Приговоренный к Небу
Он завернул остаток мяса и спрятал узелок под голову, свернувшись калачиком, стараясь сохранить хоть каплю тепла. Спину пронзали ледяные иглы, идущие от промерзшей земли. Где-то рядом храпел один из бродяг, слышался плач ребенка из-за частокола, доносились пьяные возгласы. Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти лицо матери, теплоту их хижины, но образы были размытыми и далекими, как из сна, который никогда не повторится.
Сон накатывал урывками, тревожный и поверхностный. Ему чудились шаги, голоса, хохот пьяных приказчиков. Он ворочался, чувствуя каждый камень под боком, каждую неровность земли.
И вдруг его тело напряглось само собой, без команды разума. Сработал какой-то древний, звериный инстинкт, дремавший в глубинах его «тусклого» корня. Шорох был тихим, едва отличимым от шуршания ночного ветра в листве дуба, но его было достаточно. Ли не шевельнулся, не подал виду, лишь приоткрыл веки на тончайшую щелочку, впуская внутрь скупой лунный свет.
В скудном сиянии он увидел темную, согбенную фигуру, присевшую на корточки рядом с ним. Это был один из тех бродяг – тощий, с впалыми щеками и длинными, цепкими, как у голодной крысы, пальцами. Глаза его блестели в темноте нечеловеческим, хищным блеском, устремленные на узелок, служивший Ли подушкой.
*«Вор, – беззвучно констатировал разум Ли. Сердце заколотилось где-то в горле, сбивая ритм. Холодный, липкий страх сковал мышцы. *Он сильнее. Старше. Опытнее. У него наверняка есть нож.*»*
Мысли пронеслись вихрем, обжигая и путая сознание. Отдать? Позволить украсть последнее? Но там был пропуск! Деревянная плитка с печатью «Восходящего Потока» – его единственный билет в будущее, ради которого он терпел унижения и шел по этой проклятой дороге. Без нее – конец. Все теряло смысл.
Пальцы вора, длинные и костлявые, уже коснулись узла, начали его развязывать с ловкостью, говорящей о долгой практике.
В этот миг внутри Ли что-то щелкнуло. Не ярость. Не отчаяние. Та же самая холодная, ясная, почти безэмоциональная решимость, что заставила его поднять объедок с земли. Решимость выжить любой ценой. Ценой всего.
Он не закричал. Не вскочил. Он действовал с неожиданной для самого себя, отточенной резкостью. Его правая рука молнией рванулась за пояс, выхватывая отцовский нож. Левая в тот же миг с силой, рожденной отчаянием, отшвырнула руку вора.
«Убирайся», – прошипел Ли. Его голос прозвучал низко и хрипло, не по-юношески, в нем слышалось обещание боли.
Вор отпрянул, на его испитом лице мелькнуло удивление, быстро сменившееся злобной яростью. Он вскочил на ноги, и теперь Ли увидел в его дрожащей руке короткое, грязное, но оттого не менее опасное лезвие.
«Ах ты, щенок паршивый! – прохрипел вор, его дыхание сбилось от злости. – Отдавай все, и может я тогда оставлю тебя целым!»
Он сделал шаг вперед, его движения были порывистыми, небрежными, выдавшими в нем заурядного хулигана, привыкшего к легкому испугу и покорности. Он видел перед собой испуганного юнца и не ожидал серьезного сопротивления.
Ли откатился в сторону, задев спиной колесо телеги. Острая, выступающая спица впилась ему в плечо. Боль пронзила, острая и жгучая, но она же прочистила сознание, прогнав последние следы страха. Он встал на ноги, приняв неустойчивую, но готовую к бою стойку. Нож в его руке дрожал, но был направлен острием на врага.
*«Он сильнее. Но я – отчаяннее. У меня нет выбора. Проиграть – значит потерять все»*, – пронеслось в голове, и эта мысль закалила его волю, как сталь.
Вор, не долго думая, ринулся на него, нанося дугообразный, размашистый удар снизу вверх. Легкомысленный, самоуверенный удар того, кто уже считает себя победителем.
Ли не стал блокировать. Вместо этого он рванулся навстречу, входя в дистанцию, и резко, без изысков, ткнул ножом вперед, как отчаянный, загнанный в угол зверь. Он не целился в жизненно важные органы. Он просто вкладывал в это движение всю свою накопленную ярость, страх и железную решимость выжить.
