Операция «Возвращение»

Глава 2: Кровь и пепел

Кел'тар помнил запах крови.

Не человеческой – та пахла железом и чем-то кислым, как испорченное мясо. Кровь своих пахла иначе: сладковато, с оттенком цветов тау'рэ – тех, что росли у корней Великого Древа и светились по ночам синим. Мать говорила, что это запах самой На'вирэ, проявленный в детях её.

Сейчас, сидя на корточках за поваленным стволом ра'кши – дерева-гиганта с корой цвета запекшейся крови – Кел'тар чувствовал оба запаха сразу. Ветер нёс их с дороги, которую сяхерон прорубили через джунгли три луны назад. Прорубили железными зубами своих машин, выжгли землю ядовитым огнём, чтобы корни не проросли обратно сквозь мёртвый камень, которым они покрывали почву.

Шрам на теле На'вирэ. Чёрный. Гниющий.

Дорога шла внизу, в двадцати тал'е – длинах копья – от их позиции. Узкая, зажатая между деревьев, которые сяхерон не успели вырубить. Хорошее место для охоты. Кел'тар выбрал его сам, три дня назад, когда Зул'кай – вождь отряда – доверил ему разведку.

Доверил, потому что Кел'тар был лучшим следопытом среди молодых воинов клана Танцующих-С-Ветром. Отец учил его с пяти зим: читать землю, слушать ветер, чувствовать вибрации корней под ногами – язык, которым На'вирэ шептала своим детям.

Отец мёртв теперь. Месяц назад. Сяхерон пришли на рассвете, когда клан спал в пещерах у подножия Спящей Горы. Пришли на ревущих машинах, которые плевались огнём и громом. Убили тридцать воинов за время, что нужно, чтобы солнце поднялось на высоту руки над горизонтом.

Отец умер, прикрывая отступление женщин и детей. Кел'тар видел, как его тело дёрнулось – раз, два, три – когда невидимые удары сяхерон прошили грудь. Видел, как он упал на колени, потом лицом в красную землю. Рука дёрнулась, потянулась к корням ближайшего дерева.

Не дотянулась.

Старший брат – Рэй'кан – погиб там же, пытаясь вытащить отца. Половина его головы исчезла в розовом тумане. Тело упало поверх отцовского.

Мать прожила три дня после. Рана в боку гнила, несмотря на все травы, что шаманка прикладывала. Умирая, она хрипела, кашляла кровью, проклинала. Не сяхерон – тех она называла просто таронъю, «не-народом», существами вне круга жизни. Проклинала кланы, что предавали союзы. Кланы, что отказывались сражаться, когда Та'рен Ша'кран призывал всех детей На'вирэ к единству.

Кел'тар держал её руку, когда она умерла. Узоры на её коже – те самые линии, что светились, когда она была молодой и сильной – потускнели до серого цвета старой золы. Последний выдох вышел долгим шипением, словно душа утекала через раненый бок вместе с воздухом.

Тело они похоронили у корней Са'ну – Древа Связи клана, того самого, что росло пятьсот зим на краю их земель. Но через два дня сяхерон вернулись. Спилили Са'ну. Огромное дерево рухнуло, сотрясая землю, ломая малые деревья вокруг. Кел'тар слышал, как кричала На'вирэ – высоким, беззвучным воплем, что резал по нервам, заставлял кровь густеть в жилах.

Сяхерон не слышали. Или не обращали внимания.

Они вырубили Са'ну на брёвна, погрузили на свои машины, увезли. Тело матери осталось в земле, но без корней Древа, без нитей На'вирэ, что связывали её душу с вечностью – она была потеряна. Отрезана. Одинокая в темноте.

Кел'тар поклялся тогда, на пепелище лагеря, стоя на коленях перед обрубком Са'ну, что убьёт столько сяхерон, сколько нужно, чтобы их кровь омыла корни всех срубленных деревьев.

Двадцать три он убил за месяц. Сегодня будет больше.

