Создать гения? Возможно или нужно?

В философии сегодня «господствует убеждение, что наука представляет собой вид когнитивной практики, системообразующим принципом которой предстает рациональность. Поэтому появление экспериментальной философии многие связывают с революцией убеждений в философии в ближайшей перспективе. Интерес ученых к новой форме философии обусловлен тем, что в силу историко-идеологических причин сложившаяся в философии тенденция к автономии во многих случаях является препятствием для получения знаний, адекватных современной реальности.

Нацеленность на когнитивные вопросы и проблемы также диктуется современными научными реалиями. Новое философское измерение исследований размывает границы наук. Пусть не создаются новые методы, но новое применение уже существующих методов в других дисциплинарных областях вновь пробуждает научный интерес к философским проблемам мировоззрения, сознания, интуиций, морали. Получаемые результаты могут подтвердить философские гипотезы, развить теории. Речь не идет о радикальной реформе философии, ведь проблемное поле новой экспериментальной философии – лишь часть от целого философского знания. Но обновить философские традиции, дать им вторую жизнь – это возможно для экспериментальной философии. Очевидно лишь то, что как философское движение экспериментальная философия оказала значительное влияние на дискуссии об основных философских вопросах, а также о природе самой философии. Д.Н.Дроздова пишет: «Мысленные эксперименты активно используются в качестве способа аргументации в современной философии.

Построение аргумента на основании воображаемой ситуации часто встречается в эпистемологии, онтологии, этике и других областях философии. Можно даже сказать, что философские эксперименты – одна из отличительных характеристик философской методологии, поскольку они позволяют придать наглядность и убедительность абстрактным философским построениям. Помимо традиционного использования философских экспериментов в качестве способа аргументации, в последнее десятилетие получило распространение обращение к мысленному эксперименту в контексте новой исследовательской практики, возникшей на стыке философии, психологии и социологии.

Одна из задач, которые ставит перед собой современная экспериментальная философия (x-phi), заключается в исследовании мнений обычных людей по поводу важных философских концептов (так называемых интуиций обыденного сознания) при помощи методов психологии и социологии. Действительно, если в науке мысленные эксперименты часто становятся интегральной частью господствующей парадигмы, а их интерпретация является предметом дискуссии только в период установления консенсуса по поводу затрагиваемых ими теорий, то в философии мысленные эксперименты в большей степени используются для того, чтобы поставить вопрос и спровоцировать дискуссию, а не указать единственный правильный ответ.

Как и в науке, в философии у философских экспериментов есть разнообразные функции. Некоторые из них позволяют прояснить или проблематизировать использование определенных понятий. Другие используются для установления логических взаимосвязей между понятиями или положениями. Третьи вскрывают существование неявных предположений или убеждений в некоторых рассуждениях и аргументах. Все эти функции мною использованы в области постановки медико-философских идей, концепций, теорий.

Вымышленные ситуации, которые использованы мною, можно сравнить с зондом, при помощи которого исследуются философские концепции. Я, как доктор медицины и доктор философии обращался к мысленным экспериментам как к инструменту исследования философских представлений «обычных людей», представителей разных специалистов, социальных и профессиональных групп, чтобы выявить сходства и различия в том, как обыденное сознание оперирует базовыми философскими концептами. На мой взгляд, здесь мысленный эксперимент перестает противопоставляться реальным экспериментам, а становится их частью.

Суть моих философских экспериментов заключается в том, что читателям широкого профиля предлагается рассмотреть некоторые вымышленные ситуации, требующие осмысленного ответа. В книгах ученые разных специальностей, люди разных социальных и профессиональных групп сталкиваются с необходимостью дать самостоятельное описание или оценку ситуации, опираясь на интуитивное и зачастую неотрефлексированное понимание тех или иных концептов.

