Что важнее воскресить? Тело или память?

На что они надеялись? Что они ожидали от такой нейровстряски? Всех обуревала надежда – прояснить ситуацию с клоном. Чей он? А что если это клон какого-либо негодяя, социопата, тирана, маньяка, серийного убийцы, разбойника? Уже много дней, все трое горячо обсуждали возникшую проблему. И вот, сегодня решающий день. Ведь ещё в начале двадцатого столетия учёные считали, что младенец, появляется на свет с чистой памятью, но уже сегодня многочисленные исследования доказывают, что память эмбриона формируется приблизительно через двадцать недель после зачатия. Между тем, это генетическая память! – А как быть с феноменом «дежавю», то есть с феноменом «это уже было»? Ведь это тоже генетическая память! А как быть с памятью подсознания? Ведь учёные подтвердили, что такие фокусы памяти на самом деле действительно могли происходить с нами в прошлой жизни, или же «записались» в памяти от опыта наших предков.

– Надежды, сомнения, тревога, ожидания…. У исследователей в мозгу происходили своеобразные «встряски», как поется в известной песне – Новый поворот? Что он нам несет? Гибель или взлет?… А Айман, смотря на Садыр и Раим, прочувствовалась в сердцах. – Бедные вы мои! Вы ни в чем не виноваты, это моя авантюра, а вам зря мучится и сомневаться.

Каждого одолевали сомнения. Но в какой-то момент, каждый для себя решил: «Мы делаем то, что делаем!». У них появилась уверенность, хотя слабая. Никакого другого сознания и мыслей они пытались не допускать. Они почувствовали некую силу, способную перевесить все сомнения. Хотя каждый из них почувствовал, как в их объединенное, испуганное сознание ворвалось утешение «Победителей не судят!». Отсюда, ожесточение, холодный расчет. Все молчали. Хотя, по краям их молчания затаился страх. Они понимали, что они первые в намерении воссоздать личность такого масштаба. Безусловно, за ними будут новые личности, созданные по такой технологии, а их воспоминания и способности будут усилены личностью – лучшей личностью, какую только могут воскресить через клонирование или породить новую.

***

2000 год. Исфана. Накануне Айман проездом из Душанбе заехала в Исфану проведать мать и родственников.

Айман проснулась от шума во дворе. Прислушалась. – О, это Назым-апа, – узнала по голосу. – Как всегда веселая, шумливая.

– Ассалому-Алейкум! Да, будет мир вашему дому!

– О, Назым. Алейкум-ассалом! Мир и вашему дому, – поприветствовала мама. – Проходи, пожалуйста!

– Прослышала, что приехала наша долгожданная дочка, вот и решила с утра пораньше проведать ее, – слышался громкий голос Назым-апы. Однако, спохватившись, она почему-то перешла на шепот.

– Тсс! Наверно, наша ненаглядная спит с дороги. Пусть поспит. А мы пока поговорим о том, о сем.

– Да. Айман еще спит. Ну, пусть еще немного поспит, а пока мы попьем с вами чаю, – защебетала мама, расстилая на топчане курпачу. – Проходите, пожалуйста, вот сюда.

Айман сладко потянулась. Как хорошо быть дома. Вокруг все родное, тихо, уютно. Вставать не хотелось, но и спать тоже. Оглянулась вокруг. Все по-прежнему. Резной фанерный потолок, старинные часы с боем, большое, потускневшее от времени зеркало, обклеенный по краям старыми фотографиями, также пожелтевшими от времени. Справа от зеркала на стене висит гравюрный портрет Ибн Сино в деревянной рамке. Айман невольно задержала взгляд на нем.

– Боже мой! Этот портрет здесь вот уже полвека, – невольно охнула она, силясь вспомнить. – Какой же был год, когда отец привез его из Ленинабада? Кажется, это было в 1970 году. Да, точно! Я в тот год пошла в первый класс, – наконец, вспомнила она. – Боже мой! Как быстро летит время, – взгрустнула она, вспоминая те года. Отцу было тогда чуть больше сорока лет. – Бедный отец, – с грустью вспоминала Айман. – Вначале, мама и мы дети, посмеивались, зачем вешать дома, тем более на самом видном месте, в гостиной, портрет какого-то неизвестного старикашки в чалме. Выйди из дома и вокруг сколь угодно стариков с такой внешностью и даже более колоритных, в сравнении с ним, как по чертам лица, так и по бороде и чалме, – недоумевали мы.

Помнится, мы все допытывались у отца, чей это портрет? Отец пожимал плечами. Просто понравился, потому и купил на базаре, – был его ответом. – Продавец, у которого я купил портрет, сам не ведает, кто на самом деле изображен на портрете, – как бы оправдывался он.

Лишь спустя года два, мама поведала нам, что человек, изображенный на портрете, показался вашему отцу похожим на его отца, который умер еще тогда, когда ему исполнилось всего четыре года. Мать вашего отца умерла год спустя и, с тех пор, отец ваш рос сиротой на попечении своей тети, – поведала тогда мама.

Глядя на портрет, у Айман нахлынули воспоминания об отце. – О, бедный отец. Мы же не догадывались о том, что этот портрет напоминал ему родное лицо отца, которого потерял в раннем детстве. Но, разве мог он в четырехлетнем возрасте запомнить его лицо? Конечно же, нет. Он, хоть как-то пытался представить себе образ отца, представив его таким, как выглядел старик, изображенный на портрете. А мы даже не догадывались о том, что это была его ностальгия по умершему отцу. У Айман навернулись слезы на глаза. Смахнув слезы она внимательно посмотрел на известный профиль великого Ибн Сино.

Судьба сложилась так, что в последующие годы вся деятельность Айман в той или иной мере тесно переплелась с именем этой великой личности. Потом уже она окончательно уверится в том, что этот портрет Ибн Сино был, безусловно, самым удачным. В ее памяти много других портретов этого гения, но почему-то ей казалось, что на этой гравюре изображен самый настоящий Ибн Сино.

Айман задумалась. – Интересно, Каким же все-таки он был внешне? Жаль, что никакие исторические источники не в состоянии ответить на этот вопрос. Сочинения Ибн Сино переиздавались по всему миру, а вот достоверного портрета прославленного гения не было. А ведь истории известны сорок портретов, разосланных в свое время султаном Махмуд ибн Насир-ад-Дин во все концы Средней Азии, Ирана и Афганистана для поимки непокорного Ибн Сино. Однако все они давно истлели и исчезли. Ей вспомнилось, что одна из восточных миниатюр, датированная XIII-XV веками, представляет Ибн Сино стоящим на ковре у постели больного. Черты его лица, как и других персонажей миниатюры, типично монгольские – скуласт, узенькие глаза прикрыты кожными складками.

Где же она видела этот портрет? – силилась вспомнить она, предполагая. – Кажется, это картина была в музее в Иране. А вот в Душанбе на миниатюре, лицо у Ибн Сино продолговатое, с острыми чертами, длинный нос свисает над верхней губой, глаза узкие, бородка клинышком падает на грудь. В другом музее, кажется, это было в Варшаве, на холсте художник XVII века, представил Ибн Сино человеком дородным, с полным лунообразным лицом, с коротким носом и густой окладистой бородой.

Действительно, кому же из художников верить? Оказывается, такая постановка вопросов прозвучала еще в 1954 году на международном конгрессе в Тегеране, посвященном тысячелетней годовщине со дня рождения Ибн Сино. Тогда делегация советских ученых подняла вопрос о том, что необходимо создать его точный, документальный портрет. И вот, когда в Хамадане сооружали новый мавзолей Ибн Сино, ученым пришлось вскрывать его могилу. Иранский профессор Сайд Нафиси сделал несколько фотоснимков с его черепа. Этот документальный материал и поступил в лабораторию пластической реконструкции Института этнографии Академии наук СССР. Антропологу М.М.Герасимову удалось восстановить настоящий облик Ибн Сино. На портрете чуть горбоносое лицо человека с правильными, красивыми чертами, лицо, характерное для таджиков или узбеков со своим разрезом открытых, чуть выпуклых глаз с тонкими веками.

– Ну, точь-в-точь, как на портрете, который висит на этой стене, – почему-то радовалась Айман. На этом изображении ее всегда поражали светлый взгляд и ясные очи Ибн Сино. Она, невольно, как и раньше, залюбовалась портретом. Достойное лицо – достойного гения! – воскликнула она и рывком поднялась с постели. Подошла к окну, распахнула его и громко поздоровалась с ранней гостьей – Назым-апой, которая расположилась на топчане под виноградником.

– Здравствуйте, дорогая Назым-апа!

– О, здравствуй доченька! С приездом! Извини меня старую, я тебя разбудила. Ну, не могла я дождаться, когда ты выспишься, – извинялась Назым-апа.

– Нет, что вы. Я уже проснулась и сейчас выйду к вам. Я так соскучилась по вам. Я сейчас.

– Дайка, я тебя разгляжу, – заулыбалась и засуетилась Назым-апа, увидев в дверях Айман. – Ну, тебя – моя ненаглядная, года не берут, ты такая же красавица, какой была всегда, – щебетала Назым-апа, обнимая и целуя Айман.

– А помнишь, когда я пришла невесткой в дом твоей дядюшки, ты была совсем девчушкой? – спросила Назым-апа, не давая Айман даже опомниться. – А помнишь, ты ни на шаг не отходила от меня, находясь со мной за кушагу (покров)? По сути, тогда через тебя, я и смогла обо всем узнать, о новой родне, о традициях в доме.

– Да, я помню то время. Вы были тогда красавицей и все мне завидовали – вон какую невесту-красавицу отхватил твой дядя, – засмеялась Айман.

– Да и сейчас, Назым-апа сохранила былую красоту, – смеялась мама.

–Да брось Саида. Какая уж там красота. Наши годы прошли, как мгновения и уже давно я старуха.

– Назым-апа. Как здоровье? Как дети и внуки? – спрашивала Айман.

– Держусь доченька, а иначе нельзя. Ведь на моем попечении восемь внуков и внучат. Все дети, кроме Садыра, выехали в Россию на заработки. Садыр, сама знаешь, раз в два-три года заскакивает и то всего на недельку, не больше.

– Ну, дай вам бог здоровья и терпенья тоже, – засмеялась Айман.

– Спасибо, доченька! Я очень обрадовалась, когда услышала, что приехала к нам в отпуск. Как долго ты пробудешь здесь? – спросила Назым-апа.

– Назым-апа. Я проездом. Возвращалась с Душанбе, где побывала по своим научным делам. Послезавтра вылетаю в Бишкек.

–Ой, а что так скоро?

– Дела, дела, Назым-апа, – смеялась Айман.

– Жаль. Все вы такие. И Садыр все по своим научным делам. Он, как и ты, разъезжает по белу свету. Иногда звонит то из Китая, то из Америки. А на днях позвонил аж с Австралии. Но, где бы вы ни были, желаем вам здоровья и благополучия. А мы вот доживаем свой век, – с грустью протянула Назым-апа.

Видя перед собой уже старенькую маму и Назым-апа, у Айман защемило сердце. Как быстро летит время. Помнится, какие они были молоды, весело и страстно танцевали на тоях. Айман вспомнила той, которого закатил отец в честь ее окончания средней школы. Как грациозно танцевали мама, Назым-апа, женщины-соседки. Вот было веселье. То было время, когда ей казалось, что весь мир под ее ногами. Школа позади, а впереди целая жизнь.

Для того тоя был и другой повод. Айман в числе лучших учениц школ области, отмеченных золотой медалью, посылали в Душанбе на открытие памятника Ибн Сино. Она, уже будучи известной ученой, через много лет вспоминает это событие с особой теплотой и гордостью. Еще бы, окончила школу с золотой медалью, поездка в Узбекистан.

Кстати, в Бухаре, во время открытия юбилейной научно-практической конференции в зале государственной филармонии, она впервые увидела тот самый портрет старика в чалме, который висел у них дома. Портрет был невероятно больших размеров и занимал весь задний фон огромной сцены филармонии. Со сцены на него смотрел такой близкий и родной человек, черты которого были до боли знакомые ей с раннего детства. Вот чей оказывается портрет, – удивилась тогда Айман. – Значит все эти годы в доме висел портрет великого Абу Али Ибн Сино.

Помнится, делегацию на автобусе повезли в поселок Афшона, где тысячу лет тому назад родился Ибн Сино. Посетили мемориальный комплекс, куда входил музей и гранитный памятник во вес рост, построенные к тысячелетнему юбилею ученого-энциклопедиста. Памятник впечатлял своими размерами. Однако, самым выразительным среди множества памятников Ибн Сино, Айман все же считала памятник, поставленный в Киеве. Она принимала участие при открытии этого памятника в 2012 году. Но почему-то на табличке было написано «Великому персидскому ученому-энциклопедисту, философу, врачу, химику, астроному, теологу, поэту Авиценне». Почему персидскому? Он же наш – центральноазиатский, – возмутилась она. Помнится, она обратилась в мэрию, где пообещали рассмотреть этот вопрос.

Айман понимала, научный подвиг этого великого ученого-энциклопедиста не может не вызывать у людей особого чувства признательности. Одним из выражений такой признательности и свидетельством неиссякаемого интереса к наследию мыслителя явилось памятники Ибн Сино, открытые во многих городах мира. Уже в последующем, когда Айман завершит обучение мединституте и поступит в аспирантуру и, когда она определится с темой кандидатской диссертации «Антропологические взгляды Ибн Сино», она поймет, что, вероятно, так происходит перекличка веков. Потому что, когда мы обращаемся к литературному или научному памятнику, мы не только питаем свою любознательность, но и черпаем из него главное, всегда остающееся современным, – его гуманистическое содержание. В этом единство культуры – той «энергосистемы», в которую одновременно «подключены» и мыслитель, живший тысячу лет назад, и мы, – думалось Айман.

Глядя на Назым-апа, Айман вспомнила один эпизод. Тогда она только-только закончила восьмой класс. На летние каникулы приехал младший сын Назым-апа – Садыр. Он был уже студентом биофака МГУ, куда поступил в прошлом году после окончания школы-интернат во Фрунзе.