Рядом с ним, вжавшись в землю, лежала Раш'ка – женщина-воин из клана Хранителей-Пепла. Два с половиной тал'е роста, широкие плечи, мускулы, вырезанные тяжёлым трудом и бесчисленными битвами. Лицо её было изрезано ритуальными шрамами – три линии от виска до подбородка с каждой стороны, знаки того, что она прошла Ка'ратэ, Испытание Огнём, когда девушка становится воином.

Узоры на её коже светились тускло-оранжевым – цвет углей, не пламени. Она экономила силы перед боем. Хорошая воин. Опытная. Кел'тар видел, как она убивает – быстро, без лишних движений, без жалости. Хранители-Пепла славились жестокостью ещё до прихода сяхерон. Теперь они просто направили эту жестокость на новых врагов.

Дальше, среди ветвей лу'рэй-деревьев – тех, чьи кроны смыкались на высоте пятнадцати тал'е, образуя зелёный потолок – прятались остальные. Десять воинов. Три клана: Танцующие-С-Ветром, Хранители-Пепла, Речные Певцы.

Месяц назад они убивали бы друг друга при встрече. Старые обиды, кровная месть, территориальные споры – всё, чем жили кланы столетиями. Но Та'рен Ша'кран изменил это. Объединил. Заставил забыть старое ради выживания нового.

Не все забыли. Кел'тар помнил истории, что рассказывал дед: как воины клана Лесных Теней вырезали деревню Танцующих-С-Ветром двести зим назад, убили женщин, детей, сожгли Са'ну. Как прабабушка Кел'тара выжила, спрятавшись в дупле дерева, и потом всю жизнь просыпалась ночью, крича от кошмаров.

Но сяхерон были хуже. Они убивали не за территорию, не за честь, не за месть. Они убивали, чтобы взять. Взять землю. Взять деревья. Взять саму На'вирэ, разорвать её на куски, увезти в свои мёртвые миры.

Поэтому сейчас Кел'тар лежал рядом с Раш'кой, которая была из клана, убившего его дядю тридцать зим назад. Поэтому Зул'кай – вождь отряда, воин клана Речных Певцов – доверял ему разведку, хотя их кланы враждовали из-за охотничьих угодий у реки Тал'ора три поколения подряд.

Враг врага – брат по крови. До тех пор, пока враг жив.

Кел'тар услышал машины раньше, чем увидел.

Рёв двигателей – низкий, гортанный, как рычание палулукан, зверя-убийцы из глубоких джунглей, что охотился на всё живое без разбора. Звук эхом отдавался от деревьев, заставлял птиц взмывать с ветвей, кричать тревожно.

Раш'ка рядом напряглась. Пальцы сжали древко копья – длинного, с наконечником из заточенной кости торук, великого летуна, чьё чёрное крыло она взяла в бою пять зим назад. Трофей. Доказательство силы.

Кел'тар медленно поднял руку, показал знак: готовность. Три пальца вверх, потом сжатый кулак.

Вокруг, среди деревьев и кустов, другие воины замерли. Невидимые для чужих глаз. На'вирэ учила своих детей быть тенями, когда нужно. Сяхерон были слепы и глухи в джунглях – их машины ревели слишком громко, их тела пахли металлом и химией, их глаза не видели в полутьме под кронами.

Три машины выползли на дорогу.

Первые две были таранъю-ка'аш – так воины называли железные коробки на колёсах, из которых сяхерон стреляли огнём и громом. Тяжёлые, медленные, но почти неуязвимые. Стрелы отскакивали от их шкур. Копья ломались. Только взрывчатка – та, что Та'рен научил делать из смеси цел'ка – сока огненного дерева – и порошка ним'роу – могла пробить их.

Третья машина была другой. Открытая сверху, с клеткой на платформе. Железные прутья, толстые, крепкие. Внутри клетки – силуэты. Восемь. Сидят, руки связаны, головы опущены.

Пленные.

Кел'тар почувствовал, как что-то сжалось в груди. Сестра. Ли'ара. Её захватили сяхерон две луны назад, когда она собирала ху'ран – светящиеся грибы у подножия Парящих Гор. Ушла одна, не вернулась. Кел'тар искал три дня, нашёл только следы борьбы, кровь на камнях, обломок её ножа.