Исправить «близорукость» «кабинетной» философии – такова была изначальная задача экспериментальной философии. Типичное исследование, выполненное в духе экспериментальной философии, выглядит следующим образом. Обрисовывается некоторая теоретическая проблема, которая существует в философии, и указывается, что философская аргументация исходит из некоторых предположений о том, что в этой проблеме противоречит или соответствует «здравому смыслу». Затем разрабатывается серия заданий (вымышленных историй, которые зачастую базируются на известных философских мысленных экспериментах), в которых требуется применить некоторый философский концепт к воображаемой ситуации. Ключевая роль в них отводится вымышленным образным ситуациям – «мысленным экспериментам», – которые используются здесь не как аргумент в философском споре, а как условие для выявления особенностей обыденного мышления, где нет места детальному анализу понятий или прояснению языковых выражений.

Нужно отметить, что существование экспериментальной философии представляет собой вызов, брошенный традиционной философии, которая стремится отстаивать специфику своих аргументов и их независимость от каких-либо экспериментальных исследований. Методика экспериментальной философии строится на предположении, что понимание философских концептов, которое свойственно обычным людям, лишенным экспертного знания в области философии, может быть релевантным для философского сообщества. Я далек от мысли, что пытаюсь получить верные и адекватные определения философских концептов, основываясь на мнении моих литературных героев – людей, далеких от философии. В их задачу входит скорее критика тех интуиций, на которые опираются философы при получении выводов из мысленных экспериментов.

Используя мысленный эксперимент в качестве аргумента, я опираюсь на те универсальные представления о предмете обсуждения, которые являются общими для философских теорий и обыденного сознания и без которых философская теория будет лишена реального содержания. Нужно подчеркнуть, что экспериментальная философия использует вымышленные истории как некоторые ситуации, которые требуют от читателя некоторого однозначного ответа. Отсюда и размышления, которые приводят отвечающего к выбору ответа, сомнения, которые у него возникают, или озарения, которые приходят ему в голову. Вымышленные истории в рамках философской аргументации должны привести к совершенно другому эффекту: при знакомстве с примером у читателя должен произойти сдвиг в понимании. Вот чего я добиваюсь от читателей!

Мысленный философский эксперимент заключается в том, что прошедший через него уже не может придерживаться прежних взглядов или должен выработать дополнительную аргументацию. Объект экспериментирования в философском мысленном эксперименте находится вне самой описанной истории. Мы осмелимся предположить – и пусть это будет вопрос для дальнейшей дискуссии, – что этим объектом является сама философская позиция читателя, которая в процессе знакомства с предложенным мысленным экспериментом должна подвергнуться трансформации и стать более осознанной. Это и есть конечная мотивация моих философских экспериментов. В то же время, я понимаю, что результаты экспериментальной философии могут быть приняты с оговорками.

В философском мысленном эксперименте вымышленные ситуации служат для проблематизации или уточнения дискуссионных философских понятий и положений. Широкое распространение получила техника оценки вымышленных ситуации в современном движении, получившем название «экспериментальная философия». Для плодотворного мысленного эксперимента необходим четкий научный материал. Я делаю акцент на научно-фантастические произведения. Если такие произведения научно некорректны или в технико-технологическом плане безграмотны, если пишутся писателями, не сведущими в вопросах науки, технологий, то эксперимент может увести исследователя в дебри неправильных суждений.

А если за написание таких произведений принимается философ от науки, то бывает обеспеченной не только правдоподобность технологий, но и системность смыслов. Более того, философия и наука позволяет фантасту строить правдоподобные догадки и заполнять «белые пятна» мироздания. Хотя, считаю, что научная фантазия не может претендовать на долгую актуальность. «Не бойтесь мечтаний – они иногда сбываются!» писал один из великих фантастов мира. Научно-фантастическое произведение пишется с определенной конкретной целью, после достижения которой оно неизбежно устаревает, и начинает представлять лишь исторический интерес. Так, что моих романов в качестве научно-художественного нарротива экспериментальной хирургии ждет такая же участь уже в ближайшем завтра. Тем не менее, они сегодня выполняют поставленную перед ним задачу – послужить достойным материалом экспериментальной философии, а конкретно – философского эксперимента по разрешению возникших дилемм.