Лезвие скользнуло по грязному рукаву вора, порвав ткань и оставив на коже неглубокую, но кровоточащую царапину. Тот взвыл – не столько от боли, сколько от ярости и удивления. Его атака сорвалась. Он отступил на шаг, осматривая рану. Его глаза, полные немой ненависти и изумления, впились в Ли.
«Я тебя зарежу, сучонок!» – зарычал он, но в его голосе уже слышались нотки неуверенности.
Но Ли уже не был тем испуганным мальчиком. Он видел – его удар достиг цели. Не смертельной, но показательной. Он стоял, тяжело дыша, с ножом наготове. Его глаза в полумраке, казалось, светились тем самым тусклым, упрямым огнем, что таился в его поврежденном корне.
«Попробуй, – выдохнул Ли, и в его тихом голосе звучала не детская угроза. – Но я возьму тебя с собой. Клянусь Предками.»
Он не кричал. Говорил почти шепотом, но с такой ледяной, неоспоримой уверенностью, что вор заколебался. Он видел перед собой не испуганную добычу, а проблему. Раненого, но смертельно опасного зверька, готового вцепиться в горло и не разжимать челюстей даже после смерти.
Проклиная на чем свет стоит, вор отступил еще на шаг, затем плюнул в сторону Ли и, бормоча ругательства, растворился в ночной темноте, унося с собой свое лезвие и злобный шепот.
Ли стоял еще несколько мгновений, пока адреналин не отпустил его, и ноги не стали ватными. Он прислонился к холодному колесу, чувствуя, как мелкая дрожь пробирает все его тело. На лезвии его ножа алела чужая кровь. Не его. Он медленно, тщательно вытер ее о штаны.
Он подобрал свой узелок, снова свернулся на земле, но теперь нож он держал в руке, а не за поясом. Сон не шел. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в звездное небо, которого не было видно за кроной старого дуба, слушая каждый шорох, каждый скрип повозки.
Первый раз в жизни он применил оружие против человека. Первый раз по-настоящему сражался не с упрямым камнем, а с живым, желающим ему зла существом. И не проиграл. Он не почувствовал торжества или гордости. Лишь тяжелую, давящую усталость и горькое, металлическое послевкусие на языке. Мир не просто жесток. Он заставляет тебя становиться жестоким в ответ, стирая того мальчика, каким ты был вчера, по крупице, с каждым новым испытанием.
Он засыпал под утро, все еще сжимая в потной, но твердой ладони рукоять отцовского ножа, с одним ясным, выжженным в сознании осознанием: его путешествие только началось, и оно будет куда страшнее, кровавее и беспощаднее, чем он мог представить. И чтобы дойти до конца, ему предстоит забыть, что такое быть просто Ли. Ему предстояло стать кем-то другим. Кем – он пока не знал.
Глава 3: Старик у дороги
«Если собираешься мыться, делай это с подветренной стороны, – раздался спокойный голос. – Иначе запах твоей крови разнесется по всей округе. Волки здесь голодные, а твоя рана еще свежа.»
Ли вздрогнул и чуть не уронил свой узелок в ручей. На большом валуне, всего в двадцати шагах от него, сидел старик. Ли не понимал, как не заметил его раньше – казалось, этот человек рос из камня, был его частью. Старик был одет в простую серую ханьфу из грубого, но качественного шелка, которая сидела на нем с удивительной естественностью. Его волосы, цвета воронова крыла с проседью, были собраны в небрежный пучок и скреплены бамбуковой шпилькой. Лицо покрывали морщины – словно следы тысяч пройденных дорог. Но глаза… глаза были яркими и живыми, как у юноши, и пронизывающими, как зимний ветер.
«Я… я не знал, что здесь кто-то есть,» – пробормотал Ли, инстинктивно прикрывая рукой рану на плече.
«Путь в тысячу ли начинается с первого шага, но многие спотыкаются, не сделав и десяти,» – сказал старик, и в уголках его глаз заплясали морщинки. Он указал посохом из темного, отполированного временем дерева на землю рядом с ручьем. «Вот, смотри. Следы. Свежие. Волчья стая. Ночевал бы на сотню шагов левее – на возвышении, где ветер работает на тебя, а не против. Ну да ладно, тебе все же повезло, что они учуяли более легкую добычу.»