С тех пор он атаковал каждый конвой, что вёз пленных. Надеялся найти её. Освободить. Вернуть домой, к младшему брату, что плакал по ночам, зовя сестру.

Но всё, что он находил – чужие лица. Другие кланы. Иногда вражеские кланы.

Первая таранъю-ка'аш подползла к поваленному дереву на дороге. Ра'кши-гигант, что Зул'кай и трое воинов свалили вчера, подрубив корни с одной стороны, толкнув всем весом. Дерево рухнуло точно поперёк дороги, перегородив путь. Сяхерон не могли объехать – джунгли с обеих сторон были слишком густыми, корни вздымались из земли высокими барьерами.

Машина остановилась. Двигатель зарычал, взвыл, потом затих. Дверь открылась с металлическим лязгом.

Трое сяхерон вышли.

Кел'тар видел их тела – маленькие, слабые, закутанные в серо-зелёную кожу, что не была кожей. Ткань? Он не знал слова. Лица закрыты масками, как у насекомых. Глаза – круглые, стеклянные, мёртвые. В руках – цавол'ан, так воины называли оружие сяхерон, что плевалось огнём быстрее, чем глаз мог видеть.

Один сяхерон подошёл к дереву, присел на корточки, изучал ствол. Говорил что-то – звуки резкие, лающие, без мелодии, без связи с миром. Язык мёртвых.

Кел'тар ждал.

Терпение охотника. Отец учил: спешка – сестра смерти. Жди, пока дичь не окажется в ловушке. Тогда бей.

Второй сяхерон вернулся к машине, открыл заднюю дверь, что-то вытащил. Длинное, металлическое, с зубьями на конце. Инструмент? Оружие? Кел'тар не знал. Сяхерон подошёл к стволу, приложил зубья к коре.

Завыл. Высоко, пронзительно. Дерево задрожало. Опилки полетели рыжим дождём.

Сяхерон резал ра'кши. Мёртвое уже дерево, но всё равно святое. Каждое дерево было святым – частью На'вирэ, нейроном в великом разуме планеты. Резать его так, без молитвы, без просьбы прощения – осквернение.

Но сяхерон не знали осквернения. Или знали, но им было всё равно.

Кел'тар медленно поднял руку. Два пальца вверх, потом резкое движение вниз.

Сигнал.

Зул'кай, спрятанный в тени лу'рэй-дерева в тридцати тал'е справа, поднял тау'са – духовую трубку, длинную, тонкую, вырезанную из полого тростника мей'ран. Поднёс к губам. Выдохнул.

Тихо. Почти беззвучно.

Дротик – тонкий, острый, пропитанный ядом нок'ра, паучьего древесного хищника, чей укус парализовал палулукан за время трёх вдохов – пролетел двадцать тал'е за мгновение.

Вонзился в шею сяхерон, державшего визжащий инструмент.

Сяхерон замер. Инструмент выпал из рук, ударился о ствол, затих. Руки дёрнулись к шее, схватились за торчащий дротик. Тело качнулось. Упало на колени. Потом вперёд, лицом в опилки.

Двое других сяхерон закричали. Резко. Высоко. Схватились за цавол'ан, начали поворачиваться, оглядываться – куда стрелять? Где враг?

Везде.

Раш'ка взорвалась из укрытия, как най'ви-торук – ночной охотник, что падает с ветвей бесшумной тенью. Копьё в руках блеснуло, вонзилось в грудь ближайшего сяхерон, пробило серо-зелёную кожу-не-кожу, мягкую плоть под ней, что-то твёрдое глубже. Сяхерон захрипел, выронил оружие. Раш'ка выдернула копьё, крутанула, ударила древком по маске. Стекло треснуло. Ещё удар – маска разлетелась осколками.

Лицо под ней было розовым, мокрым, с крошечными глазами, маленьким носом, ртом, что открывался и закрывался, ловя воздух. Кровь текла из носа, рта, смешивалась со слюной.

Раш'ка добила его ударом в горло. Быстро. Профессионально.

Третий сяхерон развернулся, поднял цавол'ан, нажал. Огонь и гром взорвались из ствола. Раш'ка отпрыгнула, но слишком медленно – линия красных вспышек прошла по её левому плечу. Кровь брызнула тёмным фонтаном. Она рыкнула – не от боли, от ярости – и метнула копьё.