Итак мною использован, как стиль литературной, так и рациональной философии. Литературная философия отличается от рациональной философии по следующим критериям. Во-первых, если для рационального философа главное – это мысль, последовательность мыслей, а язык, слово важны для него лишь постольку, поскольку дают возможность выразить мысль, то для литературного философа главным становится сам язык, языковая форма текста, создаваемый художественный образ, а мысль оказывается чем-то второстепенным, порой даже несущественным. Во-вторых, если рациональный философ сначала формулирует мысль, аргументирует ее, а потом излагает на бумаге, то литературный философ облегает предложения в слова, постепенно и образно просвечивая какую-то мысль. В-третьих, в текстах литературной философии вместо рациональной аргументации используется внушение, когда философ старается передать читателю какое-то чувство, на основании которого у читателя постепенно формулируется соответствующая мысль.

Именно этим объясняется широкое использование художественных образов, метафор, сравнений и прочих литературно-художественных приемов. В-четвертых, невозможно построить критическую дискуссию с философом, так как его мысль еще только зарождается в виде неясной догадки, и еще не обрела четкой языковой формы. В этом случае вполне объяснимо то, что формируется «мозаичный» текст, некая бессвязность, расплывчатость, умозрительность.

Если аналитическую философию можно считать типичным образцом рационального стиля философствования, то литературная философия представлена текстами философов экзистенциалистской ориентации. В их сосуществовании выражается двойственная природа самой философии, которая колеблется между наукой и искусством и стремится пробуждать как мысль, так и чувство, пользуясь как понятием, так и художественным образом. С учетом сказанного выше, мною использован, так называемый компромиссный вариант – художественно-философский текст. То есть некий сплав рациональной и литературной философии. Однако, как бы я не старался сочетать разные стили философствования, пришлось каждый труд разделить на две части по степени доминирования того или иного стиля: философский и литературно-философский.

Итак, как уже говорилось выше, я как автор книг, вошедших в серию «Экспериментальная философия» выступил одновременно в двух качествах – как ученый и как писатель. Книга представляют собой новый синтетический жанр литературно-философского толка, тексты которых порождены авторским сознанием и представляют собой не что иное, как индивидуально-авторское смысловое и структурное единство. Если говорить, почему я взялся и за литературное творчество, то хотелось бы отметить, что для логико-философского анализа и комментарий академическое поле явно ограничивает горизонты размышления и интервалы абстракции.

Как известно, у важнейших философских вопросов нет окончательных ответов, как нет и «правильных позиций», а потому остается лишь выдвигать аргументы в пользу теорий, которые, на твой взгляд, ближе всего к истине. Для этого, как мне кажется, литературное творчество наиболее подходящая технология. С другой стороны, много лет занимаясь медициной и философией мне постепенно пришлось сменить манеру написания логико-философского письма. Почувствовал, что легче самому выстраивать логико-философские модели, чем разбираться в таких же выкладках других ученых-философов.

Вот-так постепенно отказался от строгого научного и философского мышления, в пользу более контингентному, более текучему, более расплывчатому литературно-филососкому стилю изложения своих мыслей. В этом аспекте, примечательно то, что философия старается разрешить досаждающую ей проблему тремя способами: во-первых, либо вынося отдельные вещи за скобки своего рассмотрения; во-вторых, либо приравнивая их к классам; в-третьих, либо опровергая саму себя. Возможно, мы не достигли ни того, ни другого. Но важен сам путь и траектория философского размышления, возможно, до уровня метатекста.

Часть II. Литературная философия

О сущности дилеммы «Можно ли создавать гения? Зачем и как?», а также о попытках ее разрешения на основе литературно-философского сочинения в стиле «Х-phi».

Пролог

Профессор Каракулов на протяжении многих лет читал курс лекции по философии в гуманитарном университете. Его лекции всегда привлекали внимание студентов потому, что строил он их не по шаблону. На его лекциях студенты познавали то, что из учебников и книг познать не могли, они слушали ученого, получившего признание своим научным открытием в области философии науки и научного мировоззрения.

Как правило, курс лекции на каждом семестре Каракулов всегда начинал с риторических вопросов в зал, на которых, не дожидаясь ответов из зала, сам же и отвечал, при этом делая определенную паузу, оглядывая присутствующих и восклицая «Правильно!»:

– От чего зависит благополучное развитие нашей цивилизации?