Ли посмотрел туда, куда указывал посох, и действительно увидел несколько отпечатков лап, четких и зловещих. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок.
«Спасибо за предупреждение, дедушка.»
«Главное чтобы было впрок,» – очень тихо сказал старик. «Меня зовут Лао Чен. А тебя?»
«Ли.»
«Ли,» – протянул Лао Чен, словно пробуя имя на вкус. «И куда держишь путь, Ли, ночующий в волчьих владениях?»
Лао Чен спрыгнул с валуна с неожиданной для его возраста легкостью и развернул небольшой сверток, доставая оттуда аккуратные рисовые колобки и полоски вяленого мяса. Аромат, пряный и манящий, ударил Ли в ноздри, и его желудок заурчал.
«Ешь,» – просто сказал старик, протягивая ему еду. «Голод – плохой советчик.»
Ли колебался, сжимая в кармане свою последнюю лепешку. Горький опыт научил его не доверять подачкам.
«Я… я не голоден.»
Лао Чен рассмеялся – негромко, но искренне.
«Вранье написано у тебя на лице, мальчик. Когда я был молод, я тоже считал, что гордость важнее еды. Потом понял: голодный воин – мертвый воин.» Он отломил кусочек мяса и положил себе в рот. «Видишь? Не отравлено. Иногда еда – это просто еда.»
Неловко кивнув, Ли взял колобок. Он был невероятно вкусным, с легким привкусом трав, которых он не знал.
«Так куда же путь держишь?» – вновь спросил Лао Чен.
«В школу «Восходящий Поток»,» – ответил Ли, чувствуя, как под взглядом старика его слова звучат неуверенно.
«А,» – Лао Чен кивнул, словно что-то понял. «Фабрика по производству будущих небожителей. Место, где учат смотреть на мир свысока, прежде чем научишься по-настоящему на него смотреть. И зачем тебе туда?»
«У меня… нашли Духовный Корень.»
Лицо Лао Чена стало серьезным.
«Корень? Интересно. И какого он был цвета? Яркого, сияющего?»
На секунду Ли показалось, что глаза старика вспыхнули, но когда он вновь взглянул, они все так же были насмешливо теплые.
Ли опустил голову, снова чувствуя жгучий стыд.
«Нет. Он был… тусклым. Серым. Сказали – поврежденный.»
К его удивлению, Лао Чен не рассмеялся и не пожалел его. Напротив, в глазах старика был только интерес.
«Поврежденный корень… Знаешь, мальчик, самый крепкий бамбук часто вырастает из треснувшего семени. Ему приходится бороться в два раза сильнее, чтобы пробиться к солнцу. Его корни глубже уходят в землю, цепляются за каждый камень. Не спеши судить реку по ее мутной поверхности.»
Они шли весь день, и Лао Чен говорил. Говорил о вещах, которые Ли слышал лишь в обрывках и сказках.
«Энергия Ци, мальчик, – это не магия,» – объяснял он, пока они поднимались в гору. «Это дыхание мира, его кровь. Она везде – в земле под ногами, в воздухе, в тебе. Первые десять ступеней культивации – это обучение чувствовать это дыхание, впускать его в себя и направлять.»
«А что потом?» – спросил Ли, стараясь не отставать.
«Потом – Основание Духа. Это когда ты не просто накапливаешь Ци, а строишь из нее фундамент своей будущей сущности. Твое сознание, твоя воля становятся крепче. Время… замедляет для тебя свой бег. Прожить можно лет двести, если, конечно, не наткнешься на клинок посильнее.»
«Двести лет?» – прошептал Ли, не веря своим ушам.
«В мире культиваторов это не считается большим достижением», – усмехнулся Лао Чен. – «Следующий этап – Формирование Ядра, когда внутри тебя рождается сгусток чистой энергии, словно личное солнце. Это даёт пять веков жизни. Однако помни: долголетие – не дар, а испытание. Шанс стать мудрее… или накопить горы ошибок.