Копьё пролетело пять тал'е, вонзилось в живот сяхерон. Он согнулся пополам, упал на спину, руки схватились за древко. Хрипел. Кашлял. Кровь пузырилась на губах.

Кел'тар вскочил, побежал вниз по склону. Нож в правой руке – кость тан'ау, речного хищника, заточенная до бритвенной остроты. Левая рука пустая, пальцы растопырены – готовы схватить, ударить, задушить.

Остальные воины вырвались из джунглей одновременно. Десять теней, безмолвных, быстрых. Окружили машины.

Задние двери первой таранъю-ка'аш распахнулись. Выбежали ещё четверо сяхерон. Подняли оружие. Начали стрелять.

Гром. Огонь. Воздух наполнился свистом невидимых смертей.

Кай'ша – молодой воин из Речных Певцов, семнадцать зим, первый раз в большом бою – дёрнулся, когда что-то ударило в грудь. Упал на спину. Узоры на коже погасли мгновенно. Мёртв до касания земли.

Тол'рен – следопыт Танцующих-С-Ветром, друг Кел'тара с детства – закричал, схватился за лицо. Кровь хлынула между пальцев. Он упал на колени, потом на бок. Тело задёргалось.

Кел'тар не остановился. Бежал зигзагом, низко пригнувшись, используя деревья, кусты, тени. Сяхерон стреляли, но медленно, неточно. Они не видели в полутьме, не чувствовали движение джунглей. Слепые. Глухие.

Он добежал до ближайшего, ударил ножом снизу вверх, под рёбра. Почувствовал, как лезвие вошло в мягкое, скользкое, горячее. Провернул. Выдернул. Сяхерон упал, хрипя, царапая землю пальцами.

Рядом Шул'кай – огромный воин Хранителей-Пепла, три тал'е роста, мускулы как корни ра'кши – схватил сяхерон обеими руками, поднял над головой, швырнул об ствол дерева. Хруст. Тело осело, как пустой мешок.

Бой длился время, что нужно солнцу, чтобы пройти ширину ладони по небу. Может меньше.

Когда выстрелы затихли, восемь сяхерон лежали мёртвыми. Двое воинов народа тоже – Кай'ша и Тол'рен. Трое раненых – Раш'ка, Вей'кан, Лу'ша.

Кел'тар стоял над телом последнего сяхерон, что он убил. Нож в руке был липким от крови. Дышал тяжело, сердце колотилось, узоры на коже пульсировали ярко-синим – адреналин, боевое возбуждение, эхо цви'рен – боевого транса, что воины звали благословением На'вирэ.

Посмотрел на тело. Маленькое. Слабое. Розовая кожа, тонкие руки, ноги, что не были созданы для бега, прыжков, лазания. Как они выжили на своём мире? Как эти хрупкие создания пересекли звёзды, пришли сюда, на землю народа, и начали убивать так эффективно?

Оружие. Машины. Инструменты. Сяхерон были слабы сами по себе, но их инструменты были сильны.

Зул'кай подошёл к телу Кай'ша, присел на корточки. Закрыл мёртвые глаза ладонью. Прошептал:

– Сул'ка На'вей. Иди к Матери. Корни примут тебя. Дух твой будет жить в деревьях, в воде, в ветре. Ты не забыт.

Потом встал, подошёл к Тол'рен. Тот ещё дышал – хрипло, булькающе. Кровь текла из разрушенного лица, заливала землю. Глаза – один уцелевший – смотрел в небо, не видя ничего.

Зул'кай достал нож, приложил к горлу Тол'рен. Быстрый разрез. Милосердие. Тело дёрнулось последний раз, затихло.

– Сул'ка На'вей.

Раш'ка перевязывала плечо полоской ткани, оторванной от одежды мёртвого сяхерон. Кровь сочилась, но не фонтаном. Хорошо. Не задета артерия. Проживёт.

