома зачем пришёл? Он будет нам мешать. Надо его прогнать. Мерит. Брат. Мальчик. Кинжал, – закружили вихрем мысли. – Брат. Кинжал. Мальчик. Смерть. Смерть. Смерть. Причём здесь – смерть? Кто умер? Я – умер? Но я дышу, я – живой! Не хватает воздуха, я задыхаюсь. Я – умираю. Я знаю, где располагается смерть! Нет, не где-то там, в подземном царстве, что мне внушали многие годы. Она здесь, внутри меня! Всё это время сидела в тёмном закутке моего бренного тела, притаившись, ждала своего мига. И дождалась! Нет! Нет! – кричала, сопротивлялась смерти душа менялы. – Ещё не пришло твоё время! Я хочу жить! Прочь!».

Махайлаш сделал последнее усилие: тело его напряглось как струна, руки судорожно вытянулись. Но обмануть смерть не удалось. Она, в облике человека с головой

шакала Анубиса, подхватила его душу и полетела с ней в подземное царство Осириса[17 - Осирис (егип.) – бог возрождения, царь загробного мира.], чтобы в судный час положить на чашу весов богини справедливости Маат.

Убийца менялы не был найден, как не был найден и кинжал. Комнату Шуну через Потифара продал купцу из Сирии. Часть вырученного серебра пожертвовал храму, где Махайлаш прослужил много лет, остальное вручил Потифару – оплатил обучение Моше.

Глава пятая

Случайный свидетель заговора

Моисей спал на террасе. Покрывало сползло на пол. Подросток лежал нагишом, широко раскинув ноги и руки. На его правом предплечье красовалась татуировка с изображением Феникса – олицетворение бессмертия. Легенда гласила: когда к птице приходила старость, она сжигала себя в гнезде. Из пепла появлялся червячок, со временем превращаясь в Феникса. Птица из пальмовых ветвей сплетала яйцевидный сосуд, сыпала туда пепел и возлагала на алтарь в храме солнца Ра в Уасет.

Потифар поднял покрывало, накрыл мальчика. Он с отцовской нежностью смотрел на того, чьё появление в доме наполнило смыслом его собственную жизнь. Старику предстояло передать мальчику свои знания, полученные за многие годы, подготовить Моисея к новой, пока еще чуждой ему жизни. Сделать его в ней – своим. Он, как за соломинку, ухватился за возможность оставить после себя хоть какой – то след в этом мире. Пусть даже этот мальчик – семит. Потифар уже давно не делит людей на египтян и не египтян. Он делит их на живых и не живых. Там, в царстве теней, его знания и умение – ни к чему.

– Просыпайся, сынок, – тронул плечо Моисея наставник. – Пора завтракать.

– Я ещё чуть – чуть посплю, дядюшка, – пробубнил мальчик, не открывая глаз.

– Ну, хорошо, лежи. Я распоряжусь, чтобы Эмма позже разогрела еду.

Отмахиваясь от мошкары мухобойкой, стряхивая со своей светлой туники невидимую пыль, Потифар отправился по своим делам.

Но Моисею уже расхотелось спать. Он вспомнил – сегодня ему предстоит встреча с Осией в военном городке, от чего губы его растянулись в широкой улыбке…

Они познакомились с месяц назад. Моисей возвращался из школы домой, когда услышал за углом глинобитной стены возню, приглушённые возгласы: «Бей черноголового!». В глухом переулке двое подростков повисли на плечах коренастого черноволосого паренька. Тот пытался избавиться от них, одновременно уклоняясь от кулаков третьего. Несколько ударов достигли цели, что видно было по кровавым разводам на его физиономии. Откинув сумку в сторону, Моисей бросился на защиту соплеменника…

– Как ты этому! – когда они умывались в канале, восхитился подросток. – Так он и покатился!

Моисей довольно улыбнулся.

– Что я! Ты вон, какой здоровяк! Ловко ты этого…

Подростка звали – Осия. С отцом тот работал на конюшне в военном городке. «Заведующий скотными дворами» Джути набрал туда семитов, зная их умение управляться с лошадьми. Те кормили животных, обихаживали, занимались их выучкой. Навин, высокий и жилистый мужчина с крупными чертами лица, одетый в калазирис – накидку до колен, кинулся благодарить его за спасение сына так горячо, что чуть не переломал ему рёбра. Рядом, с распухшими носом и губами переминался с ноги на ногу Осия и широко улыбался. Он напоминал эфиопа, отчего Моисей не удержался от заливистого смеха.

Осия показал ему жизнь гарнизона, после чего Моисею непременно захотелось стать воином. После занятий в школе он бежал к казармам: учился владеть копьем, мечом, стрелять из лука. Ему нравилось наблюдать, как опытные ветераны обучали новобранцев маршировать и бегать шеренгами, держать строй. С Осией они могли часами смотреть на то, как Навин обучает египтян управлять колесницами, запряжённые вавилонскими рысаками. Те бегали по кругу у западной стены города.

…От приятных воспоминаний мальчика отвлекла служанка. Эмма, мясистая ливийка в широком платье, принесла кувшин с водой, поставила на столик, села на край кровати у его ног. Потянувшись до хруста в суставах, Моисей откинул покрывало, сел рядом. Серебряным гребешком она расчесала ему «Локон юности» – прядь волос с левой стороны бритой головы, чередуя красный и жёлтый шнурки с прядями волос, заплела в косичку. Моисей зашлёпал босыми ногами по деревянному полу к умывальнику. Служанка полила ему из кувшина над тазиком на подставленные лодочкой руки. Умывшись, мальчик набрал в кружку воды, всыпал туда из глиняной коробочки щепотку очищающей соли – «бед». Тщательно перемешав смесь палочкой, прополоскал рот. Женщина достала из комода белоснежный схенти[18 - Схенти (егип.) – набедренная повязка.], нацепила ему на бёдра, закрепив поясом на застёжке. Полюбовавшись на своё отражение в отполированном серебряном диске, Моисей нашёл себя вполне схожим с египтянином. Подросток решил не красить веки – стояла безветренная погода.

Спустившись на первый этаж, Моисей прошёл на кухню. Он не стал дожидаться, пока Эмма разогреет пищу: с удовольствием съел холодное мясо птицы с пшеничным хлебом, макая его в кисло – сладкий соус, запивая разбавленным пивом.