Задумайся над двумя судьбами. Один человек прожил простым кузнецом: обрёл семью, детей, внуков и умер счастливым, окружённый любящими сердцами. Другой – культиватор на стадии Формирования Ядра – провёл века в медитациях, так и не прорвавшись дальше. Его нашли в пещере лишь десятилетия спустя, случайно. Что выберешь ты: пятьсот лет в затворничестве или семьдесят, но наполненных жизнью?»
Ли слушал старика, но его взгляд, вместо того чтобы померкнуть, загорелся ещё ярче. Он покачал головой, в его голосе звучала не юношеская дерзость, а твёрдая убеждённость.
«Господин, я понимаю вашу мудрость… но я не верю, что путь культивации столь бесплоден. Вы говорите о кузнеце, который умер в кругу семьи. А если его дети погибнут от болезни, которую он, будучи смертным, не смог бы излечить? Если неурожай или война отнимут у него всё, что он любил, и он умрёт в нищете и отчаянии? Его семьдесят лет могли быть наполнены горем, которое он был вынужден принять, потому что у него не было силы его оспорить.»
Ли сделал шаг вперёд, его глаза сверкали.
«А тот старец-затворник… разве сам поиск Дао – не величайшее из счастий? Ощущать, как циркулирует энергия, постигать тайны небес и земли, каждый миг быть на шаг ближе к истине сущего! Разве это не наполняет жизнь смыслом? Вы говорите, его нашли десятилетия спустя. А что, если в момент смерти его дух парил среди звёзд, а сердце было преисполнено покоя от постигнутой истины, а не горького одиночества? Вы судите по тому, что видно снаружи. Я же верю, что внутри него бушевали вселенные!, даже я со своим тусклым корнем почувствовал это однажды» – Ли вспомнил то чувство, когда пытался сдвинуть камень.
Он выдохнул, собравшись с мыслями.
«Пять веков жизни… это не пять веков сна. Это шанс. Шанс увидеть, как меняется мир. Шанс защитить тех, кого любишь, не один раз, а на протяжении поколений. Шанс не просто принять судьбу, а выковать свою собственную. Да, это риск. Но разве жизнь кузнеца безрискована? Нет. Она просто предлагает иные риски – риски бессилия и быстротечности.»
Лао Чэнь слушал, не перебивая, его лицо оставалось невозмутимым, но в глубине старых глаз мелькнула искорка – то ли одобрения, то ли любопытства. Он медленно достал свою трубку, раскурил её и выпустил клуб дыма; было видно, что его удивляет, откуда в простом деревенском мальчишке такая твёрдость.
«Кузнец может разориться, его жена может оказаться мегерой, а дети – неблагодарными, – согласился он, и его голос прозвучал спокойно, без прежней усмешки. – Но он живёт. Он чувствует жар пламени на своей коже и тяжесть молота в руках. Он знает вкус простой еды и видит, как первые лучи солнца освещают его дом. Он спорит, любит, страдает, смеётся. Его жизнь – это река, пусть короткая, но полная течений и перекатов.»
Он пристально посмотрел на Ли.
«Ты говоришь о вселенных внутри. Это прекрасные слова, юноша. Но готов ли ты заплатить за возможность их увидеть цену внешнего, земного мира? Готов ли ты смотреть, как стареют и уходят те, кого ты привязан охранять, пока ты остаёшься неизменным? Готов ли ты к тому, что через сто, двести, триста лет ты оглянешься и не увидишь за спиной ничего, кроме пыли времён и одинокой тропы, уходящей в небеса?»
Вопросы висели в воздухе, тяжелые, как молот. В них не было насмешки, в них была тяжесть истинного знания. Это был не отпор, а испытание на прочность. Старик не спорил с выбором пути – он проверял, понимает ли Ли сам вес этого выбора.
Ли замер на мгновение, впитывая слова. Затем он выпрямился, и в его позе читалась непоколебимая решимость.
«Господин, река жизни смертного слишком коротка, чтобы достичь океана. Она иссякает, едва начавшись. Я предпочту быть одиноким утёсом, тысячелетиями принимающим на себя удары штормов, но видящим горизонты, недоступные реке. Пусть мои следы покроются пылью времён. Лишь бы в конце пути я мог оглянуться не на следы на песке, а на высеченные в вечности письмена.»
Лао Чэнь долго смотрел на него, а потом уголки его губ дрогнули в едва заметном подобии улыбки.