– Правильно! От уровня научно-мировоззренческой культуры человеческого общества.

– Как и каким образом можно формировать и изменять состояние научно-мировоззренческой культуры индивида?

– Правильно! Системным наращиванием у них достоверных и осмысленных знаний.

– Можно ли мгновенно загрузить качественные знания в человека?

– Правильно! Можно и нужно с помощью моего «Нейрокомпьютерного конвергента».

Как правило, студенты всегда оставались ошарашенными и заинтригованными, как вопросами, так и ответами на них, теряясь в догадках об их логике. К чему ведет лектор? На что он намекает? Что еще за «Нейрокомпьютерный конвергент»?

Каракулов продолжал: – Теперь послушайте одну очень интересную и поучительную философскую сказку. Никто не знал сам ли лектор сочинил эту сказку, или же где-то прочитал, услышал:

– Однажды, один из величайших в мире разработчиков компьютерной технологии и программного обеспечения, некий сэр Х торжественно запаял последний контакт на процессоре своего детища – суперкомпьютера. Сей момент зафиксировали сотни телекамер с прямой трансляцией его по всему миру.

Он торжественно подошел к включателю, соединяющему одновременно все компьютеры мира.

– Сейчас произойдет объединение всех компьютеров мира в единый суперкомпьютер, образуя единую кибернетическую суперсеть, вобравшую в себе все знания и мудрости мира! – с пафосом воскликнул он.

Сэр Х демонстративно включил эту суперсеть, а затем громко обратился к народу:

– Кто хочет задать первый вопрос суперкомпьютеру?

– Позвольте мне, – подал голос небольшого роста старичок с белой бородкой и со всклокоченными волосами, ниспадающими до плеч.

– Пожалуйста, пройдите сюда, поближе к суперкомпьютеру. Пожалуйста, представьтесь, – попросил сэр Х.

– Академик Z – ученый-астрофизик.

О, это была узнаваемой личностью современности.

– Рад поприветствовать вас, уважаемый сэр Z! – расплылся в улыбке сэр Х и обратился к присутствующим. – Честью задать первый вопрос суперкомпьютеру удостаивается, уважаемый сэр Z – один из величающих ученых-астрофизиков, отмеченных Нобелевской премией. Люди одобрительно загудели.

– И какой вопрос вы хотите задать суперкомпьютеру?

– Пожалуй, задам ему вопрос, на который до сих пор не смог ответить ни один из двести признанных гениев мира, – сказал сэр Z и, повернувшись к суперкомпьютеру произнес:

– Есть ли Бог?

Ответ раздался мгновенно.

– Да! Теперь Бог есть!

Вот так появился Бог! – торжественно восклицал Каракулов и, завершая традиционную вступительную часть своей лекции, не без гордости говорил: – Мой «нейрокомпьютерный конвергент» – это всего лишь инструмент этого Бога, с помощью которого он любого разумного человека может переродить в гения! Так, что теперь гениями не рождаются, а ими становятся!

По следам одной научной идеи и научной гипотезы

Вначале это было обычным журналистским заданием. В редакции в те годы я возглавлял сектор образования, науки и культуры. Накануне, в редакцию поступил пресс-релиз Академии наук, в котором говорилось о том, что в 10 часов 16 марта состоится научная сессия Общего собрания, где планируется заслушать научную идею, выдвинутую профессором Каракуловым К.Б. Меня, как журналиста, заинтриговало название доклада «Триадный синтез научно-мировоззренческой культуры». Ведь каждый себя уважающий журналист в силу специфики своей деятельности считает чуть ли не своей миссию по поднятию уровня мировоззренческой культуры людей. Вот так, предвкушая услышать нечто, новое для себя, и выражая готовность написать соответствующую газетную статью, я и посетил сей форум ученых. Интуитивно я понимал, что научная идея – это лишь начало. Как мне говорили сведущие люди, за ним обязательно должно последовать выдвижение и доказательство научной гипотезы, а если она будет подтверждена, то очередь уже за научным открытием.