– Двое мёртвых, – сказал Зул'кай, глядя на тела. Голос ровный, но в глазах – пустота. Кел'тар видел эту пустоту раньше. У воинов, что потеряли слишком много. У тех, кто убивал так долго, что смерть стала обыденностью. – За восемь сяхерон. Плохой обмен.

– Сяхерон становятся лучше, – ответила Раш'ка, затягивая узел. – Учатся. Стреляют быстрее. Бронь на машинах толще. Скоро мы будем терять больше.

– Тогда мы будем убивать больше, – бросил Шул'кай, вытирая руки о траву. Кровь размазалась по узорам на ладонях. – Пока все сяхерон не будут мертвы. Или мы.

Зул'кай ничего не сказал. Повернулся к третьей машине – той, с клеткой.

Кел'тар последовал за ним. Сердце билось быстрее. Ли'ара. Может быть, на этот раз…

Клетка была железной, холодной на ощупь. Прутья толщиной с палец, расположенные так близко, что между ними не протиснуть руку. Дверь закрыта на замок – сложный механизм, какие сяхерон любили делать. Ключа нет.

Шул'кай подошёл, схватил дверь обеими руками, потянул. Мускулы на спине вздулись, узоры вспыхнули ярко-оранжевым. Железо заскрипело, затрещало.

Замок лопнул. Дверь распахнулась.

Восемь фигур внутри шевелились. Медленно. Руки связаны за спинами верёвками – грубыми, толстыми, натёршими запястья до крови. Узоры на коже тусклые, едва заметные. Истощение. Голод. Жажда.

Кел'тар смотрел на лица. Одно за другим.

Не Ли'ара.

Ни одно лицо не было знакомым.

Он смотрел на узоры. Читал их, как читал следы на земле. Узоры говорили: клан. Семья. История.

Эти узоры были чужими. Форма линий, изгибы, точки свечения – всё указывало на один клан.

Лесные Тени.

Враги.

Кел'тар почувствовал, как что-то холодное скользнуло по позвоночнику.

Зул'кай тоже видел узоры. Лицо его застыло. Глаза стали жёсткими, как камень.

– Лесные Тени, – сказал он тихо, но голос разнёсся в тишине после боя громче крика.

Раш'ка подошла, посмотрела. Сплюнула.

– Предатели.

Старейший среди пленных – мужчина лет пятидесяти, шрамы на груди и плечах, седина в волосах, сплетённых в традиционные косы – поднял голову. Посмотрел на Зул'кая прямо, без страха. Голос хриплый, но твёрдый:

– Мы все – дети На'вирэ. Сяхерон убивают нас. Та'рен Ша'кран говорил: старые обиды – яд, что разделяет нас, когда враг хочет, чтобы мы были разделены.

Зул'кай смотрел на него долго. Молчал. Потом медленно покачал головой:

– Та'рен говорит легко. Он не видел, что я видел.

– Что ты видел, брат? – спросил старейшина тихо.

– Мой клан, – ответил Зул'кай, голос как перетираемые камни. – Триста душ. Женщины, дети, старики, воины. Все. Сяхерон сбросили огонь с неба три дня назад. Вернулся из патруля – нашёл пепел. Кости. Запах жжёного мяса, что не уходит из носа, из горла, из снов.

Он сделал шаг ближе к клетке. Пленные отшатнулись.

– Дочь моя была там. Три зимы. Звали Ней'ша – "Маленький Свет". Нашёл её обугленной, прижатой к матери. Тела слиплись. Не различил, где начинается одна, где заканчивается другая. Лица сгорели полностью.

Старейшина опустил глаза.

– Прости, брат. Это… горе не измерить словами. Но мы не сяхерон. Мы не убивали твою дочь. Мы тоже жертвы.

– Где был твой клан, – спросил Зул'кай медленно, отчеканивая каждое слово, – когда На'вирэ кричала? Когда триста душ горели живьём? Когда небо стало огнём?

Старейшина молчал. Другие пленные тоже – головы опущены, узоры едва светятся.

– Скажу, где, – продолжил Зул'кай. – Ваш клан был в пещерах у Западных Вод. В безопасности. Потому что ваш шаман "увидел плохое предзнаменование". Потому что Лесные Тени отказались присоединиться к атаке на базу сяхерон, когда Та'рен призывал.

Он наклонился ближе к прутьям клетки:

– Из-за вашего отказа мой клан атаковал одни. Недостаточно воинов. Сяхерон выследили нас до лагеря. Сбросили огонь. Триста мёртвых. Кровь на ваших руках, старейшина. Может, не вы держали факел, но вы не пришли, когда братья звали.

Старейшина поднял голову. В глазах – боль, но и упрямство:

– Наш шаман говорил правду. На'вирэ показала ему смерть, если мы пойдём. Мы послушались богиню. Это не предательство. Это…

– Трусость, – отрезала Раш'ка. – Прячетесь за волю На'вирэ, когда удобно. Лесные Тени всегда были такими. Много слов о единстве, мало крови пролито.

Она повернулась к Зул'каю:

– Три луны назад мой клан просил Лесных Теней помочь отбить атаку сяхерон на Эхва'сул – Место Великих Корней. Древнейшее Древо Связи в горах. Они отказались. Сказали: "Слишком опасно". Сяхерон спилили дерево. Пятьсот зим росло. Теперь мёртво.

Шул'кай сплюнул к ногам клетки:

– Мой брат погиб, прикрывая отступление женщин и детей после рейда на конвой сяхерон. Звал Лесные Тени по ца'рел – сигнальным барабанам. Никто не пришёл. Потом узнал: они слышали. Решили не рисковать.

Кел'тар слушал молча. Вспоминал слова матери, умирающей в пещере, кашляющей кровью:

"Лесные Тени… предатели… всегда были… всегда будут… когда сяхерон убьют их… плакать не буду…"

Вспоминал деда, рассказывающего истории у костра, когда Кел'тар был ребёнком:

"Двести зим назад Лесные Тени вырезали деревню Танцующих-С-Ветром. Убили тридцать женщин, пятнадцать детей. Сожгли тела, чтобы На'вирэ не приняла их души. Преступление против Матери. Преступление против жизни. Кровь требует крови. Всегда."

Старые обиды. Та'рен говорил: забудьте. Единство важнее мести.

Но легко говорить, когда твоя семья жива.

Кел'тар посмотрел на пленных. Восемь фигур. Старейшина. Трое воинов среднего возраста. Две женщины. Один подросток – мальчик, может пятнадцать зим. И девушка. Молодая. Шестнадцать, может семнадцать зим.

Девушка смотрела на Кел'тара. Глаза большие, золотистые, полные страха, но не паники. Узоры на коже светились тускло-зелёным – цвет, характерный для Лесных Теней. Красивая. В другое время, в другом мире, Кел'тар мог бы…

Он отвёл взгляд.

Зул'кай выпрямился. Повернулся к воинам:

– Кру'тан. Ритуал трофеев. По традиции.

Шул'кай усмехнулся – звук без радости. Достал нож. Подошёл к ближайшему телу сяхерон – тому, что Раш'ка убила первым. Присел на корточки.

Схватил мёртвого за волосы – короткие, тёмные, мокрые от крови и пота. Приложил нож к коже головы, где волосы росли. Начал резать.

Кел'тар смотрел. Не в первый раз видел кру'тан – снятие кожи головы врага. Старый обычай, старше памяти кланов. Враг, чья кожа снята, не мог найти путь к своим богам после смерти. Душа блуждала вечно, голодная, потерянная. Жестокая месть, но справедливая для тех, кто убивал народ.

Сяхерон не верили в души. Но это не важно. Ритуал был для живых, не для мёртвых. Чтобы помнить: мы убили врага. Мы сильнее.

Нож скрипел по черепу. Кожа отделялась с тихим хлюпающим звуком. Шул'кай работал методично, аккуратно. Неправильно снятый скальп – позор для воина. Показывает неумение, спешку.

Через несколько вдохов он поднялся, держа кусок кожи с прилипшими волосами. Розовая плоть с внутренней стороны. Кровь капала на землю.

Поднял трофей вверх, к небу:

– На'вирэ, ке'ша таронъю! – "Матерь, прими не-народ!" – Отдаю тебе врага! Пусть душа его питает корни! Пусть кровь его удобряет землю!