«Хм-м… Письмена в вечности… – Он снова выпустил дым. – Что ж, посмотрим, хватит ли у твоего молота сил, чтобы высечь их.»
Он рассказал о кристаллах Ци – сгустках энергии, которые служат и валютой, и источником силы.
«Они как вода в пустыне. Без них трудно, но если пить только их, забудешь вкус родниковой воды.»
О пилюлях:
«Они могут дать толчок, вылечить рану, продлить жизнь. Но ни одна пилюля не даст тебе мудрости и не закалит твой дух. Это костыли. Полезные, но ходить ты должен научиться сам.»
Об артефактах:
«Инструменты. Не более. Меч в руках мастера – грозное оружие. В руках дурака – причина его собственной смерти.»
-–
Под вечер тропа вывела их к маленькому источнику, спрятанному среди серых камней. Вода была ледяной и прозрачной. Ли припал к ней, сделал несколько жадных глотков и только потом понял, как сильно пересохло горло за день.
Лао Чэнь присел рядом и, не глядя на Ли, сказал:
– Рану покажи.
Ли замялся, но всё же развязал повязку. Края раны покраснели, и изнутри тянуло тупой болью.
Старик не задавал вопросов. Он достал из рукава небольшой мешочек, растёр между пальцами порошок и посыпал рану.
– Ай… – Ли вздрогнул.
– Терпи, – коротко сказал старик. – Боль – тоже учитель. Только не всем он нравится.
Ли стиснул зубы. Порошок жёг, но жжение было «чистым», будто выжигало грязь.
– Вы могли бы не останавливаться со мной, – вдруг тихо сказал Ли. – Вы ведь… намного сильнее. Вам бы легче идти одному.
Старик замер на секунду, потом завязал повязку.
– Иногда сильным полезно идти с теми, кто слабее, – ответил он. – Чтобы не забыть, какой была первая тропа.
Ли хотел спросить, что старик имеет в виду, но в голосе Лао Чэня было такое спокойствие, что вопрос остался невысказанным.
-–
Когда солнце начало клониться к закату, они разожгли небольшой костер под развесистой сосной. Огонь весело потрескивал, отбрасывая танцующие тени на лицо Лао Чена.
«Слушай меня внимательно, Ли,» – сказал старик, его голос стал серьезным. «Все эти ранги, пилюли и летающие мечи – всего лишь инструменты. Молоток, пила, гвозди. Суть мира от этого не меняется. А суть проста: кто сильнее, тот и прав. Закон джунглей. Он работает в твоей деревне, он работает в императорском дворце, и он правит бал в самых высоких небесных чертогах.»
Ли молчал, впитывая каждое слово.
«Но сила – понятие разное,» – продолжил Лао Чэнь. «Есть сила кулака, а есть сила духа. Если ты, достигнув могущества, начнешь презирать тех, кто слабее, однажды ты недооценишь врага, который окажется хитрее. Высокомерие – яд, который разъедает разум.»
Он посмотрел на Ли поверх костра, и его взгляд стал пронзительным.
«И еще. Если тебе суждено подняться высоко, не забывай, что родился ты в грязи. Это не клеймо, мальчик. Это твоя сила. Это знание не даст забыть, что ты – человек. А быть человечным в мире, где все помешаны на силе – это самая большая дерзость.»
Он замолчал, дав словам улечься в сознании Ли. Пламя костра освещало его морщинистое лицо, делая его похожим на древнее изваяние.
«Отдыхай,» – наконец сказал старик. «Завтра дорога будет длинной.»
Ли завернулся в свой тонкий плащ, подложив узелок под голову. Он лежал и смотрел на усыпанное звездами небо, которого не видел из-за густых крон деревьев в своей деревне. Мысли путались в голове, переваривая услышанное. Ступени культивации, кристаллы, ядра… и простые, но такие тяжелые слова старика о силе, гордыне и памяти о своих корнях. Впервые за многие дни его сердце не сжималось от страха, а ум – от отчаяния. Внутри зарождалось что-то новое – не уверенность еще, но понимание. Понимание, что его путь, каким бы трудным он ни был, имеет смысл. И что он не один на этом пути. Пока хотя бы на одну ночь.
-–
Ли проснулся ещё до рассвета.
Костёр почти погас, остались только алые точки углей. Воздух был холодным, влажным и пах смолой. Где-то далеко перекликались птицы, а над деревьями висела бледная полоска неба.
Лао Чэнь уже сидел у потухшего огня. Он держал в руках гладкий серый камень размером с фалангу пальца и медленно перекатывал его между пальцев.
– Встань. – Голос старика был тихий, но в нём нельзя было ослушаться.
Ли поднялся, поморщившись от плеча.
– Сегодня ты не будешь просто идти, – сказал Лао Чэнь. – Сегодня ты попробуешь сделать первый настоящий шаг.
Ли сглотнул.
– Какой шаг?
Старик направился к небольшой площадке между деревьев. Там росла сосна, и её корни цеплялись за камни, как пальцы старика за посох.
– Сядь.
Ли сел, скрестив ноги, выпрямив спину. Сердце билось быстро.
Лао Чэнь сел напротив.
– Закрой глаза. Дыши медленно. Не думай о боли. Не думай о школе. Слушай то, что вокруг.
Ли послушался.
Сначала он слышал только дыхание и шум крови. Потом – капли воды, шелест травы, ветер в хвое. Мир стал шире.
– Теперь представь, – сказал старик, – что всё это – не звуки. Это дыхание. Единое.
Ли попытался. Сначала ничего не выходило. Лес оставался лесом.
– Ты все еще смотришь глазами, – раздался голос Лао Чэня. – Смотри кожей. Смотри костями. Смотри тем местом, где ты чувствуешь страх.(П.А. мозгом, ну или как ты, тем местом где он расположен)
Ли напрягся, но продолжал дышать.
Через какое-то время он ощутил странное: воздух вокруг не был пустым. Он был плотным – как прохладная вода.
Ли вдохнул, и прохлада будто вползла в грудь. Под ключицей появилось покалывание, затем в руках, затем в животе.
Он открыл глаза.
– Я… я что-то почувствовал!
– Молчи, – спокойно сказал Лао Чэнь. – не отвлекайся.
Ли снова закрыл глаза, удерживая ощущение. Покалывание стало сильнее. Но вместе с ним проснулась боль в плече.
– Не гони Ци в рану, – предупредил Лао Чэнь. – Ты пока не умеешь. Но я покажу.
Ли услышал ровный выдох старика.
И вдруг мир вокруг стал чётче, собраннее, будто кто-то натянул струны. Ли почувствовал мягкое тёплое касание в плече – поток, лёгкий, но уверенный. Боль отступала, а в ране разлилась тёплая вода.
– Вот так Ци слушает волю, – сказал Лао Чэнь. – Ты не ломаешь её силой. Ты указываешь дорогу.
Ли открыл глаза, не веря.
– Я смогу так?
– Если не сдохнешь по дороге, – ответил старик. И добавил: – А чтобы не сдохнуть, учись слушать.
Он поднял камень.
– Видишь?
– Да.
– Сдвинь. Но не руками.
Ли уставился на камень.
– Как?..
– Тем же, чем ты только что дышал. Найди вокруг него Ци и толкни её, словно лодку в воде.
Ли сосредоточился. Попробовал почувствовать плотный воздух. Представил, как прохлада собирается вокруг камня.
Ничего.
Он попробовал снова. И снова, и снова.
Камень лежал неподвижно, как насмешка.
Раздражение подступило к горлу. Ли вспомнил деревню, серый корень, взгляд людей, которые уже списали его.
Он вдохнул глубже.
Камень дрогнул. Едва заметно.
Ли распахнул глаза.
– Я…!
– Не радуйся, – остановил его Лао Чэнь. – Сделай выдох так же спокойно.
Ли зажмурился, выдохнул, повторил.
Камень снова дрогнул и на этот раз чуть-чуть пополз по земле, оставляя тонкую бороздку.
Лао Чэнь кивнул едва заметно.
– Значит, не зря встретились.
Ли поднял на него глаза:
– Вы… правда мне помогаете?
– Я не помогаю, – ответил Лао Чэнь. – Я проверяю. Если твоей воля хватит этот камень, возможно однажды её хватит и на гору.
Он встал и закинул узелок на плечо.
– Собирайся. Дорога всё ещё длинная.
Ли поднялся. Он всё ещё был тем же деревенским мальчишкой. Но внутри появилась первая тонкая нить, связывающая его с